168
Цахилганов отшатнулся от больничного зеркала -
от искажённого страхом лица своего,
с металлическим уродливым наростом на ухе.
- Какая пыль в конце марта?.. - вежливо удивилась Степанида, определённо воображая себя взрослой дамой. - И почему ты так надрываешься? Трубишь, как мамонт из глубины тысячелетий.
- Потому что… не надо тебе сюда.
- Чёрная дыра - здесь, и я здесь поэтому, - вздыхает она покорно. - Ладно, останусь… А в Карагане всё жертвами давно искуплено, Караган к свету нынче идёт… Но ты смотри у меня там! Я про маму. Ты запомнил, да? Если с ней что случится… Впрочем, ты хоть как попадаешь в число людей, которые должны быть устранены,
как болезнетворные, очень опасные микробы,
или обезврежены…
Ради жизни на земле.
Степанида что-то там соображает ещё, у телефона.
Нет, право, уж лучше бы грызла семечки!..
- Хотя… - глубокомысленно произносит она. - Ты странно сейчас кричал. Как будто ты - уже не совсем ты… Говорят, вспышки теперь небывалые. Это Солнце так влияет на тебя?
- Да. Влияет. А я влияю на него. И ты тоже.
- Тогда… лучше бы ты спал! Спал бы беспробудно, чтоб не влиять.
Ммм!..Опять memento - ох, опять mori!
"А может, я преображаюсь! - едва не выкрикнул он. - Что тогда?"
Но Цахилганов кивает, машинально кивает
коротким гудкам в трубке -
и не может прервать своего киванья.
169
А вообще - безобразие.
Надо поставить девчонку на место.
Что значит, убью?!.
Ещё в семь лет Степанидка, к ужасу Любови, пролепетала совсем доверчиво, показывая на Цахилганова пальцем и склонив голову с белым бантом к плечу: "А когда я вырасту, я папу убью".
Был, правда, там один… неприятный повод к этому. Когда дети постарше выследили его с Ботвич. А потом дразнили маленькую Степаниду и толкали… Но ведь она должна была про это, и про свои детские слёзы, давно забыть… Однако, нет! Твердит, твердит одно и то же -
с ангельским видом, паршивка:
- Земля должна быть чистой от таких, как ты. Если природа разумна, она должна тебя уничтожить. А если нет - погибнет мир, папочка…
Ну, пусть не твердит.
Но произносит же временами,
маленькая, так и не повзрослевшая, дрянь!
Сейчас она получит отменную трёпку.
170
Цахилганов опять отыскивает её номер. Он долго слушает, как уходят в пустоту бесследно его частые телефонные сигналы.
Гудки летят из географического центра Евразии -
над измученной полуразрушенной Россией.
Туда, где одно ласковое, красивое, небольшое существо давно готово мысленно убрать с лица земли
его,
своего отца,
будто лишнюю шахматную фигуру с клетчатой доски.
Цахилганов, сотворивший дитя, никто иной как творец! И вот, тварь готовится поднять руку на творца, ибо полагает, что сотворена она, чистая, нечистым, видите-ли, творцом!
Решительно - мир - сошёл - с - ума.
Но кто-то суровый безмолвно остерегает Цахилганова: человек не может быть творцом человека. А вровень со Всевышним ставит себя…
- дух - тьмы - понятно - понятно - отбой!
…А может, это Любовь,
тысячи раз обманутая, преданная им, униженная
Любовь должна была породить именно такое дитя -
которому предначертано расправиться с ним,
как с осквернителем любви?
Хм, тогда… плохо дело.
Телефонные сигналы, летящие от отца к дочери, снова остаются без ответа. Выходит, её уже нет дома… Но - чу! - забулькала металлическая искусственная рыбка. Цахилганов быстро нахватывает воздуха в грудь, открывает рот, багровеет заранее…
171
- Ну и что ты молчишь как бешеный? - Степанида невозмутима. И она опять щёлкает семечки! - Тьфу. Смотришь в сторону Москвы своими дюбелями?
- Я? - теряется Цахилганов.
Шлямбуры, дюбеля… Что-то не припомнит Цахилганов ни одной барышни в своей жизни, которая бы знала, что это такое. Ах, да - у Степаниды в школе хорошо преподавали ручной труд…
- Конечно, ты.
- А кто это - вы, которые должны убрать меня? Стереть с лица земли?
- А тебе не всё равно?
- Скверно шутишь, Степанида. Не смешно!
- Ну, ладно. Тебе есть что сказать? Тебе, как профессиональному врагу страны и народа, есть что сказать своим недавно проснувшимся потомкам?
