До девяти лет Стева беззаботно кочевал с табором, умел задушевно петь, зажигательно плясать, залихватски скакать верхом, одним словом обладал всеми необходимыми для цыгана навыками, пока однажды ночью на табор не напали злые люди с ножами и вилами, они поджигали кибитки и убивали всех без разбору. От ужаса Стева лишился чувств, а погромщики, приняв его за мертвого, разбежались так же внезапно, как и появились. От самых близких людей веяло только зловещей тишиной, мама и её подруги больше не смеялись и не звенели монистами, мужчины не подкидывали ветки в почти совсем потухший костер. Маленький Стева впервые столкнулся со смертью и, обезумев от неожиданной беды, отправился, куда глаза глядят, в надежде либо найти в окрестностях еще один табор и примкнуть к нему, либо нарваться на голодных волков, да и дело с концом. На третий день своих скитаний, обессиленный Стева упал в поле, где его нашли крестьянки, дали хлеба с молоком и, выслушав его печальный рассказ, бездетная вдова Светлозара Стоянова оставила мальчика у себя. Постепенно к крестьянской жизни Стева привык, к своей новой маме тоже привязался, быстро обучился грамоте и начал ходить в школу. А еще крепко сдружился Стева с огромным сторожевым псом, часто сидел с ним вечером на крыльце и что-то втолковывал по-цыгански, пес слушал с выражением снисхождения и долей интереса на морде и никогда не демонстрировал возмущение лаем или фырканьем. А свой звездный час Стева встретил, когда не растерялся и ловко перевязал раненую ногу молодому коню, никого не подпускавшему к себе до его появления.
В окрестных деревнях крестьянки судачили о невероятном цыганенке, вошедшем в хлев, где у соседки лежала больная корова. Он погладил её со словами: "Ты чего же, дорогая, хвораешь?" И корова тут же пошла на поправку. Где в подобных рассказах кончалась правда, и начинался вымысел, установить уже было невозможно, но Стева действительно на удивление быстро и легко находил общий язык со всякой божьей тварью.
Стева и Стелла Любич сыграли скромную свадьбу и решили, что восполнят это, как можно торжественнее отметив первую годовщину.
Идею отъезда в Палестину, Стева, за полгода до войны похоронивший приемную мать, воспринял философски:
– Мы, цыгане, кочевой народ, а я в своей жизни кочевал только в сельскую школу, три километра туда, три вечером обратно, обидно даже. И чего мне сейчас не рискнуть, при фрицах скверно было жить, так может с биболдо лучше.
Дом Свелозары еще в сорок втором заняла семья старшего сына зажиточного соседа, тишком-ладком оформив все необходимые формальности в сельсовете. Все были уверены, что Стева сгинул в лагерях, а не сгинул, так ушел странствовать, потому что не цыганское это дело – хозяйство вести.
Прознав о таком самоуправстве, Стева отправился было в родную деревню с намерением выпроводить непрошенных гостей, но увидев двух перепуганных детей, приостыл и сказал:
– Черт с вами, живите.
Забрался на чердак, достал из сундука аккордеон и ушел, не оборачиваясь.
Сейчас Стева впервые достал его.
– Господин инженер, изобразите нам что-нибудь за душу берущее, – сказал он.
– Бог с тобой, Стева, до музыки ли сейчас.
– Ну, пожалуйста, папа, сыграй, – тихо попросила Лена.
– Что с вами поделаешь, ладно, – согласился Моисей и взял инструмент.
Он заиграл популярный в довоенные годы шлягер Bei Mir Bist Du Schon из бруклинского мюзикла "Если бы я мог", девочки когда-то обожали эту песню.
Стева тут же пустился в пляс. Лена вытащила папироску изо рта сестры и сунула в руку возмущенной Стелле помидор.
"Вот жизнь и налаживается", – думал Моисей.
Как-то раз, проводя пятничный вечер в летнем кафе, Сандра деловито щелкнула зажигалкой, оглянулась на двух сидящих поодаль ребят и спросила:
– Знаешь, почему в таборе всегда держали ручного медведя.
– Не знаю, выкладывай, – я любила Сандрины рассказы.
– Ворует ловко, за это его цыгане и уважают.
– Ворует? – удивилась я – Что ворует?
– Ну не брюлики же. Мед он ворует у диких пчел. А еще он любить умеет крепко, по-цыгански. Когда-то в таборе у барона был медведь, потом барон умер, а медведь перестал есть, лежал за шатром, никого к себе не подпускал и через неделю околел.
Я поёжилась.
– Когда-то в детстве я играла с дедушкой Стевой в игру, – как ни в чем не бывало, продолжала Сандра, – мы воровали друг у друга леденцы, кто шустрее провернет операцию. А от бабушки Стеллы нам за это доставалось, ну просто умора. "Ты уважаемый человек, ветеринар, а учишь девочку разбойничать", а дедушка ей отвечает: "Мы по-честному разбойничаем, не пропадать же таланту".
Я засмеялась.
– Сейчас я отмочу номер, – заявила Сандра. – Видишь претти вумен?
– Вижу.
