-В жизнь входишь с готовыми представлениями обо всем, - развивал свою мысль Дэнис.- Имеешь какую-то философию и пытаешься подогнать под нее жизнь. Надо бы наоборот: сначала пожить, а потом подогнать свою философию под жизнь. Жизнь, события, явления ужасно сложны; идеи, даже самые сложные, обманчиво просты. В мире идей все ясно, в жизни - непонятно и запутанно. Удивительно ли, что чувствуешь себя одиноким и ужасно несчастным?
Дэнис остановился перед скамейкой, и, задавая этот последний вопрос, раскинул руки, и мгновенье стоял так, словно распятый, потом опустил их.
-Бедный Дэнис! - Анна была тронута. Такой милый в этих белых фланелевых брюках, он в самом деле вызывал сочувствие. - Но надо ли страдать из-за подобных вещей? По-моему, это уж слишком!
-Вы как Скоуган, - с горечью воскликнул Дэнис. - По-вашему, я всего лишь объект для антрополога! Что ж, наверное, так оно и есть.
-Нет, нет, - запротестовала она и подобрала юбку, приглашая его сесть рядом. Он сел. - Почему вы не можете просто воспринимать все как оно есть? - спросила она. - Это намного проще.
-Конечно, проще, - сказал Дэнис- Но этому надо учиться постепенно. Сначала надо избавиться от двадцати тонн логических рассуждений.
-Я всегда воспринимаю все как оно есть, - сказала Анна. - Это столь естественно. Радуешься хорошему, сторонишься неприятного. Вот и все!
-Да, - для вас. Но ведь вы родились язычницей. Я всеми силами тоже пытаюсь стать язычником. Я ничего не могу воспринимать как оно есть, ничему не могу просто радоваться. Красота, удовольствия, искусство, женщины - мне надо изобрести предлог, оправдание для всего, что прекрасно. Иначе я не могу спокойно наслаждаться им. Я сочиняю небольшой рассказ о том, что в красоте и заключены истина и добро. Должен сказать, что искусство -это процесс, с помощью которого из хаоса воссоздается божественная реальность. Наслаждение - один из таинственных путей к гармонии с бесконечным - восторги вина, танцев, любви... Что касается женщин, то я постоянно убеждаю себя в том, что они - наполовину небесные созданья. И подумать только, я лишь теперь начинаю понимать глупость всего этого. Мне трудно поверить, что кто-то избежал этих ужасов.
-А мне еще труднее поверить в то, - сказала Анна. - что кто-то становится их жертвой. Хороша бы я была, поверив, будто мужчины - это наполовину небесные созданья!
От иронической и злой улыбки в углах ее рта возникли две маленькие складки, а глаза из-под полуприкрытых век искрились смехом.
-Кто вам нужен, Дэнис, так это симпатичная пухленькая молодая жена, твердый доход и немного приятной и постоянной работы.
"Кто мне нужен, так это вы". Именно это он должен был ответить ей, именно это он страстно хотел сказать. Он не мог сказать этого. Его желание боролось с застенчивостью. "Кто мне нужен, так это вы". Мысленно он кричал эти слова, но ни звука не слетело с его губ. Он смотрел на нее в отчаянии. Неужели она не видит, что происходит в нем? Неужели она не понимает? "Кто мне нужен, так это вы..." Он скажет это, он скажет, скажет!
- Я, пожалуй, пойду искупаюсь, - сказала Анна. - Так жарко. Возможность была упущена.
Глава пятая
Мистер Уимбуш пригласил гостей осмотреть ферму, и теперь они стояли все шестеро - Генри Уимбуш, мистер Скоуган, Дэнис, Гомбо, Анна и Мэри - у невысокой стены свинарника, заглядывая внутрь одной из клетушек.
-Хорошая свиноматка, - сказал Генри Уимбуш.- Она принесла четырнадцать поросят.
-Четырнадцать? - с недоверием переспросила Мэри. Она посмотрела своими изумленными голубыми глазами на мистера Уимбуша, потом уронила взгляд на живую массу, в которой бурлила elan vital.
Громадная свинья лежала на боку посреди клетушки. Ее круглое черное брюхо с двумя рядами сосков было открыто для нападения целой армии маленьких коричнево-черных поросят. С неистовой жадностью они рвали соски своей матери. Старая свинья время от времени беспокойно шевелилась или тихо хрюкала от боли. Одному поросенку - самому маленькому и слабому - не досталось места на этом пиру. Пронзительно визжа, он бегал взад и вперед, пытаясь протиснуться между своими более сильными братьями или даже вскарабкаться на них и по их крепким черным спинкам добраться до материнского молока.
- Их действительно четырнадцать, - сказала Мэри. - Вы совершенно правы. Я сосчитала. Это невероятно!
