- Для джинна ты какой-то недотепистый, - заметила я.
- Посидела бы ты три тысячи лет в кувшине, еще неизвестно, что бы ты помнила, - пробурчал он, забыв о субординации. Видимо, от растерянности.
- В общем, ты прав, - дипломатично сказала я. - Три тысячи лет - срок немалый, сейчас таких не дают.
Спорить с ним не хотелось, в целях самосохранения. Может, у него за три тысячи лет одиночки психика тоже расшаталась…
- Ну ладно. А что теперь-то с тобой делать? - взяла себя в руки я.
- Приказывай, о госпожа! - с надеждой расправил плечи джинн.
- А без приказов ты что-нибудь можешь? - полюбопытствовала я.
- Не положено, - вздохнул джинн. - Джинны мы, созданы для исполнения желаний.
- А сколько желаний ты исполняешь? - практично поинтересовалась я.
- Сколько будет угодно госпоже! - обрадовался джинн. - Пока ты владеешь кувшином… Ой! Но он же разбился?
- Ну да, разбился, - подтвердила я. - Хочешь сказать, что нет кувшина, нет и владельца?
- Нет, - трагически сказал джинн. - Я хочу сказать, что теперь мне негде отдыхать.
- О боже, какие мы нежные! - удивилась я. - Вообще-то у нас принято на диване отдыхать. Варианты: в кресле, на ковре, в гамаке…
- Я не могу в гамаке! - Джинн чуть ли не рыдал. - Мне нужно ограниченное пространство. Чтобы было темно и тесно.
- Могу предложить чулан! - разозлилась я. - Там еще, кажется, и сыро. А может, если повезет, и крысы есть. Пойдет?
- Не знаю, посмотреть надо, - уныло ответствовал джинн.
- Слушай, ты есть хочешь? - переменила тему я. - Пойдем вниз, а? А то надымил тут, до сих пор в глазах слезится и в горле першит.
- Это не я надымил, - возразил джинн, но послушно поплелся к лестнице.
Я шла за ним и думала, что надо бы его помыть и приодеть. Три тысячи лет в кувшине придали ему ощутимый аромат затхлости, а набедренная повязка в сочетании с телом Сильвестра Сталлоне наводила на фривольные мечтания.
- Я буду звать тебя Женя, или Евгений, - сообщила я. - Пока настоящее имя не вспомнишь. Не возражаешь?
- Нет, госпожа, - на ходу поклонился джинн и чуть не грохнулся с лестницы.
- Осторожнее! - возопила я. - Не хватало мне тут еще культуристов-мазохистов с переломами конечностей!
На мое предложение помыться джинн отреагировал крайне неадекватно.
- Я что, шелудивый верблюд? - самолюбиво заявил он. - Или ишак какой-нибудь? Джинны не моются.
Но я уже нащупала его слабое место: он при всей своей восточной гордости хорошо понимал приказы.
- Слушай и повинуйся: немедленно в ванную и под душ! И мыться хорошо с мылом! Выполняй! - Я хотела было добавить для пафоса "о презренный джинн!", но воздержалась. Просто выдала ему полотенце и махровый халат, найденный в спальне, и молча распахнула дверь ванной.
- Слушаю и повинуюсь, - уныло поклонился он и неохотно поплелся в ванную. Дверь за ним закрылась. Какое-то время было тихо, а потом зашумела вода и раздался дикий крик.
Джинн вылетел из ванной как ошпаренный. Да что там - он и был ошпаренный! Из ванной валил пар. Джинн страшно ругался на незнакомом языке, бешено вращая глазами. Я сориентировалась мигом: кинулась в ванную, закрутила кран с горячей водой, набрала в ковш холодной, метнулась к своему незадачливому джинну и окатила его студеной водицей. Он взревел с новой силой, а я тем временем уже притащила с кухни подсолнечное масло и сноровисто смазала ошпаренное плечо. Слава богу, покраснело несильно и немного.
- Евгений, ну ты что? - упрекнула его я. - Три тысячи лет, а сам - как маленький. Ну не знаешь, как душем пользоваться, у меня бы спросил.
- Ага, а вдруг ты смеяться будешь? - вполне резонно предположил джинн. Я подавила смешок и очень серьезно предложила:
- Давай помогу помыться? Не будешь стесняться?
- Слушаю и повинуюсь! - вскинулся джинн. - Любые капризы госпожи!
- Слушай, а ты в эскорт-услугах не подрабатывал? - с сомнением спросила я. - А то и внешность, и лексикончик, и манера общения - заставляют задуматься…
- Мы, джинны, не подрабатываем! - гордо заявил он. - У нас призвание!
- Да уж, вижу твое призвание - быть ходячей катастрофой, - констатировала я. - Вперед, на помойку!
Без своего подгузника джинн впечатлял еще больше. Нет, все-таки три тысячи лет назад или экология лучше была, или родители качественнее старались, или просто порода такая. В общем, помывка джинна настроила меня на лирические мысли о будущем семейном гнездышке, муже-бизнесмене и многочисленных детишках. В таком задумчивом состоянии я и перенесла место действия на кухню, где вымытый, благоухающий шампунями и кремами джинн в хозяйском махровом халате забился в угол под какую-то африканскую маску, а я стала вдумчиво и медитативно творить яичницу с колбасой. Где-то на полуготовности я спохватилась и обернулась к сказочному мужчине:
- Слушай, а ты чего сидишь? Ну я, допустим, яичницу готовлю. А ты давай сообрази на стол чего-нибудь экзотического! Ну винограда, что ли. Или дыню. Или арбуз. В общем, фрукты я люблю, можно побольше.