Длинноногая блондинка в облегающих джинсовых шортиках оглядывалась в поисках свободного столика. Глаза обоих парней были прикованы к красавице.
– Ох, как я устала, – потянулась Сандра, – совершенно не высыпаюсь.
Раз! И их маленькая салатница с хумусом оказалась на нашем столе. Проследить за движениями подруги мне так и не удалось, а она победно улыбнулась.
– Вуаля.
– Чисто!
Она захихикала и позвала:
– Эй, ротозеи, мы у вас хумус позаимствовали.
Ротозеи повернулись к нам, и один из них вдруг посмотрел на Сандру с гораздо большим интересом, чем только что смотрел на блондинку…
– Идем на море, – позвала я на следующее утро по телефону.
– Нет, не могу, – ответила Сандра каким-то странным голосом.
– Ну, хочешь, погуляем?
– Нет… ну, просто Игаль…
– Ах, вот оно что. Хорошо, в другой раз.
Но все ближайшие дни механический голос лаконично сообщал о недоступном абоненте, и это все меньше становилось похоже на совпадение.
Наверное, Сандра любила Игаля так же, как цыганский барон своего медведя или даже сильнее, и мешать им наслаждаться обществом друг друга было бы бестактно, но разорвать дружбу навсегда я бы не решилась, как бы сильно не была влюблена. Неужели фантом коварства одинокой подруги так силен, что даже Сандра, от которой я никогда ничего не скрывала, решила подстраховаться. Эта мысли была настолько отвратительной, что сердце еще долго сжималось в комочек, стоило ей замаячить на горизонте.
Меня всегда удивляло множество определений счастья при полном отсутствии точного ответа. У меня точного ответа тоже никогда не было, но я всегда считала счастьем состояние, когда при слове" неизбежность" мысль возникает только одна – далекая тихая смерть без сожалений и упреков. Для меня неизбежностью была потеря любимого, она-то мне и мешала считать себя счастливым человеком и, хотя постоянно маячила где-то в подсознании, обрушилась все же нежданно.
В неведении прошло уже три дня. Заболел? На задании? В поисках новых Соломоновых островов? А что, ему не слабо… Мне вдруг стало так невыносимо тоскливо, что я решилась сделать то, что всегда считала недопустимым и набрала номер его мобильного. Молчание…
Я включила ноутбук и безо всякого энтузиазма принялась за работу. Наверное мой несчастный вид очень не понравился Кешет, потому что уронив со стола стакан, она прыгнула следом и сразу же жалобно замяукала – осколок вонзился в подушечку лапы.
– Бестолочь, – одной рукой я гладила Кешет, другой перебирала визитки, – как же ты ухитрилась. Так, А вот и ветеринар.
– Приемная доктора Любича, – ответил приятный женский голос.
Я положила трубку. Мне не хотелось обращаться к доктору Любичу, хотя он абсолютно ни в чем не виноват.
Миловидная девушка-ветеринар с шелко-графией кота и собаки на карманах белого халатика живо спросила:
– Как зовут эту прелесть?
– Кешет, – вздохнула я. Ну и денек, однако выдался.
– Радуга? Остроумно, – девушка с ловкостью обрабатывала ранку. – Ну, вот и все, следи за повязкой – может порвать зубами и разлизать рану.
– Спасибо! Сколько с меня?
Девушка подошла к столу, где стоял портрет мальчика лет четырех-пяти, наверное, сына, с таким же привлекательным, открытым лицом. Молодая мама скользнула по портрету нежным взглядом, и я поймала себя на том, что позавидовала ей.
С тяжелым сердцем я села за руль, и рука сама потянулась к мобильнику. Шломо безмолвствовал. "Может он просто потерял телефон…" – пронеслась спасительная мысль, но сразу же показалась невероятной глупостью. Я завела мотор, но и хайфские дороги уже не развеивали грусть, как раньше.
Продюсер Ариэль Шапиро был отличным профессионалом, способным спасти любую, даже самую плачевную ситуацию, и очень часто мы оставались на плаву только благодаря его неугасаемому энтузиазму и креативным решениям. Однако он всегда отличался крутым нравом, а сегодня просто превзошел сам себя.
Секретарша Ализа, учившаяся на дизайнера и постоянно мастерившая симпатичные безделушки из любого подручного материала, сидела за идеально чистым столом и растерянно хлопала глазами.
Арик бушевал.
– Почему запороли интервью с Тубулем, – набросился он вместо приветствия, – я за ним неделю по всей стране гонялся!
Ответ у меня был только один – недалекий, хотя и популярный модельер, бросая плотоядные взгляды на моё колено, три раза признавался в объектив в любви к жене, которую не пошатнули многочисленные красавицы, окружающие беднягу в силу профессии, а на четвертый – у меня появилось неудержимое желание съездить ему по физиономии, но признаваться в этом, конечно, не хотелось.
– Он не вписывается в формат программы, – угрюмо сказала я. – Интересным человеком его назвать сложно, обычный модельер и все, что в этом интересного.
– Он не обычный модельер, а участник нескольких международных показов. Ты что, разучилась брать интервью?