Экзамен мы сдавали в двух группах. В первой были собраны сильные, по мнению педагога, учащиеся, во второй – все остальные. Меня и моих закадычных друзей Розанова развела по разным группам. Как я не пытался доказать несправедливость этого волюнтаристского решения, предлагал преподавателю заглянуть в журнал и посмотреть, какие у меня были оценки за диктанты, всё было напрасно! Елена Геннадьевна, улыбаясь, слушала меня молча. Опять она улыбалась не по-доброму.
Для меня наступил момент истины!
В предчувствии неотвратимой беды настроение, быстро миновав нулевую отметку, стремительно ушло в минус.
Тоскливо слоняясь по коридору, я ещё зачем-то послушал за дверью, что писали в "той" группе, и совсем впал в транс. Тема одной из прелюдий ХТК Баха прозвучала похоронным маршем моему диплому.
Как зашёл в класс, как взял лист нотной бумаги с печатью и уселся за стол у окна – помню смутно. Сидел я себе, смотрел в окошко и думал скорбно. На фига я столько лет мучился? Бывало, занимался на инструменте столько, что губы лопались и сочились кровью. Ради чего вставал ночью, чтобы, протащившись через вьюгу, прийти в училище одним из первых, занять класс и уже в шесть утра дудеть на тромбоне? Зачем я столько времени провёл в библиотеке в наушниках над клавирами и партитурами, изучая ненужную теперь музыкальную литературу? К чему эти полуночные бдения у фоно с теорией, гармонией, тем же сольфеджио?! Зачем вчера, например, сидел допоздна с программой по общему фортепиано? Хорошо, ума хватило одну простенькую вещь взять, которую на втором курсе играл. И Розанова её знает, сидит вон, наигрывает…
Что?!
Громадным усилием воли я заставил себя не крикнуть от неожиданности популярное нецензурное слово, не засмеяться от безграничного счастья, не запрыгать от безумной радости! "Менуэт" Леопольда Моцарта, который я играл по общему фоно и знал назубок, вот что было темой нашего диктанта!
Как я ни старался, своё возбуждённое состояние мне не удалось скрыть. Розанова приняла мою ёрзание на стуле за отчаяние, в который раз нехорошо улыбнулась и, утрируя под официоз, сказала:
– А это – специально для Бочарова.
И повторила знакомые мне до нотки все шестнадцать тактов.
Леночка ж ты Геннадьевна! Дорогой ты мой педагогище! Гордись своими учениками. Ты бы могла сегодня вообще ничего не играть, а просто объявить:
– Леопольд Моцарт, "Менуэт". Ми-минор, три четверти.
И всё, уходи. Не знаю, как там все, но твой-то лучший ученик, Геннадьевна, даже без единого исполнения этой пьески напишет всё правильно!
Каковы учителя – таковы и ученики.
Надо было видеть лицо Розановой, когда я первым подошёл к её столу и чуть небрежно положил на него листок с диктантом. Елена Геннадьевна посмотрела на меня так пристально, что стало немного не по себе – не читает ли она мысли? На всякий случай я отвёл взгляд и постарался думать о чём-то отвлечённом. Хотя какое там!..
– Бочаров, четыре!
– Как это – четыре?!
Совершенно забыв о субординации, я схватил диктант и увидел в его коде красный жирный диез. Как же я мог?! Гармонический минор, ре-диез, всё правильно. А я поторопился, и нотка ре у меня была выведена чистенькой, без диеза… Эйфория сыграла со мной дурную шутку.
Верно говорят мудрые люди – поспешишь, людей насмешишь!
В курилке о чём-то оживлённо беседовали Олег с Юрой. Отличники сольфеджио поинтересовались в унисон:
– Ну как?
– Четыре.
– А что невесёлый такой?
– Да так…
Мужики продолжили разговор. Я закурил и вскоре присоединился к беседе.
Все экзамены мы сдали. Впереди – лишь только три "госа".
Куда мы денемся, и эти сдадим!
На них держится Россия
Служба безопасности футбольного клуба "Локомотив" переехала в другое помещение. Куда, я не знал, но ведь в двадцать первом веке живём – можно и позвонить!
