16
Она отлично помнила, как до него добраться, хотя начисто забыла номер дома и название улицы и давно не бывала в этом районе - с того самого дня, когда проводила опрос о пиве. Она выбирала направление, почти автоматически, словно шла по следу или повиновалась инстинкту, опиравшемуся не на зрение и не на обоняние, а на какую-то врожденную способность ориентироваться в пространстве. Впрочем, маршрут был несложный: через парк с бейсбольной площадкой, потом по асфальтированному наклонному тротуару, затем два квартала по улице. Было почти темно, на улице тускло светили фонари, и путь показался ей длиннее, чем в тот раз, когда был день и нещадно палило солнце. Она шла быстро: у нее замерзли ноги. Траву в парке уже покрывал сизый иней.
Она иногда вспоминала эту квартиру - когда перед началом работы смотрела на чистый белый лист или когда ей случалось нагнуться, чтобы поднять с полу обрывок бумаги, - но не связывала ее с каким-то определенным районом города. Она мысленно представляла себе, как выглядит квартира, как расположены комнаты, но наружный вид здания представить не могла. Теперь, увидев это квадратное, будничное здание, похожее на другие такие же и стоящее именно там, куда привела ее память, Мэриан почувствовала тревогу.
Она нажала кнопку звонка квартиры номер шесть и, как только заскрежетало устройство, отпирающее дверь, скользнула в прихожую. Дункан лишь приоткрыл свою дверь и с подозрением воззрился на нее. В полумраке глаза его поблескивали из-под спадавших на лоб волос. Почти у самых губ, дымился крошечный окурок сигареты.
- Принесли белье? - спросил он.
Она молча протянула ему небольшой сверток, который держала под мышкой; он посторонился, чтобы дать ей войти.
- Да, не густо, - сказал он, раскрывая сверток. В нем лежали две свежевыстиранные, белые хлопчатобумажные блузки, наволочка и несколько вышитых цветами полотенец для гостей - подарок двоюродной бабушки, - смявшиеся от долгого лежанья под грудой других вещей.
- Сожалею, - сказала она, - но это все, что у меня нашлось.
- Лучше, чем ничего, - недовольно проворчал он и, повернувшись, направился в свою спальню.
Мэриан не знала, чего он ждал от нее, - чтобы она пошла за ним или ушла вообще, раз белье доставлено.
- Можно, я посмотрю? - спросила она, надеясь, что он не расценит это как вторжение в его личную жизнь. Ей не хотелось возвращаться к себе. Дома нечего было делать - и как-никак она пожертвовала ради него своим свиданием с Питером.
- Смотрите, если хотите. Только смотреть, собственно, не на что.
Она двинулась через холл. В гостиной не было никаких перемен со дня ее первого посещения, разве только прибавилось бумаг на полу. Три кресла стояли на прежних местах. К ручке кресла, обитого красным плюшем, была прислонена доска. Горела всего одна лампа - возле лилового кресла. Мэриан сделала вывод, что приятелей его нет дома.
Комната Дункана была такой же, какой она ее запомнила. Только гладильная доска находилась ближе к центру, а шахматная - на стопке книг, все фигуры были расставлены в боевом порядке. На кровати лежало несколько свежевыглаженных белых мужских рубашек, надетых на плечики. Прежде чем включить утюг, Дункан повесил их в шкаф. Мэриан сняла пальто и села на кровать.
Он швырнул сигарету в одну из пепельниц, стоявших на полу. Они были полны окурков. Подождал, пока утюг нагреется, проверяя его на доске, и стал неторопливо, с сосредоточенным видом гладить принесенную Мэриан блузку, уделяя особое внимание воротничку. Мэриан молча наблюдала за ним. Он явно не хотел, чтобы ему мешали. А Мэриан было странно видеть, как кто-то чужой гладит ее одежду.
Когда она вышла из своей комнаты в пальто и со свертком под мышкой, Эйнсли подозрительно уставилась на нее.
- Куда это ты? - спросила она, глядя на сверток, который был явно маловат для прачечной.
- Так, прогуляться!
- Что сказать Питеру, если он позвонит?
- Не позвонит. В крайнем случае просто скажи, что меня нет.
И она сбежала вниз по ступенькам, не желая ничего объяснять про Дункана и даже объявлять о его существовании. Она чувствовала, что это грозит нарушением политического равновесия. Но Эйнсли было сейчас не до того, чтобы проявлять чрезмерную заинтересованность: она находилась в приподнятом настроении ввиду успеха первого этапа ее кампании, а также оттого, что ей, как она выразилась, "жутко повезло".
Когда Мэриан вернулась от Клары, она застала Эйнсли в гостиной. Та читала руководство по уходу за новорожденным.
- Как тебе удалось вывести беднягу из дому? - спросила Мэриан.
Эйнсли рассмеялась.
- Жутко повезло! - сказала она. - Я была уверена, что это древнее ископаемое с нижнего этажа сидит в засаде где-нибудь под лестницей и караулит нас. Я прямо не знала, как быть, и уже подумывала выдать Лена за монтера с телефонной станции.
- Она приперла меня к стенке вчера ночью, - вставила Мэриан. - Она отлично знала, что он наверху.
