Так или иначе, я уже ехал в метро, за окном, на стене тоннеля, мелькали стробоскопические картинки, реклама мотоцикла, какого-то нового римейка "Харли-Дэвидсон"… Как будто Ивл Канивл на этот раз решил перелететь не через машины, а через все вагоны поезда… И прыгнул в тоннель, как Ахим… Правда, Ахим прыгнул в вертикальный, а этот летел по горизонтали…
Ну что ты там потерял, отец, думал я, вход "в полую Землю"?
Нет, в этом тебя никогда нельзя было заподозрить…
Потом в окне поплыла желтоватая темнота, и вдруг стал на мгновение виден несущийся по соседнему тоннелю поезд… В противоположном направлении… Как будто бы на миг приоткрылось параллельное пространство, я видел пассажиров, они видели меня… Я успел с кем-то встретиться взглядом и от этого стало немного страшно - лёгкое головокружение, как будто взгляд был нитью, которая могла выдернуть тебя из сидения, перенести в соседний поезд или бросить на рельсы…
А на улице шёл дождь, у меня с собой не было зонта, и был, таким образом, прекрасный повод, чтобы зайти в ближайший пивняк… Я уже было думал так и поступить, как вдруг вспомнил, что за углом находится кнайпа, в которой, возможно, ещё собираются жители параллельного пространства… Или точнее - времени, или, как говорят, другой жизни… Была такая жизнь, когда я едва ли не каждый день бывал в этой кнайпе… Поэтому чёрт с ним, с дождём, подумал я, это же совсем рядом - в пространстве, а во времени - так далеко… Что стоит, наверное, преодолеть сто метров - и заодно десять лет…
Я толкнул дверь и вошёл в "Контрабас" точно так, как закрывают глаза и представляют себе комнату, где жили в детстве…
Мои попытки отыскать свой собственный исток никуда не привели… В какой-то дурацкий подвал, где две дурочки посмотрели на мой нос… Или это мне приснилось в метро?
Во всяком случае, теперь вокруг была самая что ни на есть реальность… Пусть и десятилетней давности, зато - надёжный кусок… Пространства, настоянного на времени… Ничего с тех пор не изменилось… Почему десять лет?’ Пять - я перестал сюда ходить пять лет назад. А впервые вошёл десять лет назад, всё правильно… За стойкой новое лицо… А может, хорошо забытое старое, в последнее время Марк часто менял лица за стойкой, какой-то нервный он был, не помню уже, почему… Никого нет, впрочем, ещё рано, народ собирается обычно где-то к полуночи… Несколько человек, незаметных каких-то, по-моему, это дужи.
Раньше в эту кнайпу дужи не ходили - в том-то и был её смысл, поэтому-то здесь и происходили за полночь такие столпотворения, что Марк вынужден был нанимать "вышибал", которые стояли на входе и не давали давке в зале перейти через критическую черту. Мы все были там как будто в автобусе, который ехал в час пик где-то в Одессе…
Габи сделала когда-то такие снимки в Одессе, очень похоже было на то, что творилось в "Контрабасе"… Куда мы все ехали только, непонятно… Сюда, что ли?
Сейчас здесь пусто, только несколько дужей поблёскивают невидимыми очками, за стойкой спиной ко мне сидит девушка, незнакомый мне бармен стоит на стульчике и вытирает тряпкой и без того чистые бутылки, расставленные в маленьких ячейках огромного шкафа, который Марк десять лет назад привёз из Южного Тироля… И столы эти дубовые оттуда же, а вот стулья теперь другие, я помню, раньше они были с красными металлическими спинками, с облупленной краской, потому что так же, как столы и шкаф, прожили не одну жизнь в тирольской деревушке…
Бармен зачем-то протирает бутылки, расставленные в маленьких квадратных ячейках шкафа, который вполне мог бы подойти для картотеки… Вот именно: не для самих книг, а для библиотечного каталога…
А за стойкой сидит девушка… Вся в чёрном…
Я, кажется, её видел, когда сам был здесь завсегдатаем… По-моему, мы с ней однажды разговаривали в другой жизни… Вот только о чём? Я напрягаю память… О лошадях?
Может быть, но подробностей я не помню, равно как и уверенности у меня нет, что это та же самая девушка… Имени я, конечно, не помню, может быть, мы когда-то и представились друг другу, но когда это было… Может быть, я её сейчас путаю с другой…
У той была странная привычка - при разговоре с тобой она периодически умолкала и, покачивая головой, как бы прослеживала взглядом невидимый шарик, блуждавший в автомате меж многочисленных луночек…
В старых пинболл-автоматах была такая игра, и она явно в неё играла, когда слышала что-то новое для себя… Она хлопала ладонью по стойке и запускала это новое, как такой никелированный шарик, блуждать среди нарисованных ландшафтов… И в зависимости от того, попадал ли шарик в итоге в какую-нибудь луночку или нет, она произносила, или не произносила: "Канн зайн" ("Может быть").
