В это же время профессор Даниэль Дубельву, мучаясь бессонницей, в который раз изучал медицинскую карту "Свечи". Он был в бешенстве: этот больной опровергал законы медицинской науки и перечеркивал все его знания. Каждый рецидив болезни Леона Дубельву переживал как личное поражение. В халате, босиком, он расхаживал по комнате и перебирал все детали истории болезни, рассуждая вслух:
- Итак, что мы имеем? В день свадьбы рост Леона - метр шестьдесят шесть. Через девять месяцев рождается его первый ребенок. Вскоре после этого он теряет тридцать девять сантиметров; это происходит постепенно в течение трех недель. Затем его рост стабилизируется. Еще через год рождается второй ребенок, девочка. Леон теряет те же тридцать девять сантиметров, но на этот раз в считанные дни. Снова стабилизация. Три с половиной года проходят без каких-либо серьезных изменений. Единственная примечательная деталь: его член сохранил изначальные размеры и при его нынешнем росте выглядит огромным, хотя на самом деле не выходит за пределы антропометрической нормы, разве что немного толще и шире среднего. Сегодня рост Леона - восемьдесят восемь сантиметров. Как же связаны между собой все эти события? Здравый смысл подсказывает, что здесь есть некая логика, но какая?
Профессор нервно потирал руки, теребил мочку уха, что было у него признаком сильного волнения.
- Метр шестьдесят шесть. Первый ребенок - потеря тридцати девяти сантиметров. Остается метр двадцать семь. Второй ребенок - потеря еще тридцати девяти сантиметров. Остается восемьдесят восемь сантиметров, пенис стабильный, с тех пор никаких изменений. После рождения каждого ребенка он теряет чуть меньше четверти своего роста, стало быть… стало быть…
И вдруг, точно молния, разрывающая мрак, в мозгу профессора Дубельву вспыхнула догадка:
- Черт побери! А если это и есть связь? Не может быть! Надо вернуться к моим расчетам. Но сначала я должен их предупредить, и немедленно!
Новость представлялась ему настолько важной, что, несмотря на поздний час, он набрал мобильный номер Леона - аккурат в тот момент, когда роды Соланж приближались к критической фазе: первый близнец должен был появиться с минуты на минуту. Разозлившись на несвоевременный звонок среди ночи - его мобильный был всегда включен на случай, если он срочно понадобится кому-нибудь из больных, - Леон отошел в сторонку и прошипел:
- Да, кто это?
- Леон, это Даниэль Дубельву. Извините, что беспокою в такой час, но я должен сообщить вам нечто крайне важное. Нам надо поговорить, немедленно. Где вы? Я сейчас же приеду, возьму такси, разбудите Соланж, это касается вас обоих.
- Я сейчас с ней, в родильном отделении, она как раз…
- Нет, не может быть! Прекратите, остановите, умоляю!
- Это невозможно. Схватки начались три часа назад. У Соланж уже отошли воды, она в родильном отделении, дети вот-вот появятся.
- Не дайте ей родить. Залейте цементом, заткните бумагой, тряпьем, делайте что хотите, только законопатьте вашу жену. Этот ребенок должен остаться в ней, слышите, ОН НЕ ДОЛЖЕН ПОЯВИТЬСЯ НА СВЕТ!
- Профессор, вы спятили!
Леон говорил шепотом, чтобы не мешать врачам, суетившимся вокруг его супруги.
- Бросьте все, жену, детей, работу…
- Да что случилось, в конце концов, объясните толком!
- Случилось то, Леон, - в голосе профессора зазвучали истерические нотки, - случилось то, что я наконец понял! Слышите, Леон, Я ВСЕ ПОНЯЛ!
- Что вы поняли, профессор? Пожалуйста, короче, я не могу долго говорить.
- Я установил связь между приступами вашей болезни.
- Сейчас не время, профессор. Запишите меня на прием, я приду, и вы мне все объясните.
- Нет, сейчас или никогда. Леон, прошу, выслушайте, это очень, очень срочно.
- Ну быстрее, я всем мешаю. Мне уже машут, я должен прекратить разговор или выйти.
- Так выйдите и выслушайте меня.
Леон выскользнул за дверь, жестом предупредив Соланж, которая пыхтела и стонала на столе, что он сейчас вернется.
- Леон, мой милый, мой маленький Леон, я нашел причину ваших бед.
- Давно пора, я бы даже сказал, поздновато…
- Боюсь, что да, но это все до того сложно… Вы еще можете спасти то, что осталось…
- Я весь внимание.
- ЭТО ВАШИ ДЕТИ…
Дубельву так кричал, что Леону пришлось отставить трубку подальше от уха.
- Мои дети - что?
- Вы не должны больше иметь детей, никогда! Вы слышите меня?
