Смущённый недобрым вниманием, Иван Иванович не знал, что и ответить. И подошедший "афганец" его пугал. Сейчас определённо тоже что-то скажет в адрес И. И… Мой краснощёкий начальник втянул голову в плечи, ссутулился и, неловко повернувшись ко мне всем корпусом, пробормотал:
- Схожу-ка через лётное поле… в комнату официальных делегаций. Может, пустят за деньги? Если что, вернусь за вами. - (Он обратился ко мне на "вы" или имел в виду всю компанию?). И пояснил: - В прошлом году как-то я неплохо там просидел сутки. - И ушёл.
Наверное, теперь мы его до утра не увидим. "Афганец" перескочил на место, где только что стоял Иван Иванович:
- Как ты с ним дружишь? Он же… резиновый шар!.. ни морщинки! За него думаешь? Вокруг него на цырлах бегаешь?
Кирилл, с рюкзаком за спиной, в пятнистой "афганке", был весь как бы пятнами мокрый, а может, так казалось?.. дрожал, словно где-то всё же хватил водки или накурился травки. А может, у него температура? Не дожидаясь моего ответа, он лихорадочно продолжал:
- Я вам, ребятки, тоже мог бы порассказать про первых-вторых… и не тут, на кислых щах, на "гражданке", а там. Но к чему?! Только одно скажу: везде!.. Есть трудяги, и есть, которые на халяву… Я в Афгане воевал, потом в Сербии… Чтобы замолить грехи… Думал, хоть война за славян - благородная война… Но это отдельный разговор… Надо в горы к душманам - лез пластом по камню, на горбу миномёт… Надо головой в огонь - пёр головой в огонь. И ведь что интересно? Мне медаль - моему командиру орден. Как у нас говорят: "Мне орден - ему звезду, мне бублик, ему п". И опять же сам себя спросишь: почему не взбунтовался? А они умеют так повернуть, что ты всегда замаран. Вот под Кабулом… мне командир говорит: после твоих гранат три девочки маленькие погибли. он в бинокль углядел. И этими девочками меня за горло держал пару лет, пока в Москву не улетел… Но и тот, что на его место встал, нашёл, нашёл гнилинку в Кирилле Сереброве… Я - Серебров. Серебров моя фамилия. А как твоя?
- Игнатьев, - ответил я.
- Вроде наш. - "Афганец" оглянулся, перешагнул на новое место и улыбнулся мне быстрой улыбкой. - А про гнилинку что рассказывать?.. Нет безгрешных на земле. Я и про наших генералов много чего знаю. Пущай живут. И чем дольше жить будут, тем больше будут мучиться. Ибо их грехи в сравнении с нашими - как гиря в сравнении с яйцом попугая! - Кирилл Серебров уже не улыбался, он дёргался перед нами, как будто стоял на электрических проводах, и я впервые подумал: не падучая ли у него? Парень мне нравился, но страшновато было глядеть в его белесые глаза. - Никогда им не прощу! Ничего им не прощу!.. Выпьем, братья-славяне, я чтой-то мёрзну.
Злобин ласково погладил Кирилла по непокрытой шишкастой голове:
- Простудился, наверно… Сейчас, куплю… У меня есть заначка. Это я от Юрки научился. заначивать. В прежние годы трояка хватало на опохмелку, а нынче. - Он вытащил из внутреннего кармана дублёнки пачку денег и медленно, как каланча, побрел к киоскам.
И вдруг Кирилл повалился на меня - я еле успел подхватить человека. Думал - шутит, но нет - он был без сознания.
- Саша!.. Злобин!.. - испуганно окликнул я кемеровчанина. От моего голоса очнулся Лёва Махаев. Мы с ним подняли под руки "афганца" и поволокли на улицу. Злобин догнал и напялил ему на голову свою мохнатую шапку.
Средь мокрого бурана Кирилл Серебров пришёл в себя, зарыдал, вырываясь из наших рук:
- Предали!. Нас предали!..
- Тихо, тихо… - дудел ему в лицо, склонившись, Злобин.
- Продали!.. Сначала державу… восточным баям раздали… сейчас Россию - акулам Запада… Ты. принёс водки?!
- Не успел.
- Что стоишь?! Дубина! Мы все умрём! Где ваша хаза?.. Петляя между залепленными снегом машинами, продолжая поддерживать подмышки "афганца", мы пересекли площадь. Во всех окнах аэропортовской гостиницы горел свет. В крохотном холле на первом этаже, бросив на пол возле батареи отопления вещи, сидели цыганки - видно, их не пустили наверх.
- Ну, если комната опять занята, - бормотал Злобин, - я им!..
Улыбчивая дежурная в валенках, увидев нас, выскочила из-за настольной лампы в коридоре, затанцевала вокруг:
- Не ругайтесь, красавцы!.. Ну, спят они. "Соловьи, соловьи." Ну, пусть поспят. - От женщины пахло вином. Наверно, с военными и пила. - Я вас пока в служебку пущу… А в двенадцать за ними машина придёт. Как я и обещала. А чё это с ним?!.
Кирилл Серебров молча вырывался из наших рук, на губах у него белела пена.
- Ничего, ничего, - прошипел я. - Чаю дайте!..
