- А вот это зря. Я же не для того, чтобы гнать наших сыновей в огонь. Я о том, открыта наша душа или на гладкой заслонке, как у БТР. Я бы на твоём месте, Александр Васильевич, разыскал его, выпорол, женил и на цепь посадил, как щенка! Пусть внуков производит! Хватит!.. - Кирилл оскалился и перешёл на шёпот, хотя в зале никого, кроме нас, по-прежнему не было. - Хватит наших позоров!.. Моего парня, я думаю, на куски изрезали, шакалам скормили. Там бегают по холмам дикие собаки, я видел. Сейчас вот прилечу в Сибирь, найду эту врачиху, спрошу в упор: ты, с-сука, понимала же, что у него контузия и два ножевых следа?.. Почему за конфеты справку дала?! Чтобы дети русских там сгинули?.. - Зыркнув белыми глазами исподлобья на Лёву, он замолчал. Взял с тарелки засохший кусок хлеба и стал с хрустом жевать. - Всё. Мне идти надо. Тут много раненых летит, надо со всеми… Но если застрянем, я с вами! И ещё о многом побеседуем! - Афганец усмехнулся и, вскочив, сутуло выскользнул вон из ресторана.
Помолчали. Лёва поморщился, как от язвенной боли (раньше она, помню, мучила его), хотел что-то сказать (может быть, оправдаться после обвинений Кирилла), но под потолком включилось радио, и женский невнятный голос начал перечислять авиарейсы, которые "отложены до полуночи, до нуля часов московского времени, поздним прибытием самолётов". И мы не удивились, услышав в этом перечне свои рейсы. Почему-то восприняли обречённо и тихо.
- Вот те раз, - только и сказал Злобин. - В комнату пойдём?
- Там воняет, - вспомнил Лёва. - Попозже. Никто ж не гонит.
- Я заплачу, - тихо напомнил Иван Иванович. - Может, ещё выпьем?
- Давай!. - махнул пухлой рукой в веснушках Лёва. - Русские мы или таки нет?.. - И когда официант принёс нам вторую бутылочку, Махаев продолжал, моргая, уставясь в стеклянную стену ресторана, за которой шёл снег с дождём. - А вообще Киря прав. Двое детей у меня, и обе - девочки. И я сам всю жизнь ждал, как девица на выданье… разрешат мне туда пойти, разрешат сюда пойти… А я ведь очень талантливый! Вот хотите, сейчас в аэропорт приедет танк?.. ну, не танк, бронированный генеральский "мерседес"?.. и увезёт нас в баню?
Злобин скорбно процедил:
- Ты бредишь… ночью ко мне приставал с танком… - И пояснил мне. - У нас был из Омска парень в комнате, так он поездом укатил, не выдержал. "Танки, танки." Мне тоже надо было. А я малодушный. Души не мало, души много, но - жидкая.
Махаев, кивая и оттягивая концы рта вниз, как бы рыдая или смеясь трагической улыбкой паяца, забормотал, не слушая земляка:
- В Москве замминистра МВД - Женька, мой друг… А замминистром его сделал кто?.. Я, Лёвка Махаев. Чёс-слово. Он ещё был юный офицер… у нас, в Кемерове. Как-то выступаю в день милиции перед нашим РОВД, хохмы травлю, стишки всякие… ну, Хармса, Олейникова, свои… а он всё переспрашивает, записывает. Я, естест-нно, забыл о встрече, а он однажды является с бутылкой коньяка в редакцию. - И Лёва сделал отступление для меня, как для старого знакомого, знавшего Лёву ещё научным работником. - Из института я ушёл, кому нужны биофизики, экологи?.. сидел на письмах, выслушивал целыми днями сумасшедших старух… И вот-с - приходит. Выпили. Он и говорит: "Выручьте, Лев Моисеевич. У моего капитана послезавтра день рождения… какой-нибудь стишок бы зарифмовать… я попробовал - не получается… Не поможете? Я вам нож хороший принесу, у хулиганов отобрали… спиртом лично промою…" - "Сделаю", - сказал я. - "Вам суток хватит?" - "А я прямо вот сейчас!.. Ему для охвициального вечера или для узкого дружеского круга?". Мой офицерик зарделся: "Ох, если бы и для официального, и для неофициального!" Я взял лист бумаги и - через пару минут вручаю. Два куплета. Естест-нно, я сейчас не помню, что я там сочинил, но приблизительно… - Лёва возвёл коровьи свои сизые очи горе и, сглотнув пару раз горловую слизь, ощерился и произнёс:
- Что пожелать мне в день рожденья капитану?
Я ничего ему желать не стану,
Поскольку сам господь, я знаю, пожелал,
Чтобы он стал через три года генерал!
