Мы находились в это время на Преображенской площади. Когда Мария упорхнула, нам ничего больше не оставалось, как молча слоняться взад-вперед и кругами. Первым затянувшееся молчание нарушил я.
- Надеюсь, она не станет экстерном овладевать древнейшей профессией. Да и время неподходящее.
Но Алексей меня не слышал. Мысли его были заняты другим. Но наконец и он заговорил, а то я уже стал слегка позевывать, от какой-то необъяснимой тоски и вполне объяснимого голода.
- Каким-то образом криминальные элементы прознали об этом сокровище - я имею в виду крест - и вышли на след двух женщин-паломниц, начал он. - Ведь в их среде теперь не только отпетые уголовники, но и доктора наук, включая историков-архивистов. Я знаю, что за древними реликвиями идет настоящая охота. Не удивлюсь, если уже начали потихоньку растаскивать усыпальницу русских царей из Петропавловской крепости. На Западе на такие сокровища спрос особый. Да и любой наш доморощенный Смердяков, с Рублевского шоссе, сделавший себе первоначальный капитал на платных туалетах у Казанского вокзала, не прочь покрасоваться в горностаевой мантии от Николая II. Новое пришествие Хама в Россию.
- И второй исход Вексельберга из Египта с яйцами Фаберже, - добавил я. - Твою мысль я понял. За женщинами в Оптину пустынь были отряжены гонцы. Почему они не изъяли крест раньше? Что-то не получилось. Возможно, тетушка хранила его где-то в тайном месте.
- Как и святые мощи, - продолжил Алексей. - В принципе, меня интересуют именно они. А криминалу они совершенно безразличны. Что им делать с останками благоверного князя? Не будут же на них молиться?
- Да уж. Мордой не вышли. Как погляжу на этого Абрамовича…
- Скорее всего, просто уничтожат в топке. Если получится. Святые мощи сами себя защищают. И они еще не знают, что может произойти, если только попробуют. Вот в 1919 году в Вельском уезде проходила кампания по вскрытию святых мощей. Добрались и до раки преподобного Прокопия Устьянского. Но праведные останки были уже тайком перепрятаны на сельском кладбище. Активисты со злости стали ломать каменный храм. Не получается. Пошли за трактором. Едва подогнали - мотор заглох. Потом тронулся, да одного из них и задавил насмерть. Только тогда насильники угомонились, разломали драгоценную раку и разбрелись по своим домам. Но никто из них потом своей смертью не умер. Все получили воздаяние еще на земле. Кто утопился, кто угорел, кто повесился, а кто и просто в лесу пропал. По слову, сказанному в Нагорной проповеди: какой мерой меряете, такой и вам будет, негоже со святынями шутки шутить. Душу свою загубишь.
Мы присели на лавочку возле кинотеатра имени Моссовета. Старушка крошила хлеб голубям, и мне сейчас захотелось хотя бы на пять минут превратиться в птичку. Свежий воздух и аппетит - две вещи несовместные, как гений и злодейство: одно травит другое, так и умереть можно в самом деле. И тут я вспомнил о просфорке в сумочке племянницы, О. Д. Ухтомской. Она лежала в целлофановом пакете, а тот был у Алексея.
- Доставай, - сказал я. - Не будет греха, если мы причастимся вне храма.
Алексей кивнул. Кажется, он стал понимать меня с полуслова. Вытащив сумочку, он достал из нее просфорку с румяным крестиком наверху. Заодно воспользовался и перочинным ножиком Ухтомской, аккуратно разделив на салфетке Божий дар на две половинки. Потом тихо сотворил короткую молитву, и мы приступили к нашей нехитрой трапезе. Удивительно! Мне казалось, что ничего вкуснее, сытнее и питательнее я прежде не ел. Было ли это самовнушением или каким-то чудом, я не знал, не мог понять, да и не хотел. Главное, я больше не ощущал никакого голода. Как и Алексей. Мы с ним подобрали с салфетки даже все благодатные крошки, не оставили ни одной. Хотя некий наглый воробей постоянно крутился возле ног. А затем, ощущая прилив новых сил, продолжили наш разговор.
- В конце концов их настигли в гостинице для паломников, - сказал Алексей, разглядывая фотографии из конверта. Я в то же время перелистывал записную книжку Ухтомской-младшей.
- Ты считаешь, что женщины хотели передать крест и святые мощи оптинским старцам?
- Наверняка. Очевидно, знали, что пришел срок.
- Но ведь сундучок был пуст. Со слов Маши.
- А вот это не так. Она сказала, что лишь приподняла его. И он показался ей очень легким, почти невесомым. Такое вполне возможно. Поскольку тяжел грех, но не святость. Внутрь же она не заглядывала? А Маша мне говорила также, что когда держала сундучок, то ощущала необычайный аромат, благоухание. А это еще один верный признак того, что внутри могли находиться святые мощи.
