- Дурачок! - она распахнула объятия, и я прижал ее к себе, вдохнул жасминовый запах кожи, промытых шампунем волос. Я уже говорил, что был влюблен? О да, конечно. Моя ладонь скользнула вниз по спине - кто у нас тут по столбам лазает? - пересчитала каждый позвонок, скрытую цепочку жизни. Моя воровка, моя возлюбленная, моя тайна, все новые и новые открытия, которым - так я веровал и молился - не будет конца. Наша третья ночь в Нью-Йорке. Теперь у нас были деньги. Удачнейший день, и не только благодаря ящику "Бургея" и бутылке "Лагавулина", хотя для смазки это неплохо, но главное - картина Дози Бойлана с присохшей к ней Сигнальной Диопсидой уже покоилась в твердыне мира искусств на Лонг-Айленде. Единственный вход в это хранилище, объяснила Марлена, через тоннель, который затопляют на ночь. В сейфах покоятся Мондрианы, де Кунинги и драгоценный Лейбовиц, и пусть ее никчемный муженек поскорее приезжает подписать его.
- К черту такси, - сказала она. - Это же Нью-Йорк. Чего ты хочешь? Со временем привыкнешь.
Конечно, она была права. Я из Блата, шоссе номер 31 проходило прямо под моим окном, грузовики ревели и скрипели так, что можно было подумать: съезжая со Стэнфорд-Хилла, водитель не удержит руль, понесется по Мэйн-стрит, сшибая веранды магазинов. Я мог бы привыкнуть к проклятым такси, но к другому я никак не мог привыкнуть: Марлена так и не повысила на меня голос. На ее месте Шлюха Алиментная уже вызвала бы полицию, но когда я выпил глоток "Лагавулина" и отправился покупать яйца получше, она попросту обозвала меня идиотом и засунула язык мне в ухо.
В Сиднее в этот час ночи работают только бары, но вход в "Грэнд-Юнион" запрудили хромоногие негры, скармливавшие автомату пустые бутылки и банки. Прибыла новая партия старух - позднее я убедился, что по соседству имеется неисчерпаемый запас этих мафиозных тетушек, а упоминаю об этом только потому, что кто-то из этих несчастных уебков потом ограбил мать Джона Готти. Почем я мог знать? Мне еще повезло, что я обращался вежливо с этими опасными личностями, а когда я проверил на прочность пару яиц внутри холодильной камеры, никто не обратил внимания на мою провинность.
В Нью-Йорке выдано 8534 лицензии на такси. Без малого 20 000 водителей, всем, конечно, уроки хороших манер не преподашь, но можете мне поверить - кое-какого эффекта я своими яйцами добился. Скажете, это нелепо, но задайте себе вопрос: какое сообщение передавали друг другу по радио все эти сикхи?
Со второй дюжиной яиц мне повезло намного больше: большие, с тонкой белой скорлупой, они отлично растекались. Мы выключили свет, и славная маленькая воровка вышла на пожарную лестницу полюбоваться моей меткостью.
- Так нечестно, - упрекнула она. - Не тех наказываешь. Оставь такси в покое. Займись мини-фургонами с номерами Нью-Джерси.
К тому времени, как мы вернулись в комнату, я был изрядно пьян, ноги подгибались, и когда снова поднялась какофония гудков, точно перед полуночью, я мог бы сказать, что с меня хватит. Но я как раз стоял перед холодильником - разве трудно мне было прихватить очередное яйцо, выключить свет, распахнуть окно и уметить желтой бомбочкой в подлое ветровое стекло, на этот раз - минифургона с номерами Нью-Джерси, ага.
- Иди в дом. Включи свет.
Перед носом у минифургона, чьи дворники размазывали по стеклу белок и желток, остановилось желтое такси, и две фигуры робко вынырнули из него.
Радуясь, что удалось заткнуть минифургон, я не сразу сообразил, что оба путешественника хорошо мне знакомы.
40
В прошлом - горестные голоса. В прошлом - запах гари от плиты, лак для пола от "Джонсона", туман нашатырного спирта, окровавленный отцовский фартук плавает в отбеливателе. МЕРТВЫЕ ТЕЛА в янтарных стаканах лагера "Фостерз", горькой "Виктории", "Балларэт Берти", "Каслмейн XXXX". В помойку все это, советуют, и я никогда не прислушивался к голосам. Вот, я сказал. В прошлом осталась главная улица. На ней - лавка мясника. Позади лавки - сарай, заполненный дерезой, на холме - дом священника. Лучше послушаем, как звонят колокола на вечернюю службу. Вот, я сказал. Лучше послушаем кукабару, посмотрим, как они метят свою территорию перед наступлением ночи. Лучше не знать НИ X о кукабарах, избавь, Господи, от клюва нас, собрание червяков и мышей.
Иными словами - НЕ НАДО ССОРИТЬСЯ, ДЖЕНТЛЬМЕНЫ! Вот почему и сейчас неприятно было слышать, как мой брат разговаривает с Оливье на Мерсер-стрит, Нью-Йорк, адрес написан у меня на запястье. ПОЙМИТЕ МЕНЯ ПРАВИЛЬНО - поначалу я обрадовался, что доехал, но когда Марлена потребовала, чтобы Оливье подписал ПОДЛОЖНЫЙ ДОКУМЕНТ, в пять минут я убрался обратно на улицу. Какой-то тип подошел ко мне. Кто это? Он тащил за собой картонный ящик, шаркал им по чужеземной мостовой. Какие у него намерения? ЧЕРНОКОЖИЙ с седой бородой, уши, как у Микки-Мауса или у другой какой мыши, маленькие уши, розовые, НЕНАТУРАЛЬНЫЕ. Вообще-то он мне понравился.
