Американка
В Сиэтле самолёт из Сан-Франциско приземлился в полдвенадцатого. Следующий рейс – в Анкоридж – улетал утром, впереди у меня была целая ночь.
Получив багаж, я погрузил вещи на тележку и пошёл с нею гулять по зданию аэропорта, такому громадному, что для скорого передвижения в нём была проложена ветка метро. Компактное, всего несколько остановок, но метро.
Заднее левое колесо тележки повизгивало высокой нотой под тяжестью груза. Раздражали эти звуки только меня. Редкие граждане не обращали на это никакого внимания, словно и не слышали ничего.
Вообще, я заметил, американцы чересчур спокойные люди, даже индифферентные какие-то. Вот если им – да наши проблемы, тогда наверняка заволновались бы, зашевелились, хоть немного бы, да размялись. А то всё размеренно у них здесь, всё чинно, степенно. Никуда это они не торопятся, не боятся опоздать. Вот у меня, к примеру, времени – вагон, однако я не ковыряю пальцем в носу, а двигаюсь с приличной скоростью туда, куда надо.
А куда, собственно, мне сейчас надо?..
В комплект к пачке "Мальборо" я купил самую большую порцию чёрного кофе без сахара. Бодрящий напиток налили в такой же одноразовый стакан, в котором подают сладкую газировку в "Макдональдсе".
Кофе, сигареты, и кроссворды – что ещё нужно для того, чтобы скоротать ночь?
На улице было хорошо. Ни машин, ни людей, тишина. Выбросив окурок в урну, почти сразу понял, что и воздух здесь ничего так, свежий. Даже весьма. Я поёжился от прохлады: в Сан-Франциско ночью теплее. Хотя нет, наверное, так же. Просто там я всегда под куртку американку надевал, а сейчас – только рубашка. А где американка?
Бли-и-ин!.. Хорошее настроение вмиг улетучилось в сторону сияющего огнями Сиэтла. Месяц назад мы ездили с сестрой в небольшой городок Соссалито, что расположился сразу за известным мостом "Золотые ворота". Стояла солнечная погода, в соответствии с которой мы и оделись. Хотя о том, что на улице декабрь, и в тех широтах забывать нельзя. Походили мы по городку, поглазели, сфотались на берегу залива на фоне Сан-Франциско. Под вечер стало заметно прохладнее, и Ленка купила мне толстовку с неким подобием американского флага слева на груди. Только вместо россыпи звёздочек там белели первые буквы названия города по ту сторону моста – SF. Благодаря этому флажку и стала обновка американкой.
Бывает такое – безо всякого желания заходишь в магазин, но заходишь, потому что тебя туда тянет кто-нибудь – жена, мама, сестра… Делаешь одолжение, ладно, что тут примерить надо, хотя абсолютно уверен – ничего тебе не надо! Чтобы не обидеть близкого человека, неохотно прикидываешь вещь на себя, и тут вдруг понимаешь – моё! Без сомнений! Повертишься перед зеркалом, покрутишься, прикидывая так и эдак, и нравишься сам себе всё больше и больше. И уже не хочется снимать эту вещь, будто она была у тебя всегда.
Так случилось и с американкой.
И вот сейчас её нет!.. Может, в суете упаковки вещей я куда-то засунул толстовку? А может, банально забыл у сестры?
Квартеры россыпью летели в телефонный аппарат, а Ленка всё искала мою любимую вещь.
– Нету, на фик! – расстроил меня лёгкий акцент в трубке. – Может, ты в самолёте забыл?
Точно! Я ведь снял её там, потому что в салоне было тепло. Народу летело мало, и когда мы приземлились, яркий свет не включали. Через минуту мы все уже были в аэропорту. Американка, наверное, упала между кресел, а я её не заметил, покидая самолёт.
– Иди в представительство компании, – наставляла меня голосом сестры телефонная трубка. – Они обязаны найти вещь и доставить её владельцу.
– О чём ты говоришь? – Ленка совсем обамериканилась за годы жизни в Штатах, забыла простую аксиому – что упало, то пропало. – Кто её будет искать, а потом ещё и везти чёрт-те куда, в какой-то там Магадан?!
Вышел я на улицу, закурил с расстройства. Постоял под моросящим дождичком, успокоился немного и подумал: а почему не попробовать? Что я, собственно, теряю? Времени у меня много, так что – вперёд!
Со своей визжащей телегой я подкатил к большой чёрной женщине, по всей видимости, уборщице. Она сидела на стуле, закрыв глаза, и, сложив руки на животе, отдыхала.
Мне стало неловко беспокоить рабочего человека по пустякам, и я притормозил в нескольких метрах от дамы. Поздно, эта тележка кого угодно разбудит! Женщина открыла глаза:
– Чем могу помочь?
– Мэм! – я кратко, но эмоционально поведал работнику аэропорта о своей беде.
– Самолётом какой компании вы прилетели, сэр?
