* * *
- Степан, ты точно уверен, что не хочешь, чтобы я у тебя переночевал? А то не нравишься ты мне.
Усы Полежаева показывали без двадцати четыре.
- Уверен. Ты мне тоже не нравишься.
- Тогда еще по одной?
- Давай, - безразлично согласился Степан.
Друзья заказали по новой кружке пива. Полежаев, словно вспомнив о чем-то важном, попросил тарелку нарезки.
- Хочешь, поговорим. Об этом.
- Нет, Сергеевич, не хочу. У меня поехала крыша. Крепко поехала. Даже страшно. Лучше я попытаюсь вообще ни о чем не думать. Вот - пустая кружка из-под пива. Вот - пустая тарелка с крошками. Мир для меня всегда был таким. Понятным, как эта пустая тарелка. До вчерашнего утра я жил как будто… Спасибо!
Официантка поставила перед приятелями кружки с пивом. Пена текла по бокам.
- Нарезка сейчас будет, - бросила женщина, удаляясь.
Степан сделал длинный задумчивый глоток, опустошив кружку на треть.
- Гена, а у тебя настоящие усы?
- Что? - От удивления Полежаев весь распрямился, как будто в него дунули. - Дерни, если не веришь.
- Верю. А то подумаешь, что это опять мои штучки. Я ведь, Гена, до вчерашнего утра жил нормальной жизнью. У меня была семья, жена, сын, собака по кличке Джойс, толстая соседка Вилена и пустые тарелки на кухне… Все это было до того незыблемо, что обращать на это все внимание было бы пустой тратой времени. У меня была работа, которую я временно бросил, решив, что мое призвание - литература. Да, верно, я полностью погружаюсь в свои рассказы, даже перестаю на время понимать, где вымысел, а где действительность. Так это же здорово! Может быть, в этом странность моего мозга? Может быть, я захожу далеко и порождаю новую действительность? Я жил в понятном мне мире, и каждый день, каждое событие отпечатывались у меня в мозгу. То, что я сочиняю, тоже отпечатывается, но не так глубоко… Давай, чтобы все устаканилось!
Степан поднял кружку и, не дожидаясь собутыльника, опустошил. На глазах у него выступили слезы. Полежаев, не мешкая, последовал примеру.
- Я, Гена, много чего помню. Прекрасно помню день, когда Тамара сообщила мне, что беременна. Помню, нет, даже не помню - чувствую ту радость, которая меня заполнила целиком, когда выяснилось, что беременна она сыном. Помню, как мы выбирали имя, помню, что теща была против "Велимира". Слишком редкое и непроизносимое имя, ну, она всегда против всего, "Иван" был бы для нее слишком легко произносимым. Помню, как у Тамары начались схватки, а у меня не заводилась машина, и я сатанел от беспомощности, слыша, как она орет на заднем сиденье. Помню, как ждал перед родильным отделением. Вот смотри, я закрываю глаза и слышу первый крик Вельки. Я же тебе позвонил тогда прямо из род дома, Гена. Ты что, не помнишь?
Полежаев молчал, разглядывая пену на дне кружки.
- Ну, были же целые годы! Тысячи событий. Ссоры, слезы, радости. Ты же сам, Сергеевич, таскал Вельку на спине. Он дергал тебя за усы, ты сокрушался, что не создал семью, все работа, работа, работа. Мы ходили на рыбалку, ездили на дачу, все эти вечера, проведенные вместе, футбол, ролики, детсад, а первое сентября! Я даже готов поверить в то, что с моей башкой что-то не так. Но вот что ты, Сергеевич, сидишь сейчас передо мной и ничего не помнишь, в это как поверить? Ты же сам подарил ему Джойса! Не понимаю. Не понимаю я! Что такое случилось в этом мире. Как будто слой убрали. Спиральку какую-то из времени, как леску из песка, вытянули.
Вот был же Велька в санатории с тещей этим летом. Мы с Тамарой к нему ездили и стукнули по дороге машину. Если я спрошу Тамару про машину, она вспомнит? Конечно! Да и ты, наверное, в курсе?
- Конечно, в курсе! Левое крыло, фара, да и стойку повело.
- Ну, вот видишь! А если я спрошу Тамару: куда мы в тот день ехали? Она скажет: к теще в санаторий. А про Велимира и не заикнется. Я уже сотню примеров ей приводил. Мать, которая забыла, что у нее ребенок! Ей надо эту… между ног проверить. А что? Кстати, хорошая идея. Пусть гинеколог подтвердит, что рожала.
Или вот другой пример. Ты помнишь, что мы с Тамарой и с Вель… Что мы с Тамарой летали в Париж прошлым летом?
- Ну, ты уж вообще, за кого меня держишь? Конечно, помню.
- А помнишь ли ты, что мы ездили и в Диснейленд?
- Конечно, помню!
- Вот, скажи мне тогда, усатый ты человек, какого "х" мы, двое взрослых людей, поперлись в Диснейленд, вместо того чтобы потратить деньги в другом месте? В "Крэзи Хорс" там сходить или в Ниццу слетать?
- Честно? Представления не имею! Вот сейчас ты мне про это говоришь, я и сам удивляюсь! Может, Тамаре захотелось? Действительно странно… А тогда я об этом не подумал. Ну, едут в Диснейленд, значит, хочется им.
