А ты поверил, дурак, — Арнольд потрепал ментенка по коротким волосам. — Мы действительно из братвы. А ты свое ментовское мурло показал. Все, кранты теперь.
— Братаны, расписка в силе. Я вам правда все буду выкладывать.
— Да? — Арнольд оценивающе осмотрел его. — А менты мы настоящие.
Ментенок весь утух, съежился. Он теперь и не знал, что думать. Потом, приняв единственное напрашивающееся решение, воскликнул:
— Я деньги дам. У родителей бабок полно.
— Бабок полно, да? — сочувственно спросил я.
— Да… Тысячи три баксов. Хватит?
— Нет, дружок, баксами не отделаешься. Ты у Тюти раньше героин брал? — спросил я.
— Ну, говори быстрее, — Арнольд дал ему с размаху по шее. — Цацкаться здесь с тобой не будут!
— Брал, — кивнул ментенок.
— А потом у кого брал? — гаркнул я на него. — Я слушаю.
— У Мегеры и Кукиша — ее сынка.
— Это с Романовского проезда?
— Нет. Они у вокзала живут. В переулке, — ментенок всхлипнул и смахнул ладонью сопли.
— Слышал о таких, — кивнул я, хотя ни черта ни о каких Мегере и Кукише не слышал. — Руки у нас до них не дошли. Тютя тоже у них брал?
— У них.
— Ну что, коллега, вы УК еще не учили?
— Учили.
— До двенадцати лет за торговлю героином положено. Тебе это надо?
— Нет.
— Будешь закупку у Мегеры делать.
— Ох, — он глубоко вздохнул. — Хорошо. Только вы мне обещайте…
— В озере утопить?..
— Но… — промямлил ментенок.
— Ты нам еще условия будешь ставить? Сейчас двигаем в контору. Там телефон. Будешь договариваться о закупке. А по дороге ты нам о Мегере и ее сынке поведаешь.
Мы с Асеевым вдвоем сидели в кабинете Романова. Сам шеф был в областном ГУВД на ковре.
— Представляешь, не взяли бы мы ментенка сегодня — был бы это наш будущий коллега, — покачал головой Асеев.
— Да уж. Не думаю, чтобы это был образец служебного рвения и чистоты, — кивнул я.
— А сколько их таких? Кто нам придет на смену, Терентий? Кто людей будет защищать? Такие вот твари?
— Ну почему. Есть же и нормальные ребята, — сказал я. — Вон у нас в отделе молодежь. На них можно положиться.
— Единицы, Терентий. Большинство просто не знает, зачем живет. Они другие.
— Другие, — согласился я. — А мы знаем, зачем живем?
— Я знаю, — уверенно произнес Асеев.
— И зачем?
— Чтобы не дать нам рухнуть в пропасть… Наш мир слишком хрупок.
— Тебе виднее, — хмыкнул я.
Уж действительно, кто, как не Асеев — специалист по хрупкости мира. Бывший офицер-ракетчик, десяток лет Просидевший на кнопке в ракетной шахте и знавший, что может прийти миг, когда движением руки он обрушит ядерную смерть на целый континент. Работенка — не приведи Господи. Еще если учесть, что время от времени там бывали тревоги, когда офицер не знал, что она учебная, и вынужден был на полном серьезе жать на кнопки, ощущая, что может быть сейчас ракеты противника уже взмыли из шахт и с ядерных лодок и устремились на русские города. Асеев рассказывал, что некоторые не выдерживали — у одних ехала крыша, другие отказывались выполнять приказ, и их вышибали безжалостно. Сам Асеев пережил не одну такую тревогу и вышел из них с честью и неповрежденной психикой. У большинства на этой службе появляется эмоциональная тупость. Асеев же стал философом. И он считает, что живет не просто так, что у него есть предназначение — хоть что-то сделать, чтобы удержать падение в пропасть. А как считаю я? Я не философ и служил не в ракетных войсках стратегического назначения, а в стройбате. Но… ОБНОН — это как противочумный отряд. Это не место для решивших удобно устроиться в жизни. Какого бы черта я делал на этой собачьей работе, если бы не считал так же, как Асеев?
— Ну что, прозвонились они там? — спросил я, поднимаясь. — Пошли глянем.
Ментенок все-таки дозвонился до барыги.