- На нас положился, а сам втравил отца Живодера. Они друг друга стоят... Пошли гонять в футбол.
- Пошли! - сказал Чабаи.
Мы до вечера на Майоре играли в футбол.
■
Они стояли у ворот полукругом. Я еще издали разглядел Агнеш. Она была в самом центре и вилась вьюном, выставляя себя на обозрение в новых узеньких брючках и обтягивающем пуловере с огромным вырезом, а они теснили ее к стене.
Я убавил шаг и хотел проскочить не задерживаясь.
- Привет! - бросил я на ходу.
Ответа не последовало, но вся компания уставилась на меня недобрыми глазами. Тогда я остановился. Ну что ж, кто кого, давайте! Неожиданно из круга вынырнула Агнеш.
- Андраш! Подожди!
- Ты идешь?
Она шагнула мимо меня и взлетела по лестнице. Я оглянулся на разинувшую рты компанию, захлопнул ворота и потрусил за Аги.
- У тебя умопомрачительная популярность!-сказал я.
- Да ну, малышня! - сморщила губы Аги.
В желтом свете одинокой лампочки я мог спокойно ее разглядывать, а у нее блестели глаза, и она смотрела на меня тепло и как-то странно.
- Ты спешишь?
- Нет.
- Мне нравится так встречаться...
- Как?
- Случайно.
- Хороша случайность - ведь мы живем в одном доме.
- Все равно случайно. Это интересно. Правда?
- Правда. У тебя красивый... пуловер,- сказал я помолчав. В полумраке лестницы можно было дать волю глазам, и я был доволен.
- Тебе нравится?
- Да.
- Ты проводишь меня?
- Конечно.
Мы снова пошли. Я поглядывал на наши окна, но сквозь шторы видно было лишь, как мелькают тени.
На площадке третьего этажа мы остановились.
- Пойдешь на концерт? - спросила она.
- Когда?
- Завтра в шесть.
- Пойду. У меня там как раз дела.
Как-то мило заворковав, она засмеялась.
- Ты всегда говоришь одно и то же...
- Я не шучу.
- У тебя всегда дела именно там..
- Всегда.
- ...где я?
- Да.
Вдруг она погладила меня по лицу. Я чуть-чуть подался к ее руке, и тогда она закружилась и помчалась по галерее, добежала до конца, обернулась и, перегнувшись через перила, махнула рукой.
Дрожа мелкой противной дрожью и глядя на среднее окно нашей квартиры, я нехотя поплелся вниз.
■
Стрелки тикавших в кухне часов показывали семь. Дверь в проходную комнату была приотворена, там сиял свет, на столе лежали свертки, и шла грандиозная примерка. Мама перед зеркалом выравнивала на платье складки, а Кати влезала в банлоновый пуловер. Я стоял у двери и с интересом наблюдал за происходящим.
Кати была в упоении, вертелась, поднималась на цыпочки, из-за маминой спины заглядывала в зеркало и поглаживала пуловер, то есть свою грудь, если выражаться точнее.
- Ох, красота! Папа! Мне идет?
- Еще бы! Все у тебя там наилучшим образом разместилось,- сказал папа. Ха-ха-ха! Ну и сострил - вот потеха!
Кати обернулась, обняла его за шею, поцеловала в щеку, проскакала через всю комнату и скрылась за дверью моей клетки. Мама с головой ушла в изучение платья.
- Как ты все-таки угадал, Шандор,- пропела она, с восхищением обозревая себя в зеркале.
- Мне казалось, что трикотаж хорошо охватит...- Папа очертил руками фигуру мамы, достаточно близко и не очень-то деликатно. А маму все равно распирало от удовольствия. Сила!
- Где ты его купил?
- На улице Ваци.
- И не боялся?
- Чего?
- Что не подойдет. Вдруг окажется тесным или широким?
- Но я же тебя немножко знаю.- Он сказал это так умильно, что я не мог больше ждать и громко кашлянул.
- А... цена тебя не испугала?
- Нисколько. Надо же было реализовать эту проклятую премию.
- Посмотри, Шандор... оно меня не полнит?
- Нет, нет, нисколько. Что ты!
Я толкнул дверь.
- Целую руку!
Папа просверлил меня взглядом, мамино отражение в зеркале отрешенно кивнуло. Затем папа поднес к глазам часы, а я привалился плечом к шкафу и ждал, что последует дальше.
- Ну-с, молодой человек! -снисходительно заговорил родитель.- Тебе нравится?
- Картинкя-а! - протянул я.
- Картинкя? Ты кому подражаешь?
- В Гёчейе так говорят: картинкя, игрушкя.
Сперва папа оторопел, потом собрался как следует рявкнуть, но тут вмешалась мама.
- Знаешь, Шандор, эта пуговица, по-моему, грубовата.
- Почему? - спросил родитель с уже испорченным настроением.
