Я не смог вспомнить её имя, зато у меня шевельнулось другое воспоминание…
- Ты живёшь в этом доме, - сказал я, - прямо над "Контрабасом", я прав?
- Да, - сказала она, - странно, что я при этом тебя совершенно не помню. Ты что, был у меня в гостях?
- Not yet, - сказал я, и она смахнула с лица волосы, слёзы… Даже попробовала улыбнуться.
- Нет, ну скажи, какие сволочи, - подняла она бокал и мы чокнулись, - просто Оруэлл отдыхает…
- Ты имеешь в виду "Animals Farm"? Или "1984"?
- Я имею в виду курятник, в котором мы все тут жили, как оказалось…
Но я бы сказал, что комнатка Дженни скорее напоминала клетку для канарейки. Там негде было повернуться, кроме того, что комнатка была очень маленькой - метров восемь, наверное, она была ещё и завалена шмотками, книгами, CD, виниловыми пластинками…
При этом сама Дженни была скорее похожа на чёрную курицу, чем на канарейку…
Впрочем, чаще всего она и так сидела внизу, в "Контрабасе", на высоком стульчике у стойки - чем не насест…
Не могу сказать, что я так уж похож на кенаря, но с того самого дня, когда Дженни не прошла комиссию в Гезундсхайтсамте, я стал проводить в её комнате гораздо больше времени, чем она сама…
Может быть, меня выписало ей в качестве утешения какое-то другое учреждение?
Или нас приписали друг другу… Потому что, как я сейчас понимаю, я и сам находился на грани… Сидя в "BZW", я ощущал как бы столб пустоты, в который меня неумолимо затягивало… И потом, переместившись в "Контрабас", я увлёк этот столб за своим солнечным сплетением…
Так что когда я кончал в тот вечер, ухватившись руками за Rettungsring сидевшей на мне Дженни, я думал о том, что это - настоящий спасательный, без которого я бы утонул…
И не мог не восхититься, когда Дженни повалилась на бок, мудрости нашего языка…
Свою квартиру я в этот период посещал не часто, раз или два в неделю… Домашних животных там не завелось - разве что белка могла запрыгнуть сквозь открытое окно - я оставлял окна приоткрытыми - и сразу же выпрыгнуть обратно, убедившись, что есть у меня нечего, даже если по сусекам поскрести… Я вычистил квартиру полностью от всего съестного, отключил холодильник…
Зато Дженни, кажется, доставляло тайное удовольствие… Превращение простыни в скатерть и наоборот… С чем я, естественно, пытался бороться… Но моя борьба с Дженни в этом вопросе быстро переходила вот именно в простыню… А потом снова в еду, причём именно так, как она хотела с самого начала, то есть прямо в постели, неважно, пиццу мы ели в тот момент, суши - да всё что угодно…
Пожалуй, это было единственным, что омрачало мою жизнь… Но я с этим мирился и даже - как я теперь понимаю, получал от этого какое-то дополнительное удовольствие… Которое тщательно скрывал - даже от самого себя, и пробовал с ней ссориться…
Пока Дженни не доказала, что то, что происходит во время ссор - тарелки, летящие в стены и т. п., - намного хуже, чем тихий ужас повседневного неряшества…
Месяц я провёл почти безвылазно в её квартире и в "Контрабасе", который, впрочем, воспринимал как продолжение её квартиры… И моей войны за чистоту другими средствами: в "Контрабасе" можно было не только выпить, но и закусить каким-нибудь "клубным сэндвичем", не роняя крошки в постель, потому что постель при этом находилась за потолком…
Когда Дженни уходила работать в мастерскую, я оставался лежать на матрасе в каком-то полубреду… Закрывал жалюзи и полностью открывал окно. Лежал весь день, отделённый от Бёмештрассе перфорированной изгородью, шум машин мне не мешал, в многочисленные дырочки проникал холодный ноябрьский воздух.
5. Домовой с Домагштрассе
Кроме художников там живут разве что ещё цыгане - одну из казарм, кажется, занимает целый табор… Но все остальные - а их там штук пятьдесят казарм, а может быть, и все сто - занимают художники, которые там не живут, или точнее, не должны жить - по уставу "коммуны" (никакая это не коммуна, конечно, но Дженни так говорит, а я просто повторяю вслед за ней), только работать - писать картины… Но в каждом бараке есть, как правило, один или два бездомных художника, которым больше просто негде жить, вот они и спят там среди своих холстов - а кто им запретит?
