Кстати, о делах, о твоей работе… Если уж тебе так худо со своим шефом-дураком, так что на нем свет клином сошелся? Поищем тебе другую работу, например в нашем министерстве. Хочешь? А лучше делай потихонечку диссертацию, будь вежливым и аккуратным, исполнительным, нужным человеком. Или тебе с этим Иваном Сергеевичем весь век свой жить?
- Опять двойное… - Виктору была приятна забота Антона, да он и сам переоценивал, переосмысливал свое поведение на работе, понимая, что своими декларациями о справедливости, что своими прямыми, открытыми действиями он ничего не добьется.
- Если хочешь, то даже тройное, - кивнул согласно Антон в ответ на слова Виктора. - Тебя освободили от стенной газеты? Прекрасно. Теперь присмотрись к тому, кто у вас всей наглядной пропагандой в институте заведует. Помогай этому человеку щедро, от души, не жалей для него ни времени, ни сил, а он тебя не забудет при случае. А случай будет, обязательно будет. Это будет твой козырь, твоя защита.
- Противно, Антон, - поморщился одной стороной лица Виктор. - Притворяться противно. Все равно, что в гостях - тебе подадут что-нибудь несъедобное, а ты должен есть да еще нахваливать - вкусно! А сам думаешь, как бы не отравиться…
- А ты думал, что все схватятся за голову - как же мы это просмотрели такого честного, такого принципиального человека, как Виктор Григорьевич Коробов. Ведь у него такие светлые идеи по повышению, простите, по понижению производительности, столь необходимых нашему народному хозяйству агрегатов. Это же гениально просто, что предлагает Коробов: надо требовать от агрегата, от человека только то, что он может, только то, на что он способен. И не больше! Вот тогда все станет ясно, все займет свои места. А вот Иван Сергеевич явно проявил близорукость, недооценил Коробова - давайте-ка мы их поменяем местами. Иван Сергеевич, конечно, человек исполнительный, ему как скажут, он так и сделает, но зато Коробов… Коробов - человек творческий, не так ли?.. Или ты наивно думал, что твоя синяя птица Галка прилетит и защебечет словами: "Чижик-Пыжик, я продала импортные сапоги с подковами и вензелями, не нужны они мне, глупости все это, подумаешь сапоги, не в них счастье, в старых похожу, только набойки отдам прибить, да в старых и гораздо удобнее, совсем не жмут…" Думаешь, другие ради тебя должны жертвовать своим?.. Будь умнее других, терпеливее и они сами с удовольствием окажут тебе ту услугу, в которой ты так нуждался, да еще поблагодарят тебя.
- Неудобно как-то, стыдно обманывать, - больше для вида смутился Виктор.
- Почему? - искренне удивился Антон. - Каждый живет в мире своих собственных иллюзий, один считает тебя плохим, другой - хорошим. А кто прав? Каждого устраивают избранные им иллюзии, каждому удобны именно свои заблуждения, никто не желает отказываться от них. Так какой отсюда следует сделать вывод? Наверное, лучше, чтобы у твоего врага или у человека, от которого ты зависишь, была бы о тебе хорошая иллюзия, а не плохая. Не так ли?
- А может быть, мне неважно, что обо мне думает мой враг или человек, от которого зависят мои дела? - Виктор уже с жадным интересом вступил в спор и внимательно следил за ходом рассуждений Антона. - Мне важно, что я думаю сам о себе. Вот Марк говорит, что есть такое мгновение в жизни каждого человека. Это мгновение непростое, оно последнее и именно в это мгновение человеку открывается все прожитое разом и при этом человек ощущает и познает все величие, всю гармонию мироздания. И вот только в этот момент, в момент этого мгновения, белого мгновения, человек понимает, как он прожил свою единственную, свою неповторимую жизнь… Вот я и хочу, чтобы в этот момент мне не было горько и отчаянно жалко себя.
- О! - Антон поднял вверх указательный палец. - Наконец-то, мы добрались до главного. Молодец твой Марк! Вот и получается - если не хочешь пережить мгновение ужаса от сознания самим собой же загубленной жизни, то надо ежедневно, ежечасно помнить о белом мгновении. Вот послушай, как об этом сказал поэт…
Смертелен сон в ночи хрипевших
И не увидевших утра…
Чей это суд вершится сверху,
Чья кара в этот миг завершена?
Пора бы ей в лицо вглядеться,
Пора бы четко различить
В пустых глазницах холод смерти
И с нею жизнь свою сличить.
Раз все в сравненье познается,
Пусть будет познано вдвойне.
Я - Человек!
А это - Солнце!
И смерть противоречит мне!
Антон читал стихи тихо, только слегка повышая голос в ударных местах.
- Чьи это стихи? - тоже тихо спросил Виктор.
- Есть один журналист, Валерий Истомин. Кстати, это его песня "Неудержимо наступает старость". Помнишь, я тебе об этом говорил?
- Не помню, - Виктор отрицательно покачал головой.