- Слушаю и повинуюсь! - вскочил джинн во весь свой нехилый рост и сбил головой увесистую африканскую маску, которая тут же мстительно тюкнула его острым концом по макушке.
- У-и-и-и-и! - взвыл джинн.
- Да что же это такое! - всплеснула руками я. - А ну, тихо! Сидеть, молчать, меня бояться!
Это указание джинн исполнил моментально и точно, как солдат-первогодок, зашуганный дедами.
- Сядь, горе мое, - велела я, прилаживая ему на темечко примочку из соли и льда, который наскребла в холодильнике. - Ну что ж ты такой проблемный-то, а? Вроде волшебник, и не молоденький, три тысячи лет на боевом посту, а беспомощный, как малыш. Ну как же так может быть?
- Может быть, - пробурчал джинн. - Я же давно в свет не выходил. Я людей три тыщи лет не видел! Я отвык!
- Ну ладно, ладно, - устыдилась я. - Не переживай, с кем не бывает. Ничего, освоишься. Ты сейчас с фруктами не напрягайся. Давай-ка вот лучше по яичнице вдарим. Из десяти яиц! Вкусная! А, Женьк?
Из десяти яиц он слопал восемь, мне удалось урвать только два. Но я не была в претензии: попостись-ка три тысячи лет, еще не так проголодаешься! Догнались бутербродами с сыром и горячим чаем. Джинн очень хвалил все, что попадало ему в рот. Я кивала и размышляла. Кувшин разбит. Мужик теперь бездомный. И вечер на дворе. Что делать? Наконец я решила, что утро вечера мудренее, и решительно сказала:
- Так, Евгений. Пора спать. Могу постелить тебе на диване. Могу предоставить чулан. А хочешь - полезай в кастрюлю, она с крышкой.
- Она холодная, - капризно сказал джинн, потрогав металл могучей дланью.
- Мне что, тебя всю ночь подогревать в ней? - съязвила я. - Выбирай давай, у меня тут не оазис! Персидских ковров нет, лишних кувшинов тоже.
- Показывай чулан, моя госпожа, - обреченно поднялся с табуретки джинн.
Чулан был тесноват и явно не вызвал у него восторга, но привередничать он не стал - втиснулся и дверь за собой прикрыл. А я отправилась спать на хозяйскую двуспальную кровать, каковая мне с первого дня очень залюбилась, потому что была широкой, ротанговой и вообще экзотической.
Видимо, переживаний было слишком много для этого вечера, потому что я уснула, едва донеся голову до подушки. Мне приснился сон, что я роняю на пол копилку в виде бульдога, а она превращается в маленького щеночка, который начинает скулить и подвывать, я гоняюсь за ним, а он не дается и все скулит, да так жалобно… Наконец я поняла, что скуление происходит не во сне, а наяву. Я стряхнула остатки сна и прислушалась. Скуление шло явно из чулана.
Я встала и прошлепала к чулану.
- Эй! Джинн! Ты живой? - строго спросила я. Скуление прекратилось, но раздался такой душераздирающий вздох, что женское сердце не выдержало, и я распахнула дверь. Джинн являл собой прежалостное зрелище: он скорчился в три погибели на каком-то ветхом половичке, обхватив себя руками, и был похож на наказанного, несправедливо обиженного ребенка.
- Жень? Ты чего? - растерялась я. - Тебе тут плохо?
- Сквозняки, - мужественно пожаловался джинн. - В кувшине сквозняков не было. И крыс тоже. Там было тепло, сухо и одиноко. Вот я и пою, потому что заснуть не могу.
- Этот стон у них песней зовется, - вспомнила я классика. - Выходи давай. Не хватало, чтобы ты простудился. Я не знаю, как джиннов лечат. Может, у вас физиология другая.
- Физиология как физиология, - мрачно парировал джинн. - Мерзнем, как смертные. И болеем тоже.
- Ну да, я про Старика Хоттабыча читала, он тоже болел, - вспомнила я. - Ну и куда тебя теперь?
- Не знаю, - устало сказал джинн. - Куда-нибудь. Хоть в кастрюлю.
Выглядел он плоховато. Мне показалось, даже слегка дымился.
- Э, да у тебя жар! - встревожилась я. - Ну-ка дай лоб пощупать. Ты же замерз! Ну-ка, давай, прыгай под одеяло. Сейчас я тебе чаю с малиной, я в холодильнике банку видела. И к утру будешь как новенький! А ты не можешь волшебством вылечиться?
- Я когда больной, вообще ничего не могу, - доложил джинн и оглушительно чихнул.
Я напоила его чаем с малиной, напялила на него носки с очень своевременно найденной сухой горчицей и, когда он томно закрыл глаза и засопел, потушила верхний свет и с чувством выполненного долга прилегла наконец сама.
Врал он все. В смысле, что когда больной, ничего не может. Он такое смог, что мне и во сне не снилось. Что значит три тысячи лет воздержания!