...Итак, две "пары" и одно замечание. Урожайный денек - просто блестяще. Но кто мне все это подпишет?
■
Орава горластых гавриков дулась на углу в расшибалку. Я машинально остановился и стал смотреть. Мне тоже хотелось сыграть. Живодер, конечно, был тут. Глаза его, как всегда, шныряли по сторонам, он вскоре меня заметил, поднял с земли монетку и растолкал приятелей. Сперва я решил, что он хочет сравнять счет - удачно же выбрал время.
Но Живодер растянул рот до ушей.
- Ты вытащил меня из беды, Хомлок.
- Ты трус и подонок. Замарал весь класс, а сам как ни в чем не бывало.
- Класс! Класс классом останется, а меня бы в три шеи вытолкали. У меня же как раз сейчас неодолимое желание исправиться. Что, не веришь? Все распродал подчистую. Только одну оставил. Возьми. - Он доверительно подался ко мне и вытащил из внутреннего кармана открытку. - Нужна? - спросил он.
- Нет.
- Да ты взгляни, какая красотка! Груди торчком...
Не взглянуть я не мог. На этот раз Живодер сказал чистую правду. Заметив произведенный эффект, он сунул мне открытку и, паясничая, отвесил поклон.
- Теперь мы квиты.
Я в тот же миг разорвал открытку и швырнул клочки в его ухмыляющуюся рожу. Повернулся и пошел домой.
- Два ноль в твою пользу, Хомлок! - крикнул мне вслед Живодер. - И это запишем!
На кой черт я приплелся в Майор?
■
Часа через полтора ноги снова принесли меня в Майор. Вернее, я пришел туда, чтобы собраться с духом, но успеха, кажется, не достиг. Дома я долго пережидал, пока кончится дождь, и поклялся: как только небо очистится, немедленно отправляюсь в проектное бюро. Чего мне бояться? Может быть, папа наконец заметит, что у меня тоже есть нервы и что я тоже живой человек. А дождь лил и лил, и серая водяная завеса плотно затянула Вермезэ. Ветра не было, листья на деревьях, едва заметно дрожа, колыхались под тяжестью дождевых капель. Наверное, только из малодушия я назначил себе такой странный срок. А вдруг дождь будет лить весь день и всю ночь? И весь завтрашний день? Ведь уже октябрь. Я с панической суетливостью влез в старенький плащ, поднял воротник, натянул берет и... а в общем сам не знаю, когда я начал втирать очки самому себе. Черт подери, как все запуталось, и клятву, что я дал самому себе, я припомнил, только когда перескакивал через лужу. Едва я понял, что пришел сюда не по доброй воле, настроение сразу испортилось. Тогда я двинул напрямик и, не заботясь больше о лужах, шлепал по воде, утопая по самые щиколотки.
Какой-то вдребезги пьяный тип брел, качаясь, по Майору и горланил; вдруг он затих, ткнулся в дерево и сделал свои дела. Он был без пальто, и тонкий костюмчик облепил его жалкое тело. Не понимаю, почему меня так обеспокоил какой-то нализавшийся субъект.
Я повернул назад. И тогда случилось то, от чего у меня совсем опустились руки. Пришлось сделать над собой сумасшедшее усилие, чтобы пойти к папе, и ясно было, что я не смогу уже вести себя так, как нужно.
Едва я вошел под аркаду церкви, в уши мне ударил знакомый смех. На ступеньке в блестящем плаще стояла Агнеш - не одна. Тот самый хмырь "в клетку" обнимал ее за плечи, и оба смотрели на дождь. У меня появилось ощущение, что они просто радуются дождю и так, прижавшись, стоят уже не один час. Я отошел в сторонку, чтоб не быть замеченным, потом увидел, что они вошли в церковь; неуверенно, крадучись, я пошел за ними. Они уселись на последней скамье, прильнув друг к другу. "В клетку" что-то шепнул, и она, касаясь его лица, тоже ответила шепотом - в церкви ведь разговаривать громко не полагается.
Меня от всего этого чуть не стошнило, и я вышел. Дождь все еще лил. Я бросился к автобусной остановке, но ноги стали какие-то ватные, как на старте во время соревнований, когда нет уверенности в себе.
■
Я подошел к большому квадратному зданию, и ощущение тягучей неуверенности усилилось. По лестнице я взлетел одним махом, но у двери с табличкой "Главный бухгалтер" замешкался. Я ничего не придумал и от этого страшно волновался. Иной раз, и вовсе не прибегая к вранью, я легко мог объяснить свой поступок, но сейчас в голове была невообразимая муть, и я заранее знал, что потерплю неудачу. Послышались чьи-то быстрые, уверенные шаги, они приближались... Кёрнеи! У нас он не казался таким высоким, а в нем наверняка метр восемьдесят пять; держится очень прямо - значит, когда-то занимался атлетикой, это уж точно! Очки его поблескивали, и нельзя было определить, видит он меня или нет. С какой стати я здесь торчу, подумал я и толкнул дверь.
Комната секретарши была пуста. Наверное, я поспешил, можно было и подождать, пока пройдет Кёрнеи...
