- Я понял, как делать искусство, - через пару месяцев после этого сказал Женя Наташе. У него перед глазами всё стояла кровь Ксена, смешавшаяся с талой водой. - Надо совместить интересное и неприятное.
- Выйдет скучное.
- Не выйдет. Смотри вот: что у тебя неприятное есть?
- Кастрюля супа старого пойдёт?
- Неси её сюда.
Наташа ушла на кухню, и послышалось ворчание бабульки, у которой она снимала комнату. Старушка эта была на редкость озлобленной и напоминала Жене бабку из университета. Он даже предполагал, что они родные сёстры.
В поисках интересного по комнате Женя наткнулся на кубик-рубик, собранный на двух гранях. На остальных царил цветовой хаос. Потом кубик бросили в суп, сфотографировали, и понеслась. Что бы там ни говорил Витя, а это уже было искусство - не тупые пейзажики и урбанистические виды, не лица подростков, с тяжестью в глазах смакующих сигареты, не лужи, не цветы, не звери, не пиво в кружке.
- У тебя есть старые игрушки? - спрашивал у Наташи Женя.
- Мишка.
- Хорошо. Приезжай на конечку шестого автобуса. Бери мишку. Будем совмещать интересное с неприятным.
И они прибивали мишку гвоздями на крест, втыкали крест в кучу мусора и фотографировали. Наташа привязывала между деревьями верёвку, а Женя рыл на берегу пруда червей, и потом они вместе вешали их на прищепки, и опять - фотографировали.
Не сказать, чтобы Ксен был забыт. Напротив, оба помнили про него отчётливо, хорошо. Иногда ходили туда, где он лежал. И старались - рвали из себя что-то наружу, как будто пытаясь отомстить за него. Делали. Не говорили, как обычно, а делали. В старых вещах Наташи обнаружилась масса всего интересного, в окружающем мире - масса неприятного. Объединившись между собой, Наташа и Женя объединяли интересное и неприятное на снимках. Дружба?.. Да, наверное, между ними появилась сильная, страшная, чудовищная дружба. Храм на костях. На мощах святых.
- Ты бы хотел переспать со мной? - спросила как-то Наташа.
- Нет, - после некоторого раздумья с тяжёлым лицом ответил Женя. - Ни за что.
- Да я стебусь. Я просто вчера вибратор купила.
Положили вибратор у какой-то лесной норы, направленным вовнутрь; сфоткали. Посмеялись. Фрейда обсудили.
Это была быстрая, жестокая жизнь - между ними двумя.
И, что странно, за Женины снимки начали платить.
Даже Витя признал.
- Чёрт с тобой, - сказал он, держа в руках Женины деньги. - Как-то ты всё же попал. Угадал законы. Интуиция у тебя хорошая. И талант, стало быть - есть.
- У меня сегодня первое представление, - сказал он и затянулся сигарой. - Придёшь?
- Во сколько?
- В семь. Чехова, "Иванов".
- Приду. Обязательно приду.
Витя всё же доучился. Закончил университет. Получил диплом. Пока что - как актёр. Сразу же поступил на режиссёра. Устроился в театр сразу после выпускного, всё лето репетировал. И вот, выступает!
- А кого играешь?
- Доктора молодого играю, - похвалился Витя. - Доверили.
- Оправдаешь доверие?
- Ну, это посложней, чем "Избиение червей" будет. Но постараюсь. Роль вызубрил уже наизусть, от зубов. Это главное - роль знать. Как Энтони Хопкинс. Он знал роль - и потому мог играть. Потому мог импровизировать немножко. Такие мелкие, странные штучки - например, лектор никогда не моргает. Этого не было в сценарии, это его задумка. Такая вроде бы малюсенькая деталь, а какой эффект!
- В общем, ты рассчитываешь стать знаменитым…
Витя засмеялся.
- Этого я пока не обещаю. Но вот с "избиением червей" я завязываю - точно.
Это было около трёх лет назад, здесь же, на кухне.
- Избить человека хочется. Побить, чтобы и ему легче стало, и мне. Вот тебе, Женя, разве не хочется? - спрашивал Витя, потягивая трубку. Так всё это и началось.
- Хочется, - сознался Женя. Тогда ещё патлатый, в косухе, не Женя, а металлист ЖЭК. - Только не избить, а убить. Ну, то есть, избить до смерти. Такая ненависть к людям иногда берёт, что кажется, если кого-нибудь не убьёшь, то сам удавишься однозначно. Завалить его на землю и бить, бить, ударять со всей дури каким-нибудь тяжёлым предметом, пока это кровавое мессиво шевелиться не перестанет.
- Да нет, не так! Не как Раскольников. Просто побить, побить человека, в назидание ему.
- А я бы - до смерти избить хотел.
- Уй, злой ты. Молодой и злой. Ну ничего, пройдёт скоро.
Женя никогда так никого и не ударил. А Витя уже два с лишним года назад, окровавленный, валялся в кресле на кухне и корчился от боли. Гопники попались с огнестрельным.
- У меня есть медик знакомый. Сейчас вызвоню, - быстро сказал Женя.
Медик грубо выматерился, вколол морфина, а потом достал пулю. Это было страшно, дрожали руки, и казалось - чёрт подери, чёрт подери, по грани человек прошёлся.