Ну так вот: утром она почему-то ушла из дому! Я увидела ее из окна гостиной - абсолютно случайно. Я думала, она вообще не выходит, особенно по утрам. Я, конечно, не пошла сегодня на службу и слонялась по квартире с сигаретой. Вдруг вижу - она идет по улице! Сразу же разбудила Лена, напилила на него костюм и выставила его за дверь - он даже не успел проснуться. У него ужасно болела голова после вчерашнего, ведь он выдул почти целую бутылку. Один. Вряд ли он и сейчас понимает, что произошло. - Она улыбнулась своим маленьким розовым ротиком.
- Эйнсли, ты безнравственна!
- Вовсе нет! Ему как будто понравилось. Хотя, когда мы пошли завтракать, он страшно извинялся и нервничал и все старался меня утешить. Я даже растерялась. А потом он окончательно проснулся и протрезвел и прямо не мог дождаться, как бы от меня сбежать. А мы теперь… - тут Эйнсли погладила себя по животу, - мы теперь подождем - посмотрим, стоила ли игра свеч!
- Ну что ж, - сказала Мэриан, - может, ты пока приведешь в порядок мою постель?
Перебирая теперь в памяти этот разговор, Мэриан находила что-то зловещее в том, что "нижняя дама" вышла утром на улицу. Это было так на нее не похоже. Вот если бы она спряталась за роялем или за бархатной портьерой, пока они крались к выходу, и выскочила бы в тот самый момент, когда они уже. достигли спасительного порога, - это было бы естественно.
Дункан принялся за вторую блузку. Казалось, он не замечал ничего, кроме мятой белой ткани на гладильной доске; он пристально рассматривал ее, словно это был древний, ветхий манускрипт, не поддающийся расшифровке. Раньше она считала, что он. невысок ростом, - вероятно, из-за небольшого, как у ребенка, лица, а может быть, оттого, что она видела его только сидящим. А он, оказывается, довольно высокий, только все время сутулится.
Разглядывая его, она почувствовала желание сказать ему что-нибудь, расшевелить его, вырвать из этой сосредоточенной задумчивости: ей не нравилось, что ее совершенно не замечают. Чтобы отвлечься, она взяла сумочку и пошла в ванную, намереваясь причесаться, - не потому что в этом была необходимость, а для того, чтобы, как говорила Эйнсли, "выместиться". Так белка начинает чесаться, когда видит хлебные крошки, достать которые она не в состоянии. Мэриан хотелось поговорить с Дунканом, но разговор с ним сейчас мог испортить лечебное действие глаженья.
Ванная выглядела вполне обыкновенно: мокрые полотенца на крючках, бритвенные принадлежности и лосьоны, громоздящиеся в беспорядке по полкам и карнизам. Вот только зеркало над раковиной было разбито: несколько острых осколков еще торчали из деревянной рамы. Она попробовала посмотреться в один из них, но осколок был маленький, и она ничего не увидела.
Когда она вернулась, он гладил наволочку. Вид у него был более спокойный - он уже не дергал утюг нервными, резкими движениями, а водил им плавно и размашисто.
- Очевидно, вы гадаете, что случилось с зеркалом? - спросил он, взглянув на Мэриан.
- Хм…
- Это я его разбил. На той неделе. Сковородкой.
- Вот как?
- Понимаете, я боялся, что однажды утром войду в ванную и не увижу в нем своего отражения. Вот я и схватил с плиты сковородку с омлетом и грохнул ею по зеркалу. Мои соседи расстроились, - прибавил он задумчиво, - особенно Тревор - это он приготовил омлет, а я его испортил: сковородка была полна осколков. И все-таки напрасно они переполошились; мой поступок легко объясняется как символическое проявление нарциссизма. К тому же зеркало было неважное. Но соседи все еще дергаются. Особенно Тревор - он подсознательно играет роль моей матери. И ему туго приходится. Мне-то что, я уже привык, я столько раз убегал от "матерей-любительниц", они прямо стадами гонялись за мной, чтобы спасти бог знает от чего, окружить меня теплом и уютом, кормить меня, заставить бросить курить - одним словом, понянчиться со мной; нелегко быть сиротой. Эти двое без конца пичкают меня цитатами, Тревор - из Т. С. Элиота, а Фиш - приводит примеры из Оксфордского словаря английского языка.
- Как же вы бреетесь? - спросила Мэриан. Ей трудно было представить себе жизнь без зеркала в ванной. Но она тут же засомневалась: а бреется ли он вообще? Она как-то не приглядывалась, растет ли у него борода.
- Что?
- Я имею в виду - без зеркала.
- О, я пользуюсь своим личным зеркалом, - сказал он и улыбнулся. - Ему я доверяю, оно мне сюрпризов не поднесет. Я только общие зеркала недолюбливаю. - Сказав так, он, по-видимому, утратил интерес к теме зеркал и с минуту гладил молча. - Какая безвкусица! - сказал он наконец: он гладил одно из полотенец. - Ненавижу вышитые цветы.
- Я тоже. Мы никогда ими не пользуемся.
Он сложил полотенце, потом мрачно поглядел на нее.
- Вы как будто поверили всему этому?