Постучав, я вошел.
Папа, склонившись над письменным столом, просматривал какие-то бумаги.
- Да, да. Сейчас иду! - сказал он, не поднимая глаз.
- Это я, папа.
Он вскочил, швырнул папку и уставился на меня с обалделым видом.
- Что тебе надо?
В этот момент вошла тетя Гизи и заслонила меня дверью.
- Начинают!
- Хорошо, - сказал папа и, подождав, пока закроется дверь, спросил: - Тебя мама послала?
- Нет, - это я выдавил с таким трудом, будто у меня отнимался язык.
- Ты весь промок, - сказал он, глядя на лужу у моих ног.
- Дождь идет.
- Где ты был?
- Шаландал.
- Что?
- То есть шатался.
Как и можно было предположить, папа моментально взвился - он совершенно не выносит таких словечек.
- Андриш! - взглянув на часы, начал он. - У меня нет ни сил, ни времени заниматься твоими идиотскими выходками. По крайней мере сейчас!
- Только сейчас? - спросил я тихо. И тогда ему припомнился наш недавний разговор. Это было вчера...
- Для твоих дурацких выходок у меня вообще времени нет! - сказал он на полтона ниже. - Пойдем.
В дверях я пропустил его вперед. Он был в замешательстве - должно быть, нужна неукротимая фантазия, чтоб догадаться, зачем я пришел. Мы совершали марш по длинному коридору, и он смущенно молчал.
- Я не буду тебе мешать. Подожду, пока ты кончишь... - сказал я.
- Об этом не может быть и речи!
- А что? Времени у меня хоть отбавляй.
Мы как раз проходили мимо буфета.
- Ты голоден? - спросил он, завернув в буфет.
- Нет.
Он все же купил стакан какао и сунул мне.
- Я не голоден. Иди, папа. Я подожду...
- Выпей!
Ну ладно, еще из-за этого спорить. Я стал пить без всякой охоты, а он поглядывал на часы.
- Я спешу, Выпей и спокойно иди домой... Я поставил стакан, застегнул плащ.
- Мне не хочется домой, - заявил я.
Он пытался что-то сказать, но слова застряли у него в горле. А я не стал ждать, пока он очухается.
На лестнице я оглянулся: он все еще стоял в дверях буфета и не слышал, как Гизи зовет его.
■
Дома я свалился, словно после нокаута, и лежа стянул с себя мокрую одежду. Зубы стучали, я укрылся и сразу заснул. Проснулся я от звука хлопнувшей двери. Посреди комнаты с портфелем под мышкой стояла Кати.
- Какая жуткая тишина, - сказала она испуганным шепотом, испытующе заглядывая мне в лицо. Неплохо! Грохает дверью, как полоумная, а потом жалуется на тишину. - Папа не приходил? - спросила она.
- Нет.
- Что теперь будет?
- Спросила бы что-нибудь полегче.
- Но ты же сказал, что все понимаешь...
- А что тут понимать? Он не хочет возвращаться домой...
- Он больше никогда... не вернется?
- Да чего ты ко мне привязалась? Гадалка я, что ли?
Кати села, положила портфель, открыла его и уныло уставилась перед собой.
- Андриш! - запинаясь, сказала она наконец. - Я получила... двойку по математике...
- Ага, - сказал я кротко, потому что у самого было рыльце в пушку. - Самое подходящее время.
Но для нее это прозвучало упреком, и она начала горячо защищаться:
- Подходящее не подходящее, а я не могу... я на уроках не слушаю... Думаю о другом!
Я промолчал, тяжело вздохнул, встал и натянул тренировочный костюм.
- Как же теперь подписать? - спросила она убитым голосом.
- А никак.
- Но ведь надо. Ты же знаешь!
- Ну, давай.
Она сразу же поняла, чего я хочу.
- Нет, нет. Только не это! - сказала она и прижала к себе дневник.
- Ну... если у тебя хватает нахальства... Сейчас... Тогда проваливай! А мне наплевать! - бросил я.
Кати прикусила палец, неуверенно засеменила к двери и остановилась.
- Они же... сличат... подписи...
- Пусть сличают! - сказал я. - Ну-ка, взгляни.
Подождав, пока она подойдет, я набросал на листке: Шандор Хомлок. Получилось роскошно - мы с Чабаи часто соревновались в подделке родительских подписей. Подпись мамы я подделываю еще лучше - я и это продемонстрировал. Кати одобрительно посмеивалась, но, все еще не решаясь, прижимала дневник к себе.
Тогда я вырвал его; она с трепетом следила за моей рукой, но в общем-то не мешала.
- Готово! - сказал я и небрежно швырнул ей дневник.
Поймав его на лету, она несколько минут разглядывала подпись, потом снова заволновалась.
- А если... еще пара?
- Я опять подпишу! Времени у меня предостаточно!
Вдруг у нее задрожали губы.
- Андриш! Это так странно...
- Привыкнешь.
- Я не о том. - От потрясения, вызванного подделкой в дневнике, она уже оправилась. - Неужели папа больше никогда не придет домой... вечером?..