- Сию минуту. включу. Ах, родненькие, устали.
В маленькой клетушке с черно-белым телевизором на тумбочке имелось всего два стула - на один мы усадили Кирилла и придавили за плечи. Злобин, огорчённо крутя головой, побежал за водкой. Кирилл всхлипывал и что-то шептал. И вдруг обмяк - снова как бы отключился. Мы с Лёвой замерли рядом, а когда поняли, что Серебров спит, принялись, как истинные интеллигенты, каждый едва держась на ногах, предлагать другому свободный стул. Наконец, сели кое-как оба, спиной к спине.
- Я всё слышал, - прогудел, не оборачиваясь, Махаев. - Я про первых-вторых… в колонне эпохи… Судьба собрала очень похожих людей. Но вам легче - вы русские.
- Нет, нам труднее, Лёва. Может, как раз потому, что русские, - ответил я.
Махаев пожал плечами, но возражать не стал. Мы услышали - по лестничному пролёту снизу вверх топают ботинки - это на редкость быстро вернулся Злобин с бутылкой водки. Дежурная (её звали Люся) принесла стаканы, мы, толкнув Махаева, тихо налили себе и дежурной и выпили, опасливо поглядывая на смолкшего "афганца".
- Ему сначала чаю, - напомнил я шёпотом. И протянул женщине тысячную бумажку.
Когда через несколько минут Люся поставила на стол стакан с чаем, тихонько звякнув стаканом о тарелочку, Кирилл Серебров вскочил, как бешеный:
- Что?! Где?!. - Он задел боком стол и повалился, рухнул на пол, едва не разбив телевизор - тот отъехал вместе с тумбочкой к стене. - Полундра!.. Ни х… не вижу!.. Почему?! - Привычно вскочив, он уже стоял на полусогнутых, как боксёр на изготовке, и орал:
- Чего?! Кто такие?!.
- Киря, - испуганно бормотал Злобин, пытаясь улыбаться. - Это же я, Саша Злобин!.. И это всё наши, сибиряки!.
- А!.. - "Афганец" несколько секунд пребывал как бы в забытьи, потом, увидев в дверях перепуганную Люсю, осклабился, как волк, всеми зубами: - Хочу в постель. Отдам нательный крест. С-серебрянный!.. Хочешь?
Дежурная закрыла за собой дверь. Помолчав ещё с минуту, Кирилл поёжился и жалобно оглядел нас:
- Ещё не приносили? Я кивнул на чай.
Он, моргая, толком не видя, ухватил стакан, хотел махом выпить и - отшвырнул в угол, облившись кипятком. Стакан разбился вдребезги.
- Вы что?! Я водки, водки просил!.. Может, не надо ему?..", - вертелось, наверно, не у меня одного на уме, но, уступая перед круглыми глазами Сереброва, Злобин налил полстакана. "Афганец" вылил водку в рот, как воду.
- Простудился, - с укором повторил Злобин. - Пижонишься. Что, у тебя полушубка нет?
Серебров протянул стакан, показывая взглядом: ещё.
Злобин слил ему остатки из бутылки.
Серебров, допив, глубоко вздохнул. И медленно, как сомнамбула, шаря руками, поставил свалившийся на бок стул на место и едва не сел мимо.
- Спать.
Мы глянули на часы - до двенадцати оставался час.
- Потерпи ещё немного, - сказал Злобин больному человеку, нахлобучивая на его голову упавшую шапку. - Потерпи. - И поскольку Серебров ничего не ответил, Александр Васильевич, немного успокоенный, обратился к вислоносому Махаеву, видимо, желая перевести разговор на что-нибудь безобидное, смешное. - Рассказал бы анекдот!..
- Анекдот, - машинально повторил Лёва. - Анькин дот. Дот - долговременная огневая точка. В голове каша. Могу ещё один стишок вспомнить, написанный для какого-то майора.
- Как у нашего майора
есть особенный домкрат -
поднимает три забора
и четырнадцать девчат.
Помолчали.
- Завёл ты мне душу своим дурацким рассказом. А что же кореш твой молчит? Он-то кто?
- Хороший человек, - великодушно похвалил меня Махаев. - Директор института на его материалах докторскую сделал… Не колбасу, конечно. - Махаев судорожно, как бегемот, зевнул. - Простяга!. Последнюю рубашку отдаст. Даже смирительную. - Лёва уже пытался острить, хотя глаза у него были розовыми от усталости. Он сел на свободный стул и, оттянув углы рта вниз, как паяц в опере, захрипел песенку:
- Всё будет хорошо.
И в дамки выйдут пешки.
И будет шум и гам.
И будут сны к деньгам.
И доождики пойдут по четвергам. -
И замолчал. Мы со Злобиным стояли друг против друга. Злобин как-то по-мальчишески, требовательно уставился на меня сверху, ожидая если не исповеди, то хотя бы забавного разговорца (надо же время укоротить):
- Ну?.. Твой Иван Иваныч по-братски с тобой делится или тоже… крохи с барского стола?.. Сейчас, небось, в депутатском зале… - Угадал Злобин, хоть и не слышал прощальных слов Ивана Ивановича! - Спит без задних ног… Завтра вскочит, как огурчик. с их-то деньгами. а главное, с наглой мордой!