Не слышно ни звука. Только легкое потрескивание, когда гаснут и вновь загораются огоньки: словно идешь ночью по улицам Сан-Диего и слушаешь стрекотание неоновых ламп.
Нет конца дорожке из солнечных бликов. Найя Найя смотрит вперед и видит только нагромождение звезд и светящихся пузырьков, странный, размытый свет в тумане, словно это у нее в глазах мутится. Но она идет все дальше и дальше. А может быть, где-то по ту сторону она увидит другое солнце, другую землю, какое-нибудь совсем новое море? Она быстро идет среди ослепительных вспышек. Солнечные кирпичики несут ее, пружинят, подталкивают вперед, а светящиеся пузырьки щекочут, и все время хочется рассмеяться.
Так бы и шла всю жизнь. Прошла бы все море из конца в конец, прыгая с кирпичика на кирпичик. Ведь до солнца все равно никогда не дойти: оно вечно будет неподвижно висеть над горизонтом, словно огромная лампа в 2000 ватт. И вечно будет слепить глаза.
Идешь и идешь сквозь солнечный свет. Он не твердый, как земля, но и не жидкий, как вода. Он несет тебя на волнах, колышется под ногами. Он становится твоей кожей, а ты становишься светом. Твое тело, быстрое, ослепительно белое, светится, словно пронизанное электрическим током. Солнечные зайчики вспыхивают и гаснут на твоей коже.
То и дело слышатся удивительные звуки. "Плоп, плоп!" - лопаются светящиеся пузырьки, и пронзительно шипят, угасая, звезды. Другие звуки поднимаются откуда-то из глубины моря - это низкие, глухие шумы, негромкое бульканье, далекое урчанье. А что лучше всего - здесь нет и не бывает тени.
[141]
Найя Найя уже далеко от берега, в открытом море. Оглядываясь назад" она видит лишь дорожку из солнечных бликов, которая убегает к горизонту, словно золотая речка. Рыбки-бабочки разлетаются во все стороны, быстро-быстро машут крылышками-плавниками, рассыпая голубые отсветы. Найя Найя, проходя, пытается поймать их, протягивает руки и громко кричит: "Куда вы? Куда вы?"
Но рыбки-бабочки не умеют говорить.
Снуют вокруг крылатые муравьи, морские коньки, летучие рыбы, все ослепительно блестят в солнечном свете. Рыбы здесь летают, а птицы плавают. Время от времени мимо Найи Найи проносится что-то быстрое, гибкое, стремительное: это бакланы, пингвины, нырки. Они плывут вслед за тучами морских букашек.
К мягким солнечным кирпичикам там и сям прилипли ракушки. Какие они все интересные! Огненно-красные спирали, серебристые рожки ярко светятся в щелях между бликами. Есть бело-розовые, очень светлые, они неподвижны в солнечном потоке. Другие - коричневые с белыми пятнышками - медленно плывут против течения. Найя Найя рада: как хорошо, что живут вокруг нее все эти существа! Они тоже движутся к солнцу, свет неодолимо притягивает их. Может быть, они и есть истинные обитатели солнца?
А креветки стального цвета так и скачут, так и скачут! Прыжками движутся против течения, трепещут все их лапки. Найе Найе хочется стать парусным корабликом, чтобы быстро плыть по солнечной дорожке. Ей не терпится поскорее добраться до горизонта, где море и небо сходятся близко-близко, а между ними открывается сверкающая дверь, куда уходит солнце.
Все такое быстрое - и свет, и рыбы, и птицы, и босые ноги, что скачут с кирпичика на кирпичик, а время словно остановилось. Солнце висит все на том же месте. Лишь чуть-чуть смещается, прокладывая дорожку в небе; оно сейчас похоже на большую пламенеющую раковину.
Небо над головой омыто светом. По нему тоже плавают солнечные пузырьки. Плывут себе не спеша от горизонта к горизонту. Еще видны черные пятнышки, прожилки, волоконца. Дорожка из солнечных бликов рассекает воздух и воду, вздымая облака пены. Может быть, здесь-то и рождаются тучи? Пространство расколото надвое, а половинки хотят вновь соединиться. Если бы солнце могло тысячу лет [142] провисеть так, прилипнув к впадине неба, вот бы хорошо: можно было бы жить вечно, никогда не умирать.
Но вот - вот солнце медленно, почти незаметно начинает скользить вниз. Бесконечно долго ползет оно по небосклону. Чем ближе к морю, тем больше искорок вспыхивает на дорожке из солнечных бликов. Кирпичики, водоросли, рыбы, птицы и даже сама Найя Найя блестят теперь, как хорошо начищенная медь. Или нет, скорее, платье Найи Найи усыпано крошечными зеркальцами, на ногтях ее искрятся бриллианты, в волосах запутались блестки. Ее глаза - два сверкающих черных опала. Повсюду вспыхивают и гаснут огненные зигзаги молний. Оранжевые и красные пузырьки лопаются все чаще, и звезды рассыпают вокруг свои острые, колючие лучи. Найя Найя приближается к полосе бушующего света, туда, где край солнца вот-вот коснется моря. Ей не страшно. Она бежит по бликам-кирпичикам так быстро, как только может.
