- Покойная аббатиса Гильдегарда, мир праху ее,- говорит Вальбурга,- была не в своем уме, когда приняла Уинифриду в послушницы, не говоря уж о постриге.
Но нынешняя аббатиса Круская говорит:
- Пусть так, но Уинифрида увязла по самые уши, и она будет за все в ответе.
- Аминь,- говорят обе черницы.
Аббатиса протягивает руку к Пражскому Младенцу и кончиком пальца трогает рубин на его ризах. Потом продолжает:
Сообщают, что шоссе от Лондона до Кру запрудили репортеры. Трасса А-пятьдесят один - сплошной поток автомобилей, и это невзирая на стачки и нефтяной кризис.
- Надеюсь, хоть полиции у ворот достаточно,- говорит Милдред.
- Полиции достаточно,- говорит аббатиса.- С министерством внутренних дел я была тверда.
- В последних номерах "Тайма" и "Ньюсуика" длинные статьи,- говорит Вальбурга.- По четыре страницы: британский скандал с монахинями. И фотографии Фелицаты.
- И что пишут? - спрашивает аббатиса.
- "Тайм" сравнивает нашу публику с Нероном, который бренчал на лире, когда Рим горел. "Ньюсуик" припоминает, что вот такая же британская беспечность и пренебрежение к национальным интересам довели дело до американской Декларации независимости. Они считают, что недаром история с наперстком приключилась перед вашим избранием, мать аббатиса.
- Меня бы все равно избрали,- говорит аббатиса.- У Фелицаты никаких шансов не было.
- Американцы именно так это и поняли, - говорит Вальбурга.- Просто их забавляет, а скорее, пожалуй, возмущает наша несусветная придирчивость.
- Еще бы,- говорит аббатиса.- О, скорбный час для Англии во дни ее упадка. Столько крика про серебряный наперсточек, уже несколько месяцев кричат, и все громче. В Соединенных Штатах Америки никогда бы не допустили такого скандала. У них есть чувство меры, и они там понимают человеческую природу - вот в чем секрет их успехов. Нация реалистов, хотя спаржу они, конечно, есть не умеют. Между тем, дорогая сестра Вальбурга и дорогая сестра Милдред, пришло письмо из Рима. Из Конгрегации по делам орденов. Придется принять его всерьез.
- Примем,- говорит Вальбурга.
- И надо как-то отозваться,- говорит аббатиса,- письмо подписал не секретарь, а сам кардинал. Они протянули щупальца. Заданы вопросы, и вопросы каверзные.
- Их что, тревожит огласка и пресса? - спрашивает Вальбурга, перебирая сплетенными пальцами.
- Да, они хотят объяснений. Меня же,- говорит аббатиса Круская,- огласка ничуть не тревожит. Сейчас чем ее больше, тем лучше.
Милдред сидит сама не своя. И вдруг теряет всякое самообладание:
- Ох, как бы нас не отлучили! Я чувствую, что нас отлучат!
Аббатиса невозмутимо продолжает:
- Отныне и далее чем больше скандала, тем лучше. Мы воистину перешли в мифологическое измерение. Мы актеры, а пресса и публика - хор. Любой газетчик кидается толковать все те же события прямо как Эсхил, Софокл и Эврипид, хоть и толкует их, смею вас заверить, куда попроще. Ведь в заведении леди Маргарет Холл я целый год преподавала античную литературу, потом уж переключилась на английскую. Но это ладно. Вальбурга, Милдред, сестры мои, фактов по нашему делу уж нет, мы их вернули Господу, подателю оных. А без фактов нас нельзя отлучить. Скажем, по закону: какой судья во всем королевстве возьмется за это дело, пусть бы даже Фелицата и рассказала все как было, что ей стоит. Нельзя же предъявить обвинение Агамемнону или вызвать на суд Клитемнестру, верно?
Вальбурга новыми глазами смотрит на аббатису.
- Можно,- говорит она,- изнутри той же драмы.- И вздрагивает.- Холодом потянуло,- говорит она.- Окно, что ли, раскрыто?
- Нет,- говорит аббатиса. - А как отвечать Риму? - спрашивает Милдред приглушенным от страха голосом.
- Насчет прессы я отвечу, что мы, вероятно, пали жертвами нынешних представлений о чертовщине,- говорит аббатиса.- Так оно, кстати, и есть. Там поставлен еще один вопрос, и довольно каверзный.
- Про Фелицату с ее иезуитом? - говорит Вальбурга.
- Да нет, какое там. Что им за дело до иезуита с блудливой монахиней! Должна сказать, что в жизни бы не легла в постель с иезуитом, а если на то пошло, так и вообще со священником. Когда мужчина раздевается - это еще туда-сюда, но если он разоблачается - извините!
- Такие томасы обычно путаются со студенточками,- замечает Вальбурга.- Не знаю, что ему далась Фелицата.
- Томас ходит в светском, и с Фелицатой он раздевается, а не разоблачается,- замечает Милдред.