- Не знаю. Может быть, цвет...
Ну, подумал я, мама может порадоваться, сейчас он снова займется ею.
Но он опять повернулся ко мне.
- Подойди, Андраш!
Я пошел. Но так, будто у меня отнимались ноги. Одну руку из кармана я все-таки вынул. Но он, как видно, считал, что расстояние между нами еще велико, и молча гипнотизировал глубоко засунутую в карман другую руку. Ну, ладно - ее я тоже вынул.
- Я и тебе кое-что принес! - возвестил он каким-то ненатуральным таинственным тоном.
Я молчал. Тогда он закатил речь:
- Ты, конечно, не заслужил, но в надежде на исправление...
Вытянув руку за километр, он вручил мне подарок - перочинный ножик со штопором, ключом для консервов и прочими штуками. Неплохой инструмент. Но поскольку преподнесли мне его "в надежде", меня так и подмывало сказать, что "в надежде" я не нуждаюсь,- да нельзя обижать родителя.
Он наблюдал за мной с величавой суровостью, но я-то знал, чего он ждет: бурного извержения; он надеялся, что я начну клокотать от счастья. А я взял нож не глядя, такой же деревянной рукой, какой он мне его преподнес, и со страшной натугой выдавил:
- Да. Благодарью.
- Что?
- Я слышал это в одном кинофильме. Так всегда иностранцы говорят: благодарью. У них не получается "рю".- И я судорожно затрясся от смеха.
- Иностранцы... Шут гороховый! - Родитель смотрел на меня с таким возмущением, будто на совести у меня было по меньшей мере убийство.
Мамино отражение в зеркале, правда без особой твердости, вклинилось в наш интересный диспут:
- Что за поведение! Как свинопас!
Тогда я поскорее убрался к себе, а мама продолжила разговор на захватывающую тему:
- Все-таки эту ракушку я сменю.
- Напрасно, она весьма экзотична,- сказал родитель.
Согласие, очевидно, было достигнуто, потому что дебаты о пуговице прекратились.
■
Кати стояла перед зеркальным шкафом, делала пышный начес и, под предлогом нового пуловера, оценивала свои женские штуки. Я схватил клюшку и, вертя ее, как полагается, над головой, пустился в пляс. Я отплясывал танец свинопасов и напевал сквозь зубы:
Всяк узнает свинопаса
по его походке,
по лаптям его плетеным
и ременной сумке.Надоест мне дом и люди,
день в заботах жить,
тоже стану свинопасом -
жить и не тужить.
Кати покосилась на меня через плечо, потом подошла ближе.
- Ты спятил? Что ты делаешь?
- Готовлюсь к жизненному поприщу... "Всяк узнает свинопаса"...
- Ты хочешь стать актером?
- Нет. Свинопасом. Или шутом гороховым. Что ты пялишься? А ну, мотай отсюда, не то получишь!
- За что?
- Во-он!
- Гадина! - прошипела она.
- Пустой треп. Я свинопас! А ты иди вон!
Она пошла, потом передумала и со строптивым видом уселась на тахту.
Тогда я сунул руку в карман, со щелчком открыл подаренный ножик и пошел на нее пригнувшись, словно собирался вспороть живот. В глазах ее мелькнул ужас.
- А-а, испугалась? - загоготал я.
- Идиотские шутки,- вырвалось у нее с облегчением.
Я прицелился, как метатель ножей. Нож глубоко вошел в паркет и, вибрируя, замер.
Я не успокоился и метнул его в чертежную доску.
Кати вертела в руках нейлоновую косынку и всем своим видом показывала, что ей не терпится посплетничать.
- Андриш! Они помирились.
Я продолжал метать нож.
- А как же, ха-ха... ведь прошло три дня.
- Какие три дня?
- Три дня наш папа приводит в порядок нервы, на четвертый приносит подарки. Следующие два дня в семье тишина и покой. Потом снова отчаянная грызня... Грызня - подарки, грызня - подарки.
Я приноравливался так, чтоб посылать нож в доску с началом каждой фразы.
- Опять ты ворчишь? Лучше посмотри, какой чудный пуловер.
Я помолчал - по поводу пуловера возражений не имелось. А вообще-то мне было что сказать.
- Могу изложить дальнейшую программу.
Кати просто распирало от любопытства, а я снова взялся за нож.
- Следующий номер программы - воспитание драгоценных отпрысков. Он входит, обворожительно улыбается... и вопрошает: "Как дела, молодой человек?"
Кати засмеялась.
- Сегодня на тряпки и прочую дребедень,- продолжал я,- ухлопали примерно тысячу форинтов. Через неделю грозный допрос: где деньги? Куда делись деньги? Ты истратила деньги! И пошло-поехало с самого начала...
Кати опять засмеялась, но теперь уже не от всей души.
■