- Свиноматка в соседней клетушке, - продолжал мистер Уимбуш, - показала себя очень плохо. У нее только пять поросят. Я дам ей еще одну возможность. Если в следующий раз она не покажет себя лучше, я ее откормлю и забью... А вот там - хряк. - Он указал на дальнюю клетушку. - Отличная скотина, правда? Однако свое лучшее время он уже отживает. С ним тоже придется расстаться.
-Как жестоко! - воскликнула Анна.
- Но как практично, как замечательно реалистично! - сказал мистер Скоуган. - Эта ферма - модель здорового, по-отечески мудрого правления. Заставьте их размножаться, заставьте их работать, а когда их время размножаться, работать или производить пройдет - отправьте их на бойню.
- Занятие сельским хозяйством - это, кажется, одно неприличие и жестокость, - сказала Анна.
Наконечником своей трости Дэнис начал почесывать большую, покрытую щетиной спину хряка. Животное слегка пошевелилось, словно подставляя себя орудию, которое возбуждало столь приятные ощущения, и замерло, похрюкивая от наслаждения. Многолетняя грязь шелушилась и серыми струйками сыпалась с его боков.
- Какое удовольствие, - сказал Дэнис, - сделать кому-нибудь что-нибудь доброе. Я чешу этого хряка, и, кажется, мне это не менее приятно, чем ему. Если бы только можно было всегда проявлять доброту вот так, без особых усилий.
Хлопнула дверь, раздались тяжелые шаги.
- Доброе утро, Раули! - сказал Генри Уимбуш.
-Доброе утро, сэр! - ответил старый Раули. Он был самого почтенного возраста из всех работников на ферме - высокий, крепкий мужчина, все еще прямой, с седыми бакенбардами и чеканным, величественным профилем. Серьезный, с важными манерами, замечательно представительный, Раули походил на одного из видных государственных деятелей Англии середины девятнадцатого века. Он остановился, не смешиваясь с группой, и некоторое время все смотрели на поросят в молчании, которое нарушалось только хрюканьем или хлюпаньем копыт по грязи. Наконец Раули повернулся, медленно, внушительно, сдостоииством, как он делал все, и обратился к Генри Уимбушу.
- Взгляните на них, сэр, - сказал он, указывая рукой на копошившихся в грязи животных. - Их справедливо называют свиньями.
- Да, конечно, - согласился мистер Уимбуш.
-Этот человек приводит меня в смущение, - сказал мистер Скоуган, когда старый Раули не спеша и с достоинством удалился своей тяжелой походкой. - Какая мудрость, какие здравые рассуждения, какая точность в оценках! "Их справедливо называют свиньями!" Да! И хотел бы я с таким же основанием сказать: "Нас справедливо называют людьми!"
Они двинулись дальше, туда, где были коровники и конюшни для ломовых лошадей. На пути им встретилось пять белых гусей, вышедших, так же как и они, подышать воздухом в это чудесное утро. Гуси загоготали, остановившись в нерешительности, потом, вытянув по-змеиному свои длинные шеи, бросились прочь, устрашающе шипя. На просторном дворе в грязи и навозе топтались рыжие телята. В загоне стоял бык, внушительный, как паровоз. Это был очень спокойный бык, и на морде его застыло выражение меланхолической глупости. Он пристально смотрел на пришедших своими красновато-карими глазами, задумчиво пережевывая утренний корм, сглатывал, отрыгивал и снова жевал. Хвост его с силой хлестал то по одному, то по другому боку и словно существовал отдельно от неподвижного туловища. Между короткими рогами рос треугольник рыжих тугих завитков.
-Прекрасное животное, - сказал Генри Уимбуш.- Племенной бык. Но он тоже стареет, как и хряк.
-Откормите и забейте его, - заявил мистер Скоуган, с отточенной отчетливостью, словно старая дева, произнося каждое слово.
-Неужели вы не можете дать животным немного отдохнуть от производства потомства? - спросила Анна. - Мне жаль бедняг.
Мистер Уимбуш покачал головой.
-Лично мне, - сказал он, - приятно видеть, как четырнадцать свиней растут там, где раньше была одна. Зрелище жизни в таком грубом и сильном проявлении освежает.
- Я рад слышать это, - с жаром перебил Гомбо. - Побольше жизни, вот что нам нужно. Я за размножение: все должно непрерывно расти и умножаться количественно.
Гомбо настроился на лирический лад. У всех должны быть дети - вот у Анны, у Мэри - десятки, десятки детей. Подчеркивая эту мысль, он стал похлопывать тростью по безволосому боку быка. Мистер Скоуган должен передать свой ум маленьким Скоуганам, а Дэнис- маленьким Дэнисам.
Бык повернул голову, чтобы узнать, что происходит, несколько секунд смотрел на трость, стучавшую, как барабанная палка, по его ребрам, потом снова отвернулся, по-видимому, удовлетворенный тем, что ничего не происходит.
-Бесплодие отвратительно, противоестественно, это грех по отношению к жизни, - продолжал Гомбо. - Жизнь, жизнь и еще раз жизнь! - Его трость с треском прошлась по ребрам смирно стоящего быка.