- Ладно. Будем исходить из этого. Картина в ретроспекции выглядит так: пока Маша ночью с чужой сумочкой на плече ищет тебя, в гостиницу возвращаются паломницы. Убийцы их уже поджидают где-то за лестницей. Наша Орлеанская дева успевает бежать, допустим, через окно. Вместе с сундучком. Тетушка остается, чтобы дать ей время уйти, принимает удар на себя. А бандитам достается лишь сумочка Маши и большой гоголевский нос. Вполне логично. Если только племянница сама не замешана во всей этой темной истории. Молодежь - она ведь знаешь какая…
Алексей молча протянул мне читательский билет с фотографией Ухтомской О. Д. Потом показал мне еще несколько снимков, где она же была запечатлена с пожилой женщиной, с каким-то ветхим благообразным старичком, с группой детишек, еще с неким суровым старцем, с подругой.
- Погляди на ее лицо, - сказал он. - На другие лица. Тут убийц нет. Чистые, ясные взгляды. Какой здесь может быть злой умысел?
- Ну хорошо, - признал я. - Хотя я и не такой физиономист, как ты. Но где нам все-таки ее искать? В записной книжке куча телефонных номеров, обрывки фраз. Почерк у нее еще тот… На, погляди сам, я уже глаза сломал.
Алексей взял книжку, но смотреть не стал - сунул в карман.
- Потом проанализирую, - ответил он. - На досуге, вечером. Сейчас надо будет отправиться по разным адресам. Я уже полгода хожу, разыскиваю тех, кто в тридцатые годы был каким-либо образом связан со Свято-Даниловым монастырем. Окрестные жители, прихожане, даже бывшие чекисты. Или их дети. У меня целый список. Дело идет к концу, но осталось еще несколько важных встреч. Я не сомневаюсь, что рано или поздно и сам бы вышел на этих Ухтомских. И возможно, тогда бы не произошла эта трагедия в гостинице.
- Ага. Ремешок бы затянулся на твоей шее, - утешил его я. Но он лишь отмахнулся от моих слов и продолжил:
- Ты должен мне помочь, один я не справлюсь. А нам нужно торопиться. Я дам тебе пару-тройку адресов, съездишь по ним, встретишься с людьми, порасспрашиваешь.
- И что же я должен выяснить? - Перспектива мотаться по каким-то квартирам, дышать кислым запахом старины меня не слишком вдохновила.
- Все, - отозвался Алексей. - В смысле - все, что связано с их прошлым, с тридцатыми годами, со Свято-Даниловым монастырем. Может быть, тебе повезет и ты что-то зацепишь. Ведь вполне возможно, что святых мощей у Ухтомских и не было. А спрятаны они совсем в другом месте.
- Так мне и скажут!
- А ты очень хорошо постараешься.
Голос у Алексея зазвучал твердо, почти властно, как у его великого предка - Даниила Московского. Чувствовалась сильная воля, хотя порой он выглядел весьма застенчивым и нерешительным. Но только не сейчас. Может быть, именно за это Маша его и полюбила, подумалось мне, за это странное сочетание силы и слабости одновременно? За крепость духа? И я подчинился, взяв от него бумажку с несколькими адресами.
А тут и сама Маша появилась, помахивая пакетом со всякой вкусной снедью.
- Ты отправишься в Румянцевскую библиотеку, - сказал ей тот час же Алексей, словно она никуда и не уходила, а все это время стояла рядом и принимала участие в нашем разговоре. - Покажешь билет Ухтомской и выяснишь, где она проживает. Но сама по этому адресу не поедешь. Будешь ждать дальнейших распоряжений. Созваниваться будем по сотовым. Каждые два часа. Время у всех правильное? Тогда все, расходимся.
- Погоди, командир! - я даже придержал его за локоть, боясь, что он сейчас растворится в сером московском воздухе. - Еще вопрос с деньгами не решен. Нужны командировочные.
- Уже решен, - ответила за Алексея Маша. Каждому из нас она протянула по тысяче рублей. А из пакета вытащила бутерброды с семгой и бужениной.
- Откель дровишки? - поинтересовался я.
- Места надо знать, - ответила Маша. - Просто я поехала в одну бульварную газетку - я туда иногда пописывала, знаю главного редактора. Им всегда нужны жареные факты, а лучше всего сплетни, с душком. Бот и накатала за десять минут материальчик о рухнувшем доме на Байкальской улице. Как свидетель, очевидец и несчастная супруга одного из погибших жильцов, злостного неплательщика, Александра Анатольевича Тризникова. Который постоянно забывал выключить на кухне газовые комфорки. И вообще был невменяемый, с большим улетом. Вот и улетел, Царствие ему Небесное. Материал оказался столь хорош, что главный редактор сразу же выдал мне сто долларов.
- Бесстыжие твои зенки, - только и оставалось мне ответить. Что ты еще обо мне накатала? Признавайся.
- Завтра в Бульварном кольце прочитаешь. Ты жуй, жуй тщательнее, а то семга застрянет.
Алексей, может быть, чтобы утешить меня, или из-за особого доверия, протянул мне завернутый в холщевую тряпицу крест.
- Сам положишь его в сейфовую ячейку, - сказал он. - Я в этих делах туго. Выбери только банк поправославнее, не Авена с Фридманом.