- Нет, Геннадий. Не хочется. Поехали мы в Диснейленд из-за Велимира, этого моего "выдуманного" сына! И ты собственноручно ему полтинник евро дал. И сказал: купишь, Велька, мороженое в Диснейленде. Только там и нигде в другом месте. В Диснейленде!
Степан резко опустошил кружку и встал.
- Все, усатый, я пошел. Заплати за пиво.
Полежаев сделал попытку остановить приятеля, но было ясно, что это бесполезно.
- Степан, - крикнул он вдогонку. - Ты хоть Тамаре позвони, извинись!
Дверь за Степаном закрылось.
Неожиданно для себя Степан вспомнил про Велимирин "секрет".
Вот уже пару часов как он бесцельно бродил по квартире, безуспешно пытаясь придать ей достойный вид после вызванного им же самим тайфуна.
Под ногами хрустели осколки вазы и прочие безделушки, которые рассыпались на пол, когда он перевернул шкаф. Степан перешагивал через них, некоторые давил, другие отпинывал. Знакомые предметы враз сделались незнакомыми, покинув привычное место.
Иногда он нагибался, чтобы поднять что-нибудь с пола, подушку или фотографию в рамке, делал несколько шагов и бросал обратно на пол.
На душе у него было примерно так же одиноко, беспорядочно, мысли валялись на непривычных местах, а осколки утраченной привычной жизни хрустели в ушах.
Стоило закрыть глаза, и Степан видел детскую комнату такой, какой она была раньше, всю обжитую вещами сына, пахнущую им, стены увешаны постерами и детскими рисунками. Открыв глаза, он оказывался в перевернутой вверх дном жалкой комнате, где ни один предмет не напоминал больше ни о Велимире, ни о Джойсе.
То, что произошло, не имело объяснения. Бесполезно искать. Такое просто не могло иметь объяснения.
Степан попытался представить себе, как бы действовал он сам, если бы получил задачу: стереть с лица земли человека.
Наверное, первым делом составил бы список всевозможных мест, где "объект" оставил следы своего существования: паспортный стол, детский сад, больницы, школа, работа, банк, спортзал… И еще список виртуальных следов: письма, видео-аудио, снимки объекта в памяти фотоаппаратов друзей и случайных знакомых, интернет, фотоальбомы. Возможно ли это? Невозможного нет. Есть задачи и посложнее. Составил бы список всех следов, которые остались в результате деятельности объекта. Объект посадил дерево на общественной акции? Вырвать! В четырнадцать лет написал краской на стене гаража "Даша, я тебя люблю!"? Замазать! Оставил след на свежем асфальте в девяносто седьмом году? Залить! Сделал стульчик на уроках труда, и трудовик хранит его как образец? Отравлял посылку в Канаду? Оставил роспись в сберкассе? Уничтожить. Изъять. Заменить. Не спеша, хладнокровно, планомерно.
Ну и конечно, память людей. Невозможно изъять, закрасить, вырвать? Можно заплатить. Можно попросить: новое реалити-шоу, хотите поучаствовать? Только не подведите, пожалуйста! Еще есть шантаж, угрозы, принужденная изоляция. Старые проверенные способы. А когда речь идет всего лишь о маленьком мальчике, все гораздо проще: он еще не успел много наследить.
Когда все, что можно подчистить, подчищено, а участники готовы, назначить решающий день. Папе мальчика дать сильнодействующего снотворного. Пока он спит, организованно, профессиональной командой, вынести по списку все предметы, напоминающие о мальчике, а самого мальчика отвезти в заранее приготовленное место. Где ты сейчас, Велик? Отзовись!
Вот, кажется, и все.
Секрет. Степан вдруг вспомнил, что у сына был "секрет".
Сын устроил тайник в стене за дверью. Отклеил уголок обоев, а там над плинтусом углубление, оно для розетки предназначалось Большое - с кирпич величиной. Они с Тамарой вида не подавали, что знают, все ждали, пока там действительно что-то такое "секретное" появится. Например, фотографии нехорошие. Но до сих пор самая нехорошая фотография, которую Велик в свой секрет спрятал, был Зидан, забивающий гол. Нога футболиста отставлена далеко назад, в порыве тела чувствуется пробивная мощь - ее заставили застыть в самый важный момент.
Степан присел на корточки, помедлил, затем отлепил край обойной бумаги.
О секрете не знал никто, кроме Тамары. И самого Вельки.
Вполне достаточно.
Углубление в стене действительно имелось, вот только внутри, кроме пыли, штукатурной трухи и мертвого сухого паука, ничего не было.
Степан глубоко вздохнул, чувствуя, как защипало вокруг глаз.
В это время зазвонил телефон.
"А вдруг?." - мелькнуло в голове Степана, пока он искал в беспорядке на полу трезвонящий аппарат.
- Ну как ты, в порядке? - пропиликал в ухо Полежаев.
Всего лишь Полежаев. Голос майора немного "плыл". По всей видимости, он по-прежнему сидел в баре и времени даром не терял.
Степан знал, что больше всего на свете приятель сейчас хочет, чтобы он пригласил его к себе. По-старому побухтеть за жизнь за бутылочкой беленькой с огурцом. По-холостяцки сварганить поесть, вместе позвонить Тамаре…