Это охвициальное. А неохвициальное:
- Капитан-капитан,
ты отрежь себе карман,
чтоб совали ручки девушки
и нащупывали денежки…
Ну, и так далее. Конечно, белиберда. Но мой знакомый из милиции аж побелел от восторга. Убежал, а через три дня принёс мне грандиозный кинжал с ножнами… И говорит: капитан обещает его подвинуть по службе… Но тому капитану в субботу в гости идти к майору. И очень нужны стихи! Пишу. Майор, естественно, в восторге, но просит Женьку (все же думают, что это он сочиняет!) сочинить пару куплетов для полковника… А тому нужны стихи для генерала… Да и самому Женьке по мере "творческого" роста срочно нужны стихи, обращённые то к майору, то к полковнику. Он к этому времени стал уже начальник РОВД, потом замначальника УВД области, потом в Москву взяли, начотдела, а там и в министерство МВД… Во как я его! Короче, лет десять я писал для этого Женьки вирши… причём, Андрюха, я думаю, твоему любимому поэту-тёзке Вознесенскому не снилась бумага, на которой печатали куплеты Лёвы Махаева! Мои послания ко дням рождения и к именинам вытравляли на стекле, покрывая затем серебром… их вырезали на золотых пластинах… Я сейчас ни строки не вспомню, но поверь, это было неплохо, очень неплохо. Ну, что-то в этом роде:
- Что пожелать товарищу майору?
Чтобы он шёл не под гору, а в гору.
И не смотря на холод, вражий вой,
стоял бы член КПСС, как часовой!- Что пожелать мы можем подполковнику?
Чтоб дом был и цветущая сирень,
и девки лезли в дом по подоконнику
не только ночью, но и целый день.- Что пожелать могу я генералу?
Стать золотом желают минералу.
И стать вином желаем мы воде.
Но генерал давно уж при звезде.
И золотишко есть и есть винишко.
Вот пусть родится у него сынишка!
Ну и так далее. И так далее. И так далее. Женька нёсет мне бегом коньяки, ножи, а попозже и пистолет притащил, отобрали у бандита… Нам с женой посчастливилось пару раз отдыхать в санаториях МВД… Я теперь мог по пьянке храбро выскочить на проезжую часть, воспользоваться патрульной машиной - Женька документик с печатью выдал… - Лёва Махаев замолчал и медленно закрыл рот. И с минуту молчал, выстраивая значительную паузу. - И что вы таки думаете? Он переехал в Москву, обещал и меня сюда перетащить - я ведь и для нового его начальства кропал стишки… даже в честь генерала армии Грачёва сочинил - кто-то из женькиных корешей собирался в гости.
Но вот где я сижу?.. не в данный момент, а вообще? А сижу я в Сибири. И не видать мне никакой Москвы. А почему? А потому что Женька испугался: вдруг вскроется, что это я - автор. Но я же порядочный человек, Андрюха! Я бы молчал, как тайга. А он боится… И что сейчас выясняется? Я для самого себя ничего не добился своими талантами. А ведь мог бы, как дополнительный вариант, рифмовать разным партийным, а потом и беспартийным начальникам… И кто знает, может, был бы уже руководителем какого-нибудь журнала в Москве? Или института? Но я верил Женьке. старался для него.
Я даже поэму в "самиздат" от его имени запустил, "Дунька с наганом" называется. радиостанция "Свобода" передавала… Я же очень талантливый, ты знаешь! В итоге Махаев - у разбитого корыта. Всю жизнь второй… Мы - вторые люди!.. - И Лёва нервно оглянулся и возвысил голос. - Вот, опять кому-то мешаю. Но я не хочу идти в комнату, там грязно, а тут салфетки!
Только к этой минуте я заметил, что в ресторанном зале появились люди в ватных фуфайках, открыли обе створки входной двери и стали протаскивать, заносить длинную ёлку. Запахло хвоей и бензином. Сейчас поставят зелёную красавицу на крест и начнут украшать игрушками и лампочками. Официант подошёл и, нагло улыбаясь, достал карманный калькулятор:
- Санитарный час. - Если бы мы взяли ещё одну бутылку, он бы, возможно, нас не погнал.
Иван Иванович, угрюмо и непреклонно отодвинув наши жалкие купюры, в одиночку расплатился за обед, и мы вышли на ледяной ветер сумрачной привокзальной площади. Здесь растерянно кружили пассажиры с чемоданами и авоськами, набитыми апельсинами, топтались у переполненных автобусов, садились, обезумев, в такси, чтобы вернуться в Москву, а из подкативших огромных "икарусов" тем временем выходили ещё и ещё люди, которым только предстояло узнать, что самолёты мёртво сидят на земле.
- Спать, - промычал Злобин. - В гостиницу!..
В толпе мелькнул "афганец", он всё бегал танцующей походкой, останавливаясь то здесь, то там, и немедленно переходя на новое место. Что он искал, кого хотел увидеть в толчее? Нас, конечно, он мигом узрел светлыми зоркими глазами, но небрежно кивнул и отвернулся - идите своей дорогой.
Но легко сказать - идите… В гостинице нас ждал от ворот поворот - номер, в котором ночевали Злобин с Махаевым и заплатили на сутки вперёд, был занят - в узкой угрюмой комнатке с четырьмя провисшими кроватями сидели в синем табачном дыму человек семь-восемь военных, пили и, хлопая друг друга по спине, горланили:
- Артиллеристы, Сталин дал приказ. Артиллеристы, зовёт Отчизна нас… Из тысяч наших батарей за слёзы наших матерей…
- Что такое?! - Злобин, как "журавль" над колодцем, навис над дежурной, румяной плотной женщиной в шубейке, кофте и валенках. - Мы же как договорились?!
Дежурная зашептала, вскидывая голову, улыбаясь, отталкивая мужчину ладонями:
- Тихо-тихо-тихо!.. Вы же, мой золотой, не сказали, что точно вернётесь.
- Но мы же заплатили!
- Вы сказали: если не улетим.
- Но вы же слышите - все рейсы отменили?!. - распалялся Злобин.