– Мне еще повезло. Я, как теперь говорят, "попал в обойму", – сказал мужчина. – А вот сколько моих знакомых музыкантов оказалось не у дел. Одни спиваются, другие вынуждены торговать на рынке китайскими товарами…
– Сейчас вся страна пошла торговать на рынок, – с грустью сказала Лариса.
– Особенно обидно за интеллигенцию, которая несколько лет потратила на образование. Спрашивается, зачем?
– Ой, и не говори, – вздохнула Лариса, вспомнив своего знакомого – подававшего надежды молодого физика, и с тревогой спросила, – как думаешь, Мишель, что нас всех ждет?
Мужчина помолчал.
– Скоро всё рухнет, как рухнула "берлинская стена". Это ясно. Но что будет потом… Кто ж это может знать наперед? Но у русских, ведь, всегда какой-то свой, особенный путь. Вот это меня и пугает…
Михаил посмотрел на притихшую Ларису и спросил: "Принести кофе?"
Она кивнула.
Мужчина поставил две чашки с черным кофе с лимоном, придвинул поближе к ней бутерброды с красной икрой.
– Хорошо едим на фоне всеобщей разрухи, – усмехнулась она.
– Чуть не забыл, – спохватился мужчина, и полез в карман джинсов за таблетками. – Нужно пить по часам, а то я скоро опять чесаться начну.
Лариса закусила губу, ее с новой силой кольнули угрызения совести.
Она посмотрела на бледный вид Мишеля, воспаленные веки. Говорил он с сильным прононсом, потому что у него был заложен нос. Да, и вообще, был явно "не в своей тарелке".
– У тебя все признаки аллергии налицо, – вздохнув, сказала она.
– Да, у меня аллергия на спиртное, – кивнул Михаил. – Но если б только это… У меня, потом случается временная амнезия. Такой жуткий провал. Я ничего не помню. Впрочем, это, всё же, лучше, чем белая горячка, как считаешь?
– Ты еще шутишь, – вздохнула женщина.
– А что мне остается делать? Причем, абсолютно не важно, выпил я бокал или всего две чайных ложки шампанского. А я так обожаю "брют", – сказал Михаил и мечтательно прикрыл веки своими темными длинными ресницами.
– А почему так? – поинтересовалась Лариса.
– Непереносимость… Это как-то связано с ферментами. Короче – генная предрасположенность.
– Но, – замялась Лариса, – может быть, существует, всё же, какой-то способ избежать таких последствий?
– Существует, – усмехнулся Михаил. Один-единственный: полный отказ от алкоголя. Причем, пожизненный.
– Никогда себе этого не прощу! – журналистка закрыла лицо руками.
– Да будет тебе, Лорик, – сказал мягко Михаил, беря ее руку в свою, – ты лучше скажи, какие у нас планы на сегодня?
– Планы…
Лариса виновато и растерянно посмотрела на мужчину.
– Как бы мне этого не хотелось, поверь, но я не успокоюсь, пока не отправлю тебе к твоей мамочке в Ленинград, которая только одна знает, как привести тебя в норму. И чем быстрее, тем лучше.
– Лорик, – потерянным голосом начал было музыкант.
– Да-да, – перебила его Лариса, – не противься. Позволь мне о тебе позаботиться хотя бы таким образом. У тебя билет на вторник?
– На вторник, – упавшим голосом сказал Михаил.
– Я сейчас позвоню отцу. Он может сделать билет на "Красную стрелу" уже на сегодняшний вечер.
– Нет, нет. На сегодня никак нельзя. У меня назавтра две деловые встречи назначены. Это касается ближайших зарубежных гастролей. И потом, я просто не готов с тобой так быстро расстаться. Это жестоко, Лорик…
– Значит, назавтра, – строго, как учительница провинившемуся ученику, сказала журналистка и тут же горестно вздохнула, – прости меня, дуру…
Она нежно провела рукой по лицу Михаила.
– Ну, что – решено? Идем звонить? – как можно мягче попросила она.
В Михаиле боролись противоречивые чувства. Он шумно вздохнул и неохотно поднялся.
– Что ты делаешь со мной, Лорик…
И они пошли в номер Михаила.
Если честно, Ларисе не очень хотелось опять встречаться со своей глупостью: наткнуться на бюстгальтер и увидеть пустую бутылку из-под шампанского. Поэтому входила она в номер со смешанным чувством неловкости и сожаления о содеянном.
Здесь было всё в таком же беспорядке, как и тогда, когда она спешно покидала номер.
– Я сначала позвоню отцу, а потом немного приберусь здесь, – сказала женщина.
Михаил вышел в ванную.
– С билетом проблем не будет, – сказала Лариса, – можешь не беспокоиться, – когда Мишель снова вошел в комнату.
И она стала поднимать с полу разбросанные вещи, складывая их сначала на кресло, прежде, чем сложить в чемодан.
– А я в душе надеялся, вдруг не получится… Всё же, не всегда хорошо иметь в Москве среди своих знакомых министерскую дочку, – грустно усмехнулся Михаил.
Лариса подошла к нему и обняла. И заметила, что он как-то странно дернулся от ее прикосновения.