Поток света устремляется к горизонту все быстрее, быстрее. Увлекает за собой, тащит за ноги, за плечи, за волосы. Тучи крошечных мушек кружат вокруг головы Найи Найи, бьются об ее лицо, как ночные бабочки о стекло лампы.
Теперь там, в конце дорожки, виден золотистый грот - туда-то и спрячется солнце. К нему и бежит со всех ног Найя Найя. Добежать, добежать прежде, чем край солнца коснется воды! Все вокруг уже стало красным, багровым, пурпурным. Там, на горизонте, свет бурлит, вскипает, пенится: это точка кипения. Дорожка из солнечных бликов ширится. Идти все труднее: светящиеся кирпичики раздвигаются, между ними в темно-багровых безднах плещется море цвета крови; надо шагать очень-очень осторожно, чтобы не упасть. Вдали виднеются деревья, кажется это тисы, лиственницы, кедры. Деревья дрожат в потоках света, их очертания расплываются, а может быть, их и нет на самом деле, они только чудятся в самый последний миг, когда уже невозможно смотреть на солнце?
Найя Найя чувствует, как ее глаза наливаются силой. Она теперь может смотреть на свет, не щурясь; она видит высокие языки пламени, вздымающиеся по краям солнечного диска. Солнечная дорожка стала рекой и делится на несколько огненных рукавов. Найя Найя, не колеблясь, ступает в водоворот, поток подхватывает ее и кружит, кружит... Она скользит в круговороте воды и света, описывая круги. Круги все уже и уже... Солнечное тепло разливается по телу Найи [143] Найи. Она не видит больше ни моря, ни неба, ни земли - только свет, ослепительный прекрасный свет.
И вот наконец солнце падает и погружается в багровую воду, поднимая клубы пара. Слышится пронзительное шипение: так шипит костер, когда его заливают водой. Море волнуется, колышется вокруг черного колодца, всасывающего свет. Вода насыщается его сиянием и становится прозрачной, лиловой, зеленоватой, голубой. Стаи рыб устремляются, чтобы полакомиться последними крупицами света.
Еще миг - и все кончено. Последняя высокая волна - и море смыкается над скважиной, поглотившей солнечный диск. Все вокруг мгновенно становится черным. Найя Найя еще кружит над закрывшимся колодцем, плавает, словно обломок кораблекрушения, среди пены и лопающихся белых пузырьков. Потом медленно плывет к берегу неторопливым ровным кролем. Ее платье липнет к животу. Тепло мало- помалу покидает воду, и, выбравшись на обросшие мхом утесы, Найя Найя вся дрожит и стучит зубами. Но все равно она рада, что дошла до самого конца дорожки из солнечных бликов. Она ведь любит путешествовать далеко-далеко, в удивительные страны, откуда человек никогда не возвращается таким, каким был.
[144]
"Меня зовут Дождинка. Я живу высоко в серых тучах. Никто не может увидеть моего лица, оно навсегда скрыто туманом. Я совсем одна в своем жилище и, когда мне скучно, ерошу себе волосы. У меня масса легких волосков, я их распускаю, и они тихо падают к земле, образуя множество серых лучей. Меня никто не знает, никто. Там, где я живу, есть большие комнаты - углубления в тучах, мягкие, укромные уголки, подушки, гамаки и диваны. Свет сюда почти не проникает. Он такой тусклый, такой бледный, что различить что-нибудь можно, лишь подолгу вглядываясь перед собой. Здесь нет ничего резкого, ничего устрашающего, никаких молний или грома - только журчание воды, крохотных водопадов, заполняющих невидимые водоемы. Если ты хочешь подняться ко мне, тебе надо присесть в саду и подождать. Люди с зонтами не в состоянии ко мне взобраться. Они идут, сгорбившись под своими большими черными зонтами, спеша укрыться от дождя. Но ты, если захочешь, сможешь подняться ко мне: сядь под дерево и прислушайся к шуршанию моих волос, которые касаются земли и листьев. К тихим мерным звукам, навевающим сон. Я обитаю на границе сна. Здесь не спят по-настоящему, но и не просыпаются до конца, прислушиваясь к шуму воды, перетекающей вот так, из водоема в водоем, пока она не достигнет жаждущей земли. Солнца нет. При мне оно появиться не может. Мы не слишком друг друга любим, ведь оно жжет и иссушает, а я несу прохладу и мрак. Ветер тоже не очень меня жалует, ведь из-за Дождинки Большой Ветер ослабевает. Иногда, правда, он берет верх, и мне приходится ретироваться, уноситься прочь вместе со своим тайным жилищем в серых тучах.
[145]