Луиджи взглянул на нее: такой же наметанный взгляд, быстро схватывающий самую суть явлений, однажды уже помог ему предугадать ее возможности, когда снималась сцена около фонтана Бернини. Фильм был ужасный, и снимал его не Луиджи, и все же он ее заметил в роли гувернантки, робко проскользнувшей мимо каменных чудищ и героев под жаркими лучами прожекторов и любопытными взглядами стоявших на площади молодых людей и девушек. Он заметил тогда не Аннабел, а ее киногеничный облик, глаза, которые станут совсем другими на полотне экрана, и что-то очень определенное в ее лице - своего рода дар, которому можно было найти применение. Все это он увидел с одного-двух взглядов. Сейчас, когда он посмотрел на нее снова, он яснее понял, в чем заключалось свойство, подсказавшее ему когда-то, что из нее удастся сделать. У нее был принужденный вид провинциалочки, благопристойная дневная маска необузданного существа. Какая жесткость в житейских делах и какая чопорность во всем, что касается смерти! "Я никогда не поверю, что это самоубийство. Никогда!" Прочтя эти слова, он подумал, что такая реплика отлично прозвучала бы в каком-нибудь новом фильме, где снялась бы Аннабел, если бы Фредерик остался жив и продолжал быть ее партнером в игре на публику. В конце концов, в этой игре было не так уж мало правды. В Аннабел чувствовалось нечто вкрадчивое, дамское и в то же время и впрямь тигриное.
- Нет, ты не пустая раковина, конечно, нет, - сказал Луиджи.
- Одна из его фантазий, - бросила Аннабел. - Ох, уж эти мне его фантазии.
Она уткнулась в сценарий, ища успокоения в его репликах и ремарках. Потом заговорила снова:
- Та девушка... о ней ведь напишут в сегодняшних вечерних газетах. Я сказала полицейским, что ничего о ней не знаю, что понятия не имею, как она забралась в мою квартиру. Там всю ночь толклись десятки людей, и соседи, и репортеры, а девушка, по-видимому, была в невменяемом состоянии и решила, что попала на оргию.
- Зачем она к тебе пришла?
- Наверно, Фредерик послал. Может быть, он сам и напичкал ее наркотиками.
- Теперь можно не волноваться, она цела и невредима, хотя врачи говорят, что это просто чудо. Она проглотила целую пригоршню таблеток. Покушение на самоубийство. Конечно, это попадет в газеты, тут уж ничего не поделаешь. Но ты не беспокойся, - заключил он с не очень-то спокойным видом.
- Что у нее случилось? Почему она это сделала?
- Говорят, она была влюблена во Фредерика.
Сценарий вывалился из рук Аннабел и упал на пол. Вся подобравшись, она уставилась на Луиджи своими темно-желтыми глазами.
- Стоит ли удивляться, что он покончил с собой? Эти женщины замучили его своими преследованиями.
Она вонзала в него фразы, как острие иглы, и смотрела, действует ли. У Луиджи появилось ощущение, что она пытается привить ему какую-то свою идею, совсем как это делала его пресс-секретарша.
Потом он понял, что она нащупывает линию обороны.
- Эти женщины довели его до сумасшествия, - сказала Аннабел. - Они за ним гонялись. Под конец он совершенно запутался, потерял голову и преступил предел... Возможно, он считал, что я устраиваю оргии...
- Ты скажешь все это на следствии? - спросил Луиджи.
Понаторевший в оценке актерских данных, он восхищался бережливостью, с которой Аннабел использовала свои - богатейшие, по его мнению, - возможности. "Вот так и в жизни, - думал он, - бережливы лишь очень богатые люди, бедняк же тотчас растранжирит все на пустяки". Он поглядывал на Аннабел с легкой улыбкой, в глубине души довольный тем, что его жена совсем другая. Аннабел обдумала последний вопрос.
- Там будет видно, - сказала она.
Луиджи пришло в голову, что, пожалуй, с ней уже сейчас можно начать разговор, который он пока откладывал.
- Да, кстати, тебе, может быть, придется на некоторое время уехать. Отдохнешь в какой-нибудь приятной стране, например, в Мексике. Отправишься туда с ребенком, так сказать, всем домом.
- Но мне нужно делать новый фильм. Как будет с фильмом?
Он ответил:
- Ты не сможешь в нем участвовать, если начнутся эти разговоры насчет оргий. Кто тогда примет всерьез твою Дафну, особенно в той сцене, где она отказывается от Ламонта, потому что он женат. Или в конце, где он слишком поздно приезжает в аэропорт. Ничего, кроме смеха, эти сцены не вызовут, если газеты сообщат, что ты устраиваешь оргии. И потом, если мы вырежем те сцены, где Дафна и Ламонт наталкиваются в горах на контрабандистов, везущих наркотики, и, рискуя жизнью, пытаются помешать им совращать молодежь, то вылетит полфильма. А если мы эти сцены оставим, публика будет кататься от хохота. Видишь ли, Аннабел, стоит только пустить слух, что ты принимаешь участие в каких-то оргиях, и роли в фильмах такого плана будут звучать в твоем исполнении как насмешка, как издевательство. А ведь эту картину, скажу тебе по секрету, частично финансирует Ватикан. Я убежден, что газетчики раздуют слухи насчет оргий до крайних пределов. Сплетни о новых звездах для журналистов - хлеб насущный, и самое рискованное время в жизни кинозвезды - как раз первые два-три года. Кинозвезда всегда в опасности, но в первые два-три года риск особенно велик.