- Истомин в чем-то похож на тебя, - сказал Антон. - Он окончил Технологический институт, но где-то на третьем курсе обнаружил, что есть такое искусство - кино. Кроме того, он обнаружил, что первые двадцать лет своей жизни он прожил бездарно, что знает он очень мало, и начал наверстывать упущенное. Работал день и ночь. Надорвался и в результате попал в противотуберкулезный диспансер. Жена ему попалась очень ревнивая, она заподозрила Валерия в измене и решила отомстить ему с одним художником. Валерий хотел развестись с ней, а она родила ему сына. В кино он теперь не стремится, а вот стихи и рассказы пишет. И песни…
- А ты его откуда знаешь? - спросил Виктор.
- В горах виделись.
- А почему ты меня с ним не познакомил?
- Молод ты еще, - улыбнулся Антон. - Я имею ввиду, что ты еще очень молод в своем духовном развитии. Вот выйдешь из больницы - познакомлю… И не только с ним, есть у меня одна идея…
- А стихи или рассказы Валерия Истомина опубликованы?
- Как ты думаешь, Вика, сколько на свете одаренных людей? Много. А одаренных и широко мыслящих? Этих уже можно пересчитать, не по пальцам, но можно. А вот если к одаренности и уму прибавить бешеную работоспособность, крепкое, выносливое здоровье, творческую среду, как у тебя с Марком и Петровым, верных друзей, которые не бросят тебя в трудную минуту, жену, которая умеет готовить и готова безропотно ходить в старых стоптанных сапогах вместо импортных с подковами и вензелями, и наконец, удачу, тот счастливый миг удачи, который щедро одарит тебя за все страдания - вот тогда одаренность вырастает в одаренную личность, в талант, в гений. Валерий Истомин, бесспорно, одарен, он ищет ответа на сложные вопросы, он хочет их найти… В отличие от него я, например, не обладаю способностями к творчеству, но зато каждый год я поднимаюсь с ним в горы. С ним и еще с несколькими друзьями. И когда ты стоишь на вершине и весь мир внизу, под тобой, то понимаешь, что подняться на такую высоту могут лишь единицы.
- Возьми меня с собой в горы, Антон, - загорелся Виктор. - Возьми. Я тебя никогда ни о чем не просил, возьми, пожалуйста.
- Научись сначала по равнине ходить. Давай выздоравливай и помни: раз все в сравненьи познается - пусть будет познано вдвойне…
… Солнце зашло, и в сумерках стали призрачными, зыбкими аллеи Лефортовского парка, белые скамейки, серые внимательные глаза Антона и его слова… Зыбкими и двойными…
14
Такими же зыбкими, призрачными, как страшный давний сон, казались Люсе воспоминания Виктора в солнечном свете весеннего дня на Ленинских горах. Виктор говорил, рассказывал Люсе о себе и сам искренне удивлялся перипетиям своей судьбы, был снисходителен и терпим к хищному нраву Галины, клял себя за мальчишескую глупость и заносчивость по отношению к Ивану Сергеевичу, восхищался Марком и Петровым, сдержанно, но с глубоким волнением благодарил Антона.
Виктор помянул добрым словом и своих родителей. Мама есть мама, отец есть отец - как же рано они ушли в мир иной.
Виктор говорил правду Люсе, даже если слегка фантазируя, но все равно правду. Он он не говорил всей правды. Не говорил и той правды, которую знал, и той правды, которая существовала, но которую он не желал знать.
В рассказе Виктора случай с милиционером был просто нелепостью, неприятной нелепостью, происшедшей только по вине тупого служаки майора Савелова. Виктор не сказал Люсе, не признался ей, что из отделения милиции он вышел другим человеком, что он не сразу, но осознал, почувствовал в себе бессилие, беспомощность перед властью закона, ощутил страх за свою судьбу, за всю свою дальнейшую жизнь, которую мог свободно поломать майор Савелов, поставив свою готическую подпись под приговором. Конечно же, майор Савелов и не думал ломать судьбу гражданина Коробова, он просто хотел внушить уважение, воспитать уважение у молодого человека к нормам поведения в общественном месте. Чтобы молодой человек понимал свою ответственность за свои поступки и как гражданин, и как солдат, и как мужчина.
Виктор понял это, но по-своему. Майор Савелов олицетворял для Виктора силу, с которой ни в коем случае нельзя вступать в конфликт и с которой по возможности следует избегать любых соприкосновений.
Постепенно, с годами, у Виктора укоренилось убеждение, что помимо милиции существуют и действуют также другие силы, с которыми надо ладить любыми средствами, ценой любых уступок, ну, например, хоть не такая уж грозная, но требующая постоянного внимания сила, имеющаяся у начальства. И пусть для достижения своей личной цели надо быть двойным или даже тройным лицемером, но все это оправдано конечным результатом.
Выйдя из больницы с исправленным лицом, Виктор как бы надел маску на лицо своей совести. Три долгих года, три года своей жизни, впрочем Виктор потерял в тот период ощущение времени, понадобилось ему, чтобы защитить кандидатскую диссертацию.