- Мне надо решить,- говорит аббатиса,- как отвечать на второй вопрос в письме из Рима. Он поставлен очень осторожно. Их явно обуревают подозрения. Они хотят знать, как уживается у нас приверженность суровому затворническому Уставу с курсом электроники, которым мы заменили ежедневное вышивание и переплетные работы. Они интересуются, почему мы не можем смягчить устарелые правила, как это делают в других монастырях, раз нам нипочем даже такие новшества, как электроника. Или наоборот: почему мы ввели изучение электроники, если мы так упорно держимся за старину? Как вы понимаете, они намекают между строк, что монастырь прослушивается. И очень напирают на слово "скандал".
- Это ловушка,- говорит Вальбурга.- Это письмо - ловушка. Расчет, что вы так или иначе попадетесь. Можно нам посмотреть письмо, мать аббатиса?
- Нельзя,- говорит аббатиса.- Чтобы вы чего-нибудь не ляпнули на допросе и могли бы присягнуть, что вы письма не читали. А ответ мой я вам покажу, и вы так и скажете, что читали его. Чем больше правды и чем больше путаницы, тем лучше.
- А нас будут допрашивать? - говорит Милдред, скрестив ладони у горла под белым чепцом.
- Почем знать, - говорит аббатиса.- Так что же, сестры, как вы предложите убедительно согласовать наши занятия и наши строгости?
Монахини сидят молча. Вальбурга смотрит на Милдред, а Милдред глядит на ковер.
- Что-нибудь с ковром, Милдред? - спрашивает аббатиса.
Милдред поднимает глаза.
- Нет, с ковром ничего, мать аббатиса,- говорит она,
- Прекрасный ковер, мать аббатиса,- говорит Вальбурга, глядя на густо-зеленую топь под ногами.
Аббатиса склоняет набок голову в белом чепце и тоже любуется своим ковром. И произносит со сдержанной и нескрываемой радостью:
И слаще, чем зеленый цвет.
Другого цвета в мире нет.
Вальбурга ежится. Милдред глядит в губы аббатисе, словно ожидая какого-то продолжения.
- Так как же мне отвечать Риму? - говорит аббатиса.
- Поспать бы на нем,- говорит Вальбурга.
- Я бы тоже поспала,- говорит Милдред.
Аббатиса смотрит на ковер:
Преображая все явленья
В зеленый смысл зеленой тени.
- А я,- говорит затем аббатиса,- я бы на нем спать не стала. Где сейчас сестра Гертруда?
- В Конго,- говорит Вальбурга.
- Так давайте ее на провод, к зеленому телефону.
- У нас нет прямой связи с Конго,- говорит Вальбурга.- Она днем и ночью в пути, то на поезде, то на пароходе. Наверно, уже добралась до столицы, да разве за ней уследишь.
- Если она добралась до столицы, то нынче позвонит,- говорит аббатиса.- Так было условлено. Нам нужна прямая связь со всеми концами земли, чтоб спокойно советоваться с Гертрудой. Я, правда, не знаю, чего она мечется. Зачем ей вся эта экуменическая суматоха. Это все уже было. Ариане, альбигойцы, пор-рояльские янсенисты, английские диссиденты, шотландские пресвитерианцы. Сколько их было, расколов, анафем и примирений. И вот наконец лев возляжет с ягненком, а Гертруда присмотрит, чтоб они тихо лежали. Кстати же, поверьте мне - сестра Гертруда в душе философ. Есть в ней что-то от земляка ее Гегеля. А философы, когда они перестают философствовать и берутся за дело, люди опасные.
- Тогда зачем нам с ней советоваться? - говорит Вальбурга.
- Затем, что мы в опасности. И как ее избежать, лучше всего сообразит опасный человек.
- Она забралась там в самые дебри,- говорит Милдред,- сближает знахарские обряды с упрощенной обедней и перегоняет прежних миссионеров на новые места, где их встретят неласково, а может, и съедят. Зато на старом месте по этому поводу будет велено служить обедню, как раньше, а знахарям, наоборот, придется упростить свои обряды. Я, во всяком случае, это так понимаю.
- А для меня Гертруда загадка,- говорит аббатиса.- Я даже, честное слово, не знаю, почему она так популярна. Но только взглянуть на ее фигуру - и сразу ясно, что на всех сельских площадях воздвигнутся каменные статуи "Благословенная матерь Гертруда".
- Родиться бы ей мужчиной,- говорит Вальбурга.- Усы у нее вон какие.
- Мужские гормоны свое берут,- говорит аббатиса, приподымаясь с шелкового кресла и подправляя сверкающие ризы Пражского Младенца.- Вот так,- говорит аббатиса,- будем ждать, не позвонит ли Гертруда. Что бы ей оставаться в пределах досягаемости?
Телефон в соседней комнате вдруг звонит так неистово, что если это Гертруда, то она, верно, услышала зов сестер с другого конца света. Милдред мягко проходит по зеленому ковру в соседнюю комнату и снимает трубку.
- Да, Гертруда.
- Поразительно,- говорит Вальбурга.- У милой Гертруды мистическое чутье: всегда знает, что, где и когда творится.
Шурша белоснежным облаченьем, аббатиса идет в смежную комнату, а за ней Вальбурга. Отсюда управляют электроникой, и здесь тоже все сверкает. Аббатиса садится у длинного хромированного стола и берет трубку.