- Нет… - кладёт он трубку, понимая бессмысленность любых будущих своих слов. - Нет.
Беспощадная тварь. Кто бы мог подумать, что безропотная его Любовь родит эту беспощадную тварь. Будто он, Цахилганов, не человек, а…
- Мутант, - подсказал кто-то. - Она, девочка, борется с цивилизацией бесолюдей…
А бесолюди ждут, конечно, сложа руки, когда эта суровая козявка их одолеет… Да посадят её за решётку в два счёта, как только сочтут нужным! И правильно сделают! Вот и вся её борьба…
Тюремная баланда ждёт его чистенькую Степанидку!
Да ещё глазок в кованой двери.
Недрёманый.
172
Странно: у Цахилганова никогда не дрожали руки. Но они дрожат у него сейчас, в палате. Странно.
- …Опять.
Жена повернула к нему лицо, пугающе молодое - освободившееся совсем недавно от своей приветливости, не оставившей даже двух улыбчивых морщинок по углам рта,
- будто - и - не - было - их - никогда -
и как же это страшно, когда у женщины в годах -
гладкое лицо!
- Опять…Птица. Висит… надо мной…
Жена смотрела на Цахилганова сквозь истончённые веки, будто слепая:
- Когти! - беспокоилась она. - …Это коршун? Или… Лунь. Лунь… Не знаю! Тень!
- Где? - Цахилганов обвёл взглядом палату - стены, до половины замазанные зелёной краской, потолок в жёлтых разводах сырости, похожих на выцветшую карту рек. Подскажи, Люба!..
Полудетские руки жены раскинуты, как на распятье.
И голубоватые вены на них тоже похожи на реки,
но только живущие.
Две искусственные тонкие жилки тянутся к ним
от высоких капельниц.
Синие кровеносные русла несут в себе то,
что назначает реаниматор Барыбин.
И только потому Любовь ещё жива.
- Здесь… - жена отвернулась от Цахилганова. - Или не коршун… Сыч… Мне плохо видно… Опять… Тебя нет. Давно… Почему тебя нет… нигде?
173
Неровный коричневый полукруг-полунимб в изголовье реанимационной кровати заметно потемнел: за окном по низкому небу шли облака.
Цахилганов опять помотал руками во все стороны над белым её платком, отгоняя Любино виденье.
- …Всё? - спросил он и, уныло вздохнув, ушёл смотреть в синеющее сумрачное окно.
Нет, как там не крути, а если тебе не отвечает Любовь… Если тебя покидает Любовь… Если тебя покидает любовь ко всему, что ты любил когда-то, значит, уже скоро -
скоро - в - эту - блестящую - мокрую - степь -
и ему, Цахилганову, тоже…
Всех поглотит, рано или поздно,
вечная обветренная степь,
поросшая прежде только серебристым ковылём
и нежной терпкой полынью,
а теперь - караганником;
кустарником, стебли которого вытягивают из многострадальной этой земли лишь траурные - скорбные соки.
Земля сомкнётся над каждым, как смыкается вода. Над жертвой и палачом, одна и та же земля –
сомкнётся - бесследно - над - Любовью - над - ним - когда - нибудь…
А город, в который он так рвался для душевного отдохновения, - он только для живых, думал Цахилганов в палате. И скоро, скоро, в нём будут жить
совсем другие люди,
не помнящие о прежних…
174
Отсюда Караган -
с его толстостенными домами, о стены которых всё время бьётся упрямый, сильный, видимый ветер,
город -
с веретёнами неспокойных тополей вдоль шершавых тротуаров, с пожизненно угрюмыми прохожими,
не виден.
Хоть и крепкий он, построенный ссыльными под конвоем, но и в нём пребыванье каждого - временное, как на вокзале.
Надо - же - везде - пребыванье - человека - временное - но - почему-то - об - этом - не - помнишь - когда - живёт - и - улыбается - и - смеётся - и - плачет - и - ждёт - тебя - Любовь - а - когда - этого - нет - душа - только - зябнет - на - вечном - вокзальном - сквозняке - и - не - радуется - тому - что - она - вечная…
- Вы просили ваш телевизор принести. Вот вам!
- Благодарю, Мария. А кто отломил ему рог?
Мария топчется на пороге:
- Там, в прозекторской, с двумя рогами стоял, работал. А тут… Извините. Ну, может, ввинтите как-нибудь? Если вы по рогам мастер, конечно.
- Мастер. Именно по рогам. Бо-о-ольшой мастер!.. Как, впрочем, и по копытам… Ввинчу. Уж непременно, Мария. Потому что ро2 га должно быть два! У телевизора,
как у всякой порядочной нечисти…