- По грани, - сказал медик, - ты прошёлся. Ещё три-четыре сантиметра вниз, а там подключичная вена и артерия. Ты не то что до дома, ты бы и метра не прошёл. Завтра мазь привезу и перевязку сделаю. Недели две из дома не выходи. И по дому особо не ходи. Лежи лучше.
- А я одному из них кастетом по яйцам прошёлся, - со слабой улыбкой сказал Витя. - Он-то уже точно никакую шваль в мир не породит…
- Воспитатель… - пробормотал Женя.
- Я уже отвоспитывал своё, - покачал головой Витя и снова затянулся сигарой. - Хватит их палкой бить. Пора со сцены красоту показывать. Великое и вечное.
- Это потому что ты университет закончил наконец?
- Нет. Не поэтому.
Несколько дней назад Витя ехал в троллейбусе, и к нему подошёл незнакомый парень. Сел рядом, долго в лицо смотрел.
- Эй, - тихо сказал он. - Я тебя знаю. Ты наших отпи…л.
Витя нащупал кастет, осмотрелся.
- Не, не, не парься, - заторопился парень. - Всё нормально, отвечаю.
- Нормально?
- В натуре, тебя искали, долго. Потом забили на это. А я тебя запомнил. У тебя в руке книжка была: Пушкин. Я пришёл домой и нашёл у мамки такую. Ну, не такую, но тоже: Пушкин. Я подумал: если ты нас пятерых замочил, то что это за книжка такая?! Читал, читал - х…я полная, но местами интересно. Мамка ещё других книжек дала. Ну я читать начал. И в школке что задают - тоже читать стал. Даже предку сказал: я, батя, учить Пушкина хочу. А он мне говорит: пошёл на х…й, в магазин за пивом пошёл. А я говорю, сам иди, а я учиться пойду. Тварь я, б…дь, дрожащая, или кто? И батя мой ох…л.
- Ты учишься?! - изумился Витя. - Ты читаешь?!
- Вот школку заканчиваю… Думаю дальше учиться, а не в технарь, как все остальные. Сложно, конечно, но я, как только устаю учиться, на батю смотрю и думаю: фигли, не стану я такой сукой.
Не стесняясь, Витя вдруг обнял парня и расцеловал его, в обе щеки расцеловал и заплакал.
- Мне главное не побить было, - сказал он, гася сигару. - Не побить, а чтоб они запомнили: у человека, который был сильнее их, в руках Пушкин был. Сила - в книжке. И, Женя, чудо-то какое, запомнили. Я всё думал: мечтатель я и дрянь, а вот, оказалось же: всё-таки народ соображает, когда его бьют.
- По-твоему получается, сейчас опять соображать перестанет. Раз ты в отставку уходишь…
- Не перестанет, Женя. Я своё семя посеял. Теперь буду на другом поле трудиться. Если хоть один задумался, хоть один человеком стал, Человеком… Не ахти каким, пускай, но стал! Хочет стать! Хочет! А мне и того хватит: пускай и один. Главное - есть, есть он, этот один. А там, может, где и другой, и третий. Я в Человека поверил, Женя.
Женя улыбнулся.
В автобусах теперь поставили автоматические компостеры, и кондукторы исчезли. Женя иногда думал - куда, куда ушли эти странные уроды? Чего они делают сейчас, убогие, ничтожные… Кому они нужны? Кто им платит? Вымерли или попрятались?…
Тоска его большей частью всё же ушла. С тех пор как думать начал над каждой фотографией, из головы напрочь исчезла вся депрессия и дурь. Раньше, бывало, отвалишься на столб, стоишь и думаешь: хреново. И жить хреново, и жизнь хреновая, и неинтересно ничего, и ничего не хочется, разве что вот только пива пойти вечером в бар попить. Возьмёшь фотоаппарат и сфоткаешь чего-нибудь. Пробуешь показать, как тебе плохо, этим снимком. А теперь совершенно по-другому. Думаешь, красивое бы. Сделать бы нечто такое, что ошарашит всех, аж руки чешутся. Хватаешь фотоаппарат, и гений в голове, и Наташа на телефоне.
- Чего нового у тебя?
- Волчок старый нашла. Пока ещё не знаю, правда, как мы его фотографировать будем.
- Выезжай. Я знаю.
И так изо дня в день, а потом выставки, газеты, дизайн. Звали уже всерьёз работать, но Женя не торопился. Чувствовал: надо ещё как-то самому немного. У Вити нашлись книги по фотографии; в свободное время Женя читал, всё чаще читал. Витя, конечно, совал свою классику, толковал о бессмертном, заставил даже одну книгу осилить из школьной программы: "Обломов". Нудная немного, но ничего. Прочитал.
За окошком проносились дома, домики, избушки… Автобус выехал в пригород, и дорога начала потряхивать старым асфальтом. Деревня. За каждой избушкой - огород, садик маленький. Мужик с козой мимо прошёл.
Женя вышел на конечной остановке и, миновав череду канав и тропинок, добрался до небольшой церквушки. От неё - километр пешком по дороге, по полю, а вокруг ветер, листья откуда-то прилетают. Оранжевые, красные листья, как календарные отрывные листки, как кусочки времени - мимо несутся, мимо, мимо. Ничего, всё хорошо будет. Всё хорошо…
- Я и здесь, и здесь могу построить, - доказывал Толик. - Я учусь, работаю. Я себя сам содержу - видишь?