В пресс-службе каждый был занят своим делом. Карягин, приложив телефонную трубку к уху, курсировал челноком по офису – стартовав от своего стола, делал пять-шесть шагов, упирался в стенку, делал поворот на сто восемьдесят градусов и ложился на обратный курс. Зацепилов, надев наушники, уткнулся в экран компьютера и энергично мял пальцами "клаву". Погребняк сортировал на своём мониторе только что отснятые на тренировке "основы" фотки. Мне показалось, что он менее занят, чем остальные.
– Есть телефон Стаськи Иванова из службы безопасности? – спросил я у фотографа.
– Не-а, – быстро отреагировал Саня, обернулся к Зацепилову и просемафорил тому рукой.
Тимофей оставил в покое клавиатуру, неспешно снял наушники.
– У тебя есть телефон Стаса Иванова? – поинтересовался Погребняку меломана.
– Щас посмотрю, – пальцы Тимы теперь живо бегали по клавишам мобилки.
Карягин уткнулся в очередной раз в свой стол, круто развернулся и двинул проторенным маршрутом, продолжая вполголоса беседовать по телефону.
– Есть! – мне показалось, что Тимофей обрадовался найденному номеру больше, чем я.
Под диктовку Зацепилова на дисплее моей "Сони" появлялись крупные цифры: 8-906…
– Точно! – вспомнилось мне. – У Стаськи был префикс 906!
Я вышел на улицу и, набрав Иванова, подождал, слушая длинные гудки. Не отвечает. Ничего, перезвоню позже, а пока занесу номер в "Контакты" – пригодится ещё! Только я закончил эту нехитрую процедуру, труба заиграла, а на дисплее высветился вызывающий абонент: "Иванов Стас".
– Стаська, привет!.. Это Артём Бочаров! – радостно приветствовал я товарища.
– Привет… – невесело ответил Иванов.
Совсем заездили мужика! Только середина рабочего дня, а он – уже никакой! Да что там… У нас ведь так всегда – кто везёт, на том и едут.
Ладно, ближе к делу!
– Стаська, на завтра мне нужна "проходка"! – я резво взял с места в карьер. Человек устал, что там размазывать кашу по тарелке? Надо выкладывать всё сразу, не тянуть кота…
– Борька Дзгоев у нас официально сейчас не оформлен, а он мне завтра нужен! Ну ты же знаешь Борика – компьютерщик наш, график!..
– Ну-у… – промямлил Стас.
Они там в своей службе безопасности скоро совсем доконают мужика!
– У нас же завтра Аргентина играет, вход на стадно только по пропускам, – поспешая, я выходил на финишную прямую. – Да что я, собственно, тебе рассказываю?! Ты же знаешь!..
– Ну-у…
Мне показалось, что Стас уже подгоняет меня, поэтому побыстрее закруглился:
– У Борика нет нашего пропуска, так ты дай мне проходку РФС, чтобы он смог пройти на стадион!..
– Какой стадион? – осторожно поинтересовалась трубка.
Во тормозит парень! Надо посоветовать его руководству, чтобы отпуск дали человеку, а то так и свихнётся ведь. Прямо на службе.
– Как какой?! Наш стадион, "Локомотив"!
– А я сейчас не на "Локомотиве", – мой собеседник был немного расстроен.
– А где? – растерялся я.
– В Самаре!..
– А хрен ли ты там делаешь?! – удивления и негодования во мне было поровну.
В Самаре "Локомотив" играл позавчера. Все, кто работает с командой, вернулись общим чартером в тот же день. Вот только Иванова угораздило остаться на берегах Волги, доделывать самые важные дела! Как же без него там? А здесь? Кто на завтрашний день пропуска выдавать будет?!
На все эти вопросы трубка выдала короткий ответ:
– Я здесь в аренде, в "Крыльях"…
Бли-и-ин!..
Это же не Стаська! Вернее, Стас, и даже Иванов, но не тот Стас Иванов, который нужен мне! Тот, с которым я сейчас говорил, – футболист "Локомотива", отданный пару недель назад в аренду самарским "Крыльям".
Зацепилов сидел в наушниках, когда его спросили номерок, потому он и не знал, о каком Стасе Иванове идёт речь.
Сдерживая нервный смех, я извинился перед Ивановым-футболистом, объяснил ему, что в клубе работает его полный тёзка и попрощался с ним.
– Пока!.. – без особых эмоций закончила диалог Самара.
А мне сразу вспомнился Олег Ефремов в роли танкиста Иванова из фильма "Живые и мёртвые": "На моей фамилии вся Россия держится!".
В самом деле, много у нас Ивановых, среди которых и немало Стасов.