Он спросил, видал ли я тут Подтяжку.
Я ответил, что сам только что приехал.
- Откуда? - пожелал он узнать.
- Из Австралии.
- "Безумный Макс", - проворчал он и пошел себе дальше по мостовой, смех его грохотал, как вода в сточной канаве. В ЧЕМ ШУТКА, ЗАСРАНЕЦ? - спросил бы его мой брат. Я укрылся в убежище мансарды, но там уже Мясник грозился применить к Оливье силу: я тебе сломаю то, я тебе оторву это. Дом, милый дом, и счастливого рождества. Побагровев от ярости, он сулил наполнить пластмассовые ведра кровью Оливье, а у самого голос дрожал, как оторвавшийся лист цинка на курятнике. Я знал, что он боится.
Оливье сидел очень тихо, согнулся на диване, словно Гамби. Когда я увидел, как он улыбается моему брату, я понял, что дойдет до кровопролития, и вновь удалился по жуткой фабричной лестнице, продираясь через чащу ТОШНОТВОРНЫХ рулонов мокрых, горелых ковров. Из мышц на руках так и били искры, в голове что-то тряслось. Какое счастье оказаться на свежем воздухе, но я сообразил, что оказался в ТРУЩОБАХ НЬЮ-ЙОРКА, Боже спаси. Дверь за мной захлопнулась, и оставалось только ждать и надеяться, что я не паду ЖЕРТВОЙ.
Подтяжка меня пугал, что правда, то правда. Потом я пару разу пользовался его именем. Ты кто? Я - Подтяжка.
Человек проехал мимо на велосипеде, Господи благослови, я и не думал, что тут есть велосипеды. Не беда.
Потом вышел Оливье. Он сказал:
- Я принес твой чемодан, решай сам.
- Насчет чего?
- Я здесь не останусь, старина.
Я спросил его, куда он пойдет.
- В клуб, но тебе лучше остаться с РОДНЫМИ И БЛИЗКИМИ.
- А с тобой можно? - спросил я.
Он оглядел меня с ног до головы. Зачем я ему, ясное дело.
- Пожалуйста, - сказал он наконец. Улыбнулся. Обхватил меня за плечи, но в такси забился в свой угол и дал себе волю: - НЕНАВИЖУ ПРОКЛЯТУЮ ШЛЮХУ!
Господи спаси и благослови. Злосчастные воскресенья.
- НЕНАВИЖУ ЕЕ.
Прячь ножи, запирай дверь.
- ХОТЬ БЫ ОНА УМЕРЛА.
Он расплатился с водителем, и мы вышли перед каким-то особняком.
"Клуб Спорщиков", что бы это ни означало. Он попросил меня подождать у двери, пока он ПЕРЕГОВОРИТ с мистером Хуйвенсом. Со мной одни проблемы, так я и знал.
БОЛЕЕ ЧЕМ ДОСТАТОЧНО ВРЕМЕНИ, чтобы прочесть ДРЕСС-КОД "КЛУБА СПОРЩИКОВ" ДЛЯ НЕ-ЧЛЕНОВ.
НЕДОПУСТИМЫЕ ВИДЫ ОДЕЖДЫ:
ЛЕГГИНСЫ, ОБЛЕГАЮЩИЕ БРЮКИ, БРЮКИ-КАПРИ, ШОРТЫ И ОБРЕЗАННЫЕ БРЮКИ.
ТОЛСТОВКИ, ТРЕНИРОВОЧНЫЕ ШТАНЫ, СПОРТИВНЫЕ КОСТЮМЫ.
САРАФАНЫ ДЖИНСЫ ЛЮБОГО СТИЛЯ И ЦВЕТА
ВКЛЮЧАЯ ДЖИНСОВЫЕ ПЛАТЬЯ, РУБАШКИ, ЮБКИ, КУРТКИ И/ИЛИ СЛАКСЫ СПАНДЕКС ИЛИ ЛАЙКРА ФУТБОЛКИ, ТОПЫ
Уж не брюки ли КАПРИ на мне? Что такое ЛАЙКРА? Вернулся Оливье, с мистером Жуйвенсом, а не Хуйвенсом, странный такой урод, ЗАТЯНУТЫЙ КАК ПИНГВИН, надменный, вроде того СУДЬИ В КАРДЕНЕ, который засадил моего брата. Голова у Жуйвенса лысая, уши огромные, и во время разговора он все задирал брови, словно посылая мне тайный сигнал. Ничего в этом не понимаю.
Жуйвенс выдал мне длинную меховую шубу, но я, как говаривала матушка, РАСКАЛЕННЫЙ МОТОР ДОРОГОЙ НАШ ВОСЬМИЦИЛИНДРОВИК, так она меня называла. Я и сказал, что не замерз.
Придется надеть шкуру, старина, сказал Оливье.
Тут я понял, что грубиян Жуйвенс хочет таким образом прикрыть мои одежки. Верное дело - как только мое тело родом из Блата было скрыто от ЧЛЕНОВ, меня допустили в "Клуб Спорщиков". Вы в жизни такого места не видали. Матушке оно бы показалось чересчур папистским, стеклянные витражи на потолке, резное дерево, словно РАСПЯТЬЕ, и во всех отношениях это место ПРЕВОСХОДИЛО то, где мы покинули беднягу Мясника с Марленой: у них даже вместо стула был ящик вина. Я туго-натуго запахнулся в шубу, потому что вполне усвоил, что одет, должно быть, в ЛАЙКРУ, а когда Жуйвенс сказал:
- Вы, наверное, издалека приехали, сэр, - я тут же ответил:
- Да. - И добавил: - "Безумный Макс".
Он засмеялся. Здорово, мне удалось пошутить.