– Тебе больно? – вдруг догадалась она и резко отстранилась. – Сними свитер, я хочу посмотреть.
– Я бы не стал этого делать, но мне всё равно нужно, чтобы кто-то натер мне спину вот этой мазилкой, – и он разжал руку, в которой держал тюбик с каким-то гелем. – И я буду счастлив, если это будут твои пальчики…
Михаил осторожно снял свитер, а затем рубашку.
На миг Лариса просто онемела: тело мужчины было исполосовано красными разводами, словно, его действительно отстегали крапивой. Местами виднелись волдыри, некоторые из которых уже лопнули.
– И всё это я натворила, – ужаснулась Лариса и плюхнулась в ноги Михаилу.
– Лорик, по-моему, ты излишне драматизируешь события. – Михаил присел на ковер, вытирая Ларисины слезы. – Не переживай, даже температуры нет.
– А могла быть еще температура? – ужаснулась женщина.
– Думаю, это твоя аскорбинка мне помогла.
Лариса осторожно прислонилась губами ко лбу Михаила. Так прикасаются родители к своим малышам, когда хотят удостовериться, нет ли у них жара.
– Вроде нет, – тихо сказала она и, тяжко вздохнув, добавила, – ложись на тахту, буду тебя лечить.
Михаил лег на живот, и Лариса начала медленно и осторожно втирать ему мазь в спину, словно, перед ней был маленький ребенок, которому ни в коем случае нельзя сделать больно.
– Лорик, я на вершине блаженства от прикосновения твоих пальчиков…
– Не сыпь мне соль на рану, Мишель. А пальчики эти надо отрубить, – сказала она в сердцах.
– Ну, уж нет, я не согласен на такие экзекуции, – Михаил резко приподнялся на руках и сел перед Ларисой.
– Погоди, посиди так. Я сейчас полотенце принесу…
Она вернулась с мягким махровым полотенцем и подстелила его Михаилу под спину.
– Теперь ложись, только осторожно, – сказала она, – я сейчас обработаю тебе грудь и плечи.
Михаил послушно лег.
– Знаешь, я столько раз бывал проездом в Москве. Жил в разных гостиницах. Но, почему-то, больше всего люблю останавливаться именно в "России".
Я всегда любовался этим видом из окна. Потом бродил по Красной площади, слушал бой всесоюзных курантов, смотрел смену караула у Мавзолея, ходил в кинотеатр "Зарядье, "ГУМ". Что-то тянет меня к этому месту. Я всегда здесь ощущал какую-то гордость, свою причастность, что ли…
– Да просто ты патриот, – Лариса произнесла это слово спокойно, без всякого пафоса. – Впрочем, как и я. Поэтому мы так болезненно и реагируем на всё, что происходит в стране.
Мужчина вздохнул.
– Мне всегда было здесь хорошо, хотя я и был одинок, – у Михаила изменилась интонация. – И тут на меня свалилась такая московская снегурочка! И вдруг она исчезла. Я проснулся, а тебя нет. И я подумал, что ты меня бросила…
– Ну, Мишель, как же я могла тебя бросить? Я – артековская пионерка, воспитанная в духе "один за всех – и все за одного"?
Она чуть не сказала "бросить в беде", но вовремя осеклась, подумав, что не стоит "педалировать" на те воспоминания Михаила, которые подернулись у него пеленой. Пусть помнит снегурочку, а не лахудру.
И добавила:
– Как можно бросить такого красавца и умника? Чтобы его тут же подцепила какая-нибудь искательница приключений? Ну, уж нет. Ты – только мой подарок, и я тебя никому не отдам.
От этих слов Михаил просиял.
– Лорик, тогда скажи, зачем мы поменяли билет?
– Мишель, не начинай…
Лариса встала с тахты и стала перебирать его вещи, которые она повесила на кресло.
– Вот… Оденешь на себя сразу две хлопчатобумажные футболки, а сверху этот свитер из ангорской шерсти. Он самый мягкий, не колючий, – и она положила вещи рядом с ним на тахту.
Михаил начал одеваться.
Лариса незаметно оглядела комнату, надеясь обнаружить верхнюю часть комплекта белья "Кармэн", но бюстгальтера нигде не было видно. "Да куда ж он мог деться?", – подумала она в недоумении и подошла к окну, снова любуясь тем же видом, который ей так понравился ночью.
Михаил подошел и нежно обнял ее за плечи.
– Чего загрустила моя артековская пионерочка?
Какое-то время они молча вместе смотрели в окно на Красную площадь.
– Скажи, Мишель, если из страны начнут уезжать лучшие умы, лучшие таланты, и просто хорошие и порядочные люди, считающие ниже своего достоинства приобретать мыло по талонам на исходе двадцатого века, есть у такой страны будущее?
Музыкант развернул Ларису к себе лицом. Крепко обнял.
– Будущее есть всегда. Вопрос – какое… Не грусти, красавица. Пожалуйста.
И он нежно стал осыпать поцелуями ее лицо.
– Тебе бы не мешало чуть подышать свежим воздухом, – сказала она, глядя на бледный вид Михаила. – Там морозно, но немножко погулять можно.
– Я непротив, а потом?
– Тебе надо поспать. Ты всё время зеваешь, – ласково сказала Лариса.