- Может быть, что мы знакомы? - говорю я, вставая и подходя к стойке со своим бокалом хеллеса.
- Канн зайн, - повторяет она, убирая с лица длинную чёрную чёлку. У неё взгляд "эмочки", но при этом что-то не видно прочих атрибутов…
Она смотрит на меня и, по-моему, не узнаёт. А я вижу, что это точно та самая девушка, что всегда думает, прежде чем ответить…
На этот раз она сравнительно недолго думает, впрочем, ничего и не говорит, просто подтверждает, что всё может быть, всё бывает…
И вдруг я вижу слезу, которая катится по её щеке…
И падает прямо в её бокал с хеллесом…
Отчего хеллес делается ещё светлее…
Наверное, это уже не первая слеза, думаю я. Мне правда кажется, что её пиво намного светлее моего…
- Что случилось? - спрашиваю я.
- Я не прошла комиссию в Гезундхайтсамте.
- Ты… очень больная?
- Да нет, ничего страшного… Просто у меня лишний вес.
- Ну и что? Ты прекрасно выглядишь…
- Да ладно… И это тут ни при чём.
- А что при чём?
- Я не могу стать учительницей рисования.
- Из-за лишнего веса?
Если бы из глаз у неё при этом не текли слёзы, я бы подумал, что она меня разыгрывает…
"Эмо-бой весит не больше сорока килограммов", - сказала мне Штефи, когда я спросил её, что, собственно, сейчас означает это "эмо"… Она прочла мне целую лекцию, в которой были и такие слова: "Эмо-бой…". Да, но бог с ним, с эмо-боем, а что там было с эмо-гёрл?
"Тогда как эмо-девушки покрыты татуировками, как русские матросы…". Однако про вес эмо-девушек я ничего так и не вспомнил, кроме того, я по-прежнему был не уверен, что передо мной вот именно эмо-девушка…
Но она плакала по-настоящему… Это было странно, если учесть, как она пропускала в себя других… Ну или их слова… Только если они, поблуждав где-то в закоулках её задумчивости… Попадали в лузу, или не в лузу, но куда-то там…
И вот теперь, если допустить, что она не шутила и она на самом деле где-то застряла, её не пропустили куда-то туда, куда она хотела, - из-за лишнего веса… А значит, и объёма, потому что вес - это плотность, умноженная на объём, да?..
Но при чём тут рисование? Нет, это какая-то глупая шутка…
- Не плачь, - попросил я, - расскажи, что всё-таки случилось…
- Я же тебе сказала, я сегодня была в Гезундхайтсамте. На комиссии. Которую я не прошла. Меня взвесили. И сказали. Что я. Могу учиться на учителя. Только если похудею… Знаешь, на сколько?
- На сколько?
- На девятнадцать килограммов.
- Они что, сумасшедшие?
- Я не знаю. Наверное. Это фашизм.
- Не плачь, фашизм не пройдёт…
- Я, конечно, поправилась в последнее время. Но столько я вообще никогда не весила! Я имею в виду столько, сколько они сказали… Минус девятнадцать… Вообще никогда… - она всхлипнула.
- Слушай, - сказал я, - конечно, всё понимаю… Точнее, ничего не понимаю… Но скажи, ты уверена, что ты хочешь быть учительницей?
- Не уверена!
- Ну так…
- Что так? А если мои картины не будут продаваться? Что мне делать? Так я бы пошла в школу…
- Но почему учитель рисования должен весить на девятнадцать килограммов меньше?.. Я понимаю, если бы ты хотела стать учительницей физкультуры…
- Послушай, это на самом деле неважно. Любой учитель гимназии является государственным служащим, что рисования, что физкультуры… А госслужащим может стать только тот, кто соответствует определённым медицинским нормам… В том числе и весу… Вот и всё.
- Ужас. Я и не знал…
- Значит, ты никогда не хотел стать госслужащим.
- Точно, не хотел… Последний вопрос: ты уверена, что ты хочешь работать в школе? Ты прости меня, конечно, но… Ты думаешь, детки сейчас лучше чиновников Гезундхайтсамта? Знаешь, как они взвешивают своих учителей?
Я увидел, как она скатала из моих слов маленький никелированный шарик, оттянула рычажок и… шарик полетел по разрисованной плоскости, стал блуждать в закоулках…
Осталось только вспомнить её имя… Можно было, конечно, и спросить, но мне почему-то хотелось вспомнить…
- Нет, - сказала она, подумав, - я не думаю, что дети лучше. Но что мне делать? Учить детей рисовать казалось мне единственной возможностью зарабатывать на жизнь… если не живописью… То где-то рядом, понимаешь?..