Казармы четырёхэтажные, длинные, они принадлежали бундесверу, не знаю, с какого рожна, их отдали художникам… Если бы это были казармы янки, тогда понятно - янки вент хоум, а казармы надо было чем-то заполнить… Но там ведь жили немецкие солдаты, а бундесвер, вроде, никуда не ушёл… Так, частично разбрёлся по свету, принимая участие в "антитеррористических операциях"…
Ну, наверное, казармы не отвечали больше современным требованиям… И кому тогда, как не художникам, надо было их отдать? Так что всё сделали правильно. Коммуна - не коммуна, но гигантский сквот… Самый большой в Европе - по словам Дженни…
Я был здесь раньше, много лет назад, во время так называемых "Дней Домагштрассе"…
Это когда все художники проводят ночь в своих мастерских, но не спят, а пьют вино, в подвалах играют рок-группы, каждая комната превращается в выставочный зал, да и коридоры тоже все чем-то увешаны… Тогда было довольно много народу, почти как на Ежегодной выставке Академии… То есть казалось, весь Мюнхен змеится сквозь мастерские - из одной казармы в другую… Ну и я вместе со всеми… Больше, видимо, нечего было делать в тот вечер… "Egal wohin, wo alle sind…".
Но с тех пор здесь всё изменилось… Интерес города к этой самой "зоне" почему-то остыл… Мне говорили, что ничего подобного во время "Дней открытых дверей" здесь больше не происходит… Вообще никого нет, царят пыль и уныние, ну может, горстка посетителей, мгновенно поглощаемая зевающей "зоной"…
Власти города давно уже пытаются снести казармы, но, как это часто бывает, именно в этот момент художники каждый раз объединяются, собирают подписи видных деятелей культуры, "коммунары" маршируют с плакатами перед ратушей - и всё в таком духе…
И мягкотелые наши власти каждый раз не решаются довести дело до конца, то есть снести наконец бульдозерами этот гадюшник и построить на его месте дома для дужей со всеми удобствами… Может быть, потому что и сам обербургомистр наш - в душе художник…
Я об этом знаю не понаслышке - он заходит иногда к скульптору Морицу, старик хранит в отдельной папочке рисунки, которые обербургомистр делает, сидя в его хижине, карандашные наброски на листах A4… Почему-то Мориц не показывает их никому… Но говорит, что бургомистр рисует совсем не дурно… Может быть, Мориц и даёт ему уроки…
Старик напускает вокруг визитов сановного чиновника в свою хижину толстую дымовую завесу…
Напротив "зоны" уже стоят новые здания, с некоторой натяжкой их даже можно назвать небоскрёбами… Целый, можно сказать, даун-таун… Их не было, когда я ходил здесь несколько лет назад, а теперь они есть, они стоят - подсвеченные синими огоньками, офисные здания, похожие на мерцающие серверы в комнатке системного администратора, а если учесть, что дужи, как и художники, не имеют права спать на рабочем месте, логично было бы построить с другой стороны дороги спальный район…
Дужам было бы очень удобно - только дорогу перейти… Но, как я уже сказал, художники пока что не позволяют снести свои казармы, чуть что - на баррикады…
Так вроде их и нет больше здесь, кажется, что "зона" вообще вымерла, все эвакуированы, пусто, тихо, такой себе чернобыль…
Но как только вдалеке слышится шум бульдозеров, художники вылезают из щелей, как тараканы, и объединяются в стаю - с транспарантами, прямо напротив ратуши…
То есть, по словам всё той же Дженни, как это ни грустно, Домагштрассе давно уже превратилась в колонию живописных лузеров…
Её собственное - Дженни - желание получить в дополнение к диплому свободной кунстлерши диплом гимназийного учителя связано, в первую очередь, со страхом стать жительницей "зоны".. "Всю жизнь писать поверх непроданных картин новые - точно так же никому не нужные…
Но Дженни не прошла по весу - на учителя, который на самом деле является госслужащим…
На самом деле это смешно и грустно - что её не взяли…
Это как если бы в литературный, скажем, институт в Лейпциге, принимали только абитуриентов "веса пера"… "Эмо-бой весит не больше сорока килограммов…" Но при чём тут? Дженни - вовсе не эмо, хотя внешне так выглядит, и розовые чулочки у неё имеются…
Я с трудом могу объяснить другое - своё желание пожить в этой зоне… Хотя после всего, что я написал перед этим, может быть, это и не нуждается в объяснении…
В ателье стоял кожаный диван и ещё канапе, на которое Дженни переползала, если я, по её словам, храпел…
Так мы прожили несколько дней, а потом меня оставили там одного на одну ночь…
- Сегодня переезжаем на квартиру, о’кей? - сказала Дженни.
- Зачем? - потянулся я. - Здесь так хорошо.
- Это тебе хорошо.
- А тебе разве нет?
- Мне не нравится, что мы здесь живём. Мне не нравится, что ты впал в какое-то идиотическое состояние…
- Это состояние называется "блаженство", Дженни. В котором ты к тому же сама и виновата!