Он поднял с полу рукопись и бегло полистал ее, как перелистывают пачку банкнотов, когда пытаются определить на глазок ее стоимость.
Потом заговорил на своем правильном английском, с неожиданным американским привкусом в итальянском акценте.
- Мы тебя заново представим публике, подберем новый типаж. Вернувшись из путешествия, ты будешь играть таких отчаянных, распутных баб. И фильмы пойдут новые.
Она сказала:
- У меня есть и другие предложения.
- Тебе рано еще так говорить, - ответил он, - года через два-три ты смогла бы говорить о других предложениях и вступать в переговоры с другими продюсерами и другими кинокомпаниями. Но пока что ты сделала только первые шаги. А в Америке и того еще не успела. Ты могла бы продвинуться и со временем, может быть, и продвинешься, но...
Он сбивал ей цену, будто торговался на рынке.
- Отчего ты так уверен, что эти слухи обязательно распространятся? - выпалила она скороговоркой, расстегивая и затягивая потуже пояс на платье.
Не отвечая на ее вопрос, он сказал:
- Твой муж был помешанный. Тихий помешанный. Он ревновал тебя ко мне?
- Вовсе нет, - ответила она. - С какой стати?
Луиджи улыбнулся и сказал:
- Ты выше подозрений.
- Откуда мне знать, ревновал или нет? - сказала Аннабел. - Может, и ревновал. Да ведь зря.
- Ну полно, - произнес Луиджи, - ты так кипятишься оттого, что тебе кажется, будто я (в какой-то мере) распоряжаюсь твоей карьерой. По-моему, он к карьере-то тебя и ревновал.
- Он ревновал к ребенку, - сказала Аннабел.
- Ну нет. К карьере, только к ней. Он завидовал и злился.
- Нет, он сперва огорчался, потом привык. А ревновал к ребенку.
- Но почему?
- Не знаю. Спроси его. Никто не поверит, правда?
Луиджи задумался и на мгновение забыл, что он принадлежит к миру кино.
Аннабел сказала:
- В пять часов пойду в больницу навестить эту девушку. Как ее? Сандра... забыла фамилию.
- Данайя Лайтенс. Ее родители сегодня прилетают из Соединенных Штатов.
- А где они живут в Штатах?
- Не знаю. Не все ли тебе равно, где они там живут?
Но она уже думала о другом.
- Мне нужно заказать цветы, которые я понесу в больницу. Я пойду к ней вся в черном. Почему она говорит, что была на оргии?
- Наверно, она так считает.
- Я думаю, это Фредерик ей сказал, что он с ней встретится на оргии, на ОРГИИ! Конечно, он. Ему ничего не стоило как бы невзначай вбить ей в голову это слово.
- Ну, ты уже принялась сочинять целый сценарий. Твой муж был нездоров. Ты должна его простить. Будь умницей, скажи себе, что ты его прощаешь.
- Это мое дело, прощать или нет, - сказала Аннабел. - Даже когда живого человека прощаешь, ему нельзя прямо в глаза сказать: "Я тебя прощаю". Получается как бы назло: мол, знай, что я выше тебя. А тем более об умершем: Фредерик такое выкинул, а я вдруг брякну: "Я его прощаю!", ведь это будет значить, что на самом деле я его никогда не прощу. Самое лучшее - ничего не говорить и вести себя как обычно, это и будет настоящее прощение. Идти своей дорогой как ни в чем не бывало.
- Когда я был ребенком, нас учили говорить: "Я прощаю тебя" тем, кто нас обидел. И каждый был доволен, услышав, что его простили. Нам еще и так велели говорить: "Я помолюсь богу, чтобы он простил твои грехи".
- А у нас совсем иначе. У нас слова "Я тебя прощаю" звучат оскорбительно. И не так-то уж это приглядно - молиться богу, чтобы он кого-то там простил, да еще сообщать тому человеку, что ты за него помолишься. Это лицемерие.
Луиджи сказал:
- Мать заставляла нас просить прощения даже у братишек и сестренок. Мы так и делали.
- Я знаю у нас в Англии одну девушку, которую так воспитывали, - сказала Аннабел. - Ей достались по наследству деньги, и она их вложила в концерн, выпускающий производственную одежду. Через месяц с небольшим она осталась на мели. И вся ее родня разорилась, кто раньше, кто позже. Не знаю, как это вышло, но только они были сперва ужас как богаты, а под конец сидели без гроша.
- Потому что в детстве говорили: "Я тебя прощаю"? Но ведь это вздор, - сказал Луиджи, очень довольный, что Аннабел так разговорилась.