– "Аляска Эйрлайнз", мэм!
Дама шумно поднялась со стула:
– Следуйте за мной, сэр!
Так мы и вошли в грузовой лифт: крупная чёрная мэм и расстроенный русский сэр с кучей багажа на визжащей тележке.
Из множества представительств компаний в этот поздний час свет горел лишь над стойкой с вывеской Alaska Airlines. Две симпатичные барышни в униформе тоже собирались было уходить, но учтиво выслушали печальную историю своего незадачливого пассажира.
– Конечно, вещь стоит немного, – мой голос дрогнул, – но она дорога мне, как подарок любимой сестры…
В финале этой грустной повести для полной картины мне оставалось только пустить слезу.
Обаятельные девушки поспешили успокоить:
– У нас ничего не пропадает. Надо лишь заполнить анкету, и скоро вы получите подарок вашей сестры.
Мы довольно быстро заполнили все пункты заявления о потере. Фамилия, имя, рейс, место… Когда дошли до цвета американки, я вдруг задумался – а какого, действительно, она цвета? Вроде как чёрная, или тёмно-фиолетовая?
– Может быть, Deep Purple? – рассмеялся я.
Девушки не поняли причины моего внезапного веселья. Пришлось сказать несколько слов о британской группе "Дип Пёрпл". Молодые леди переглянулись и пожали плечами. Но когда я запел припев из Smoke on the water, обе барышни дружно закивали: "Знаем, знаем!", а одна даже довольно сносно воспроизвела известное во всём мире гитарное вступление к этой песне.
Сколько раз я пел "Дым над водой" на танцах, в кабаках, в компаниях, опять в кабаках. А помнится лишь одно исполнение. Той январской ночью, в пустом аэропорту далёкого Сиэтла, в компании двух симпатичных представительниц компании "Аляска Эйрлайнз".
Недели через три мне позвонили:
– Для вас посылка.
Я поехал и забрал свою американку.
Уроки сольфеджио
На четвёртом курсе я вдруг полюбил сольфеджио. Полюбил, конечно, громко сказано, но то, что к этому ранее нелюбимому предмету я стал относиться намного лояльнее – факт!
В начале учебного года нашу группу из народников и оркестрантов пополнили двое.
Олег Попов второй раз начинал выпускной курс, потому что предыдущая попытка сорвалась из-за серьёзных проблем с военкоматом. С этим органом местного военного управления, как известно, шутки плохи, поэтому, когда Попову предстояло выбирать между службой в армии и репризой последнего года обучения, он не раздумывал ни секунды. За месяц до госов Олег ушёл в академический отпуск, и довольный таким раскладом, спокойно дожидался начала своего второго четвёртого курса. Повторение – мать учения!
Пикунов перевёлся к нам с заочного отделения, которое прикрыли, а окончить училище и получить диплом Юре очень хотелось.
Оба "новеньких" были превосходными музыкантами. Каждый из них занимался музыкой с детства и имел превосходный слух. Уроки сольфеджио для них были не более чем лёгкой прогулкой себе в удовольствие, а диктанты они писали – так просто играючи. Встретившись за одной партой, новички нашей группы объединились в мощный тандем, доводя процесс написания диктантов до мистически быстрого.
Эти два полугения договаривались, кто из них пишет верхний голос, а кто – нижний. Разницы – никакой, выбирали по настроению. Мне тоже было всё равно, кто там и что пишет. Я сидел тихонько между ними, не мешал, не лез с подсказками, а только ждал, когда можно будет списать готовый диктант. Долго ждать себя товарищи не заставляли – после второго исполнения голоса были прописаны, после третьего – отредактированы и сведены в цельное двухголосное произведение. Теперь можно сдавать свои работы и пинать балду до второго часа пары – сидеть в курилке и болтать о всякой ерунде. Что они с удовольствием каждый раз и делали.
Чуть позже к их компании присоединялся и я.
Выйдут из класса Попов с Пикуновым, получив свои законные пятаки, я же пока сижу на месте. Сосредоточенно вглядываюсь в свежесписанный диктант, тычу в него карандашиком, ластиком усердно что-то стираю. Идёт работа, кипит дело! Проходит несколько минут, формальности соблюдены, я поднимаюсь, на ходу якобы вношу в текст последние правки и сдаю свой труд на проверку. Елена Геннадьевна Розанова – педагог молодой, недавно с консерваторской скамьи, прекрасно всё понимает, кто есть кто и на что он способен. Но коль не пойман – не вор!
Быстро пробежав глазами по заполненному нотному стану и убедившись лишний раз, что перед ней – точная копия двух предыдущих работ, Елена Геннадьевна рисует на листке пятёрку. Правда, при этом смотрит на меня нехорошо, не по-доброму, но выводит и в журнале пять баллов. А мне уже всё равно, как она смотрит, это её дело. Для меня главное – результат.
И всё же – сколько верёвочке не виться…