У Леона подкосились ноги, и он едва не упал.
- Что вы несете?
- Леон, слушайте меня очень внимательно: с рождением каждого ребенка вы теряли тридцать девять сантиметров. Почему именно тридцать девять? Этого я не могу объяснить, я просто констатирую. Вы понимаете?
- Я не понимаю, какая связь…
- Связь очевидна, она все время была на виду. Эти крошки рождаются в ущерб вам. Чем больше их появляется на свет, тем меньше становится вас. Вы не уменьшаетесь, а скорее сокращаетесь, на манер складного зонтика или шеи черепахи. Каждый раз, когда у вас рождается ребенок, вы как бы втягиваетесь внутрь себя, но выйти обратно, к сожалению, уже не сможете. Вы воплощаете в ускоренном темпе смену поколений: старшие уходят, уступая место тем, кто моложе. Цикл, который обычно занимает тридцать - сорок лет, у вас сократился до нескольких недель.
- Вы уверены?
Леон был близок к обмороку. Он задыхался, ловя ртом воздух, точно вытащенная из воды рыба.
- Но почему именно я?
- Не знаю. Может быть, вы предвосхищаете отцовство будущего. Может быть, когда-нибудь все папаши будут исчезать, оплодотворив мамаш, такое бывает в природе, знаете, самка богомола убивает отца своего потомства.
- Ваша теория абсурдна. Простите, я должен идти, дети вот-вот родятся.
- Леон, - голос Дубельву стал умоляющим, - не ставьте на себе крест, я вас очень прошу. Бегите из этой больницы, уезжайте как можно дальше, я дам вам денег, вы ведь мой любимый пациент. И потом, я могу теперь сказать вам честно, я неравнодушен к вашей жене, давно, с первой встречи. Я сам все ей объясню…
- Профессор Дубельву, если вы это выдумали, чтобы разлучить меня с Соланж, то зря. Я никогда ее не оставлю.
- В таком случае вам крышка, старина. Прощайте, Леон, я к вам очень хорошо относился…
- Прекратите говорить обо мне в прошедшем времени, я еще жив.
- Не надолго, уверяю вас. Скоро вы сдуетесь, как воздушный шарик: пш-ш-шик!
- Вы меня пугаете.
- Не беспокойтесь, я позабочусь о Соланж, и о малышах тоже, я займусь их воспитанием. Кстати…
- …
- Алло, алло? Не вешайте трубку, Леон! Последний вопрос: какую школу вы бы предпочли, государственную или частную? Вы за школьную карту или против? Я в точности исполню все ваши по желания, алло?
В эту минуту у мобильника Леона села батарейка. Он поспешил обратно в родильную, и вовремя: первый младенец, девочка Беренис, - ее брат Борис галантно посторонился, пропуская даму вперед, - высунула наружу головку и, упираясь крошечными ручками в ляжки и ягодицы Соланж, самостоятельно выбиралась из материнского чрева. Леона от этой решимости и агрессивно-победоносного вида крохи бросило в дрожь; он машинально присел на стул, куда Соланж бросила впопыхах свое пальто и сумочку. Беренис встряхнулась, обтерла, брезгливо морщась, покрывавшую ее слизь, почесала макушку, словно собираясь с мыслями, и потребовала, щелкнув пальцами, мыло и полотенце, а от услуг больничного персонала отмахнулась. Борис вышел следом за сестрой, с такой же легкостью, вытянув руки над головой, ни дать ни взять ныряльщик, олимпийский чемпион. Он упал в страховочную сетку, натянутую под ногами Соланж, и попрыгал в ней, как мяч. В этой больнице уже случалось, правда редко, очень редко, принимать "реактивных" детей, которые так спешили наружу, что их приходилось ловить налету. Близнецы и не плакали почти - так, чуть-чуть для порядка. Оба крепкие, полные сил, они резвились в колыбели, выказывая прямо-таки неприличную жизнеспособность. Соланж разрешилась в рекордно короткий срок, полчаса от силы, и весь персонал родильного отделения, удивленный небывало легкими родами, расслабившись, готовился произнести тост за здоровье молодой матери.
На Леона вдруг накатила ужасная слабость. Все вокруг словно заволокло пеленой. И на глазах у изумленного персонала он начал убывать, сантиметр за сантиметром. Он оседал, таял, как кусок масла на горячей сковороде.
- Что это с ним? - ахнул один из санитаров.
Это продолжалось добрых пятнадцать минут, медленно, но неуклонно. Леон уменьшался, и это видели все. Взрослые, в растерянности, грешили на оптический обман, а новорожденные, пытаясь сесть, хлопали в ладоши и хохотали, точно в цирке. Медсестры, уверенные, что стали жертвами колдовского обряда, убежали, чтобы позвать на помощь.