– Будет исполнено, ваша милость, – сказал Михей и пошел искать лакея. Вскоре он пригнал чуть ли не пинками какого-то напудренного красавчика, и Архаров приказал: пусть все здешнее лакейское сословие бросит прочие заботы и ищет девицу среднего роста в белом капуцине, из-под коего мелькает темно-зеленая юбка. Найдя же, пусть немедленно ведет… а куда?.. Да вот сюда же, в темный и сырой коридор!
– А коли она не одна такая, в зеленой юбке? – разумно спросил Михей.
Воистину – это была тяжкая морока: вылавливать на маскараде среди охочих до шалостей масок Вареньку. Наконец ее отыскали именно там, где ей и следовало быть, – при княгине Волконской. Елизавета Васильевна и хотела сообщить Архарову, что пропажа нашлась, но понятия не имела, куда сбежал обер-полицмейстер.
Варенька, препровожденная к Архарову, была взволнована чрезвычайно: она, запыхавшись и ощущая боль в горлышке, успела-таки вернуться к княгине, ее представили государыне, а перед тем она слушала любовное объяснение и видела человека, которого надеялась в жизни более никогда не встретить.
– Вас, сказывали, некий кавалер преследовал. Кто таков? – спросил Архаров.
– Николай Петрович, он из тех господ, что в Кожевниках… – тут Варенька смутилась. Архаров понял – ей неприятно вспоминать, как глупо она попалась в ловушку шулеров.
На самом деле смущение было тройное – Варенька никак не могла выбросить из головы те несколько минут, что провела в обществе государыни, и страшно беспокоилась, что сказала что-то не то и не так; а громкое Федькино признание в любви не умолкало в ее ушах, перебивая все прочие слова, которые говорили ей окружающие. Поэтому ей было даже страшно посмотреть на Федьку, он же и сам отводил взгляд, потому что вдруг опомнился и не понимал, как у него хватило наглости говорить этой девице о своей любви.
– Как вышло, что вы его узнали? Тут маскарад, все в масках, – сказал Архаров.
– Он маску в руке держал. Я его там видела два раза… или даже три раза, он жил там, однажды он по коридору в одной рубашке пробегал…
– Прелестно. И что ж, кем он сейчас явился?
– Знатным господином, сударь. На нем капуцин распахнулся, а под ним кафтан дорогой, золотое шитье… волосы всчесаны и напудрены на модный лад, высоко…
– Что еще?
– Лет ему много, сорок, поди… – тут Варенька покраснела, вспомнив князя Горелова, коему было уж точно за сорок, однако случились дни, когда она его, видя в нем жениха, стариком не считала. – Сложения тонкого, худощавого… волосы у него тогда, в Кожевниках, были темные, лицо смугловатое, нерусское…
– Кавалер де Берни! – выкрикнул Федька.
– Побойся Бога, – одернул его Архаров. – Один кавалер де Берни у нас уже имеется.
Федька опомнился. Тот де Берни, что жил в доме отставного гвардейского полковника Шитова и навел на закопанную в подвале треть сервиза, был ростом невысок, сложением – плотен, и на вид ему было лет пятьдесят, коли не более.
И тут подал голос Михей, стоявший неприметно за спиной Архарова.
– А коли не господин де Берни, так это, прости Господи, сам черт.
– О Господи! – Варенька даже перекрестилась.
– И точно, что черт! – подтвердил Федька.
– С чего вы взяли?
– Рукой не ухватить… – начал было Федька и вспомнил, что один удар замаскированный незнакомец пропустил – тот самый, что вышиб из его руки длинный тонкий нож.
Нож этот обер-полицмейстер уже отнял у архаровцев и очень жалел, что нельзя сразу вызвать во дворец Шварца, чтобы он опознал свою пропажу.
– Ловок, как бес, – добавил Михей. – И исчез по-бесовски, как сквозь землю провалился. И ходит так, что стука не слыхать.
– Серой от него, часом, не разило? – полюбопытствовал Архаров.
Федька озадаченно понюхал правую руку, соприкасавшуюся с "чертом".
– Ну-ка, Федя, покажи мне, как ты с ним воевал, – вдруг попросил обер-полицмейстер. – Хохлов, ты за беса встань.
Федька изобразил, как он наступал на незнакомца, и заставил Михея проскакивать под своей рукой дважды – как оно и было на деле.
– Диво, что он тебе сзади пинка в гузно не дал, – заметил Архаров, совершенно не смущаясь присутствием Вареньки. – Чертей мне еще недоставало…
– Нет, Николай Петрович, сие не мистическое явление, – сказала не в меру храбрая Варенька. – Я его узнала, я его увидела, когда он у двери стоял и маску заново надевал. Для чего бы потустороннему явлению маска, когда оно может само изобразить любую личину? Я и побежала за ним…
– Для чего? – наконец спросил Архаров.
– Да коли он тогда исхитрился сбежать, то ведь много беды наделать может!
Аръаров тяжко задумался, припоминая события того лета. Сбежали при налете на шулерский притон, трое – князь Горелов, Мишель Ховрин и этот самый кавалер де Берни, они чудом ускользнули от архаровцев, стреляли в подвал, где лежала умирающая Варенька, ранили Степана Канзафарова и исчезли. Добыча, правда, была хороша – сам главный мошенник Дюкро-Перрен с подручными. Но те, кого, по мнению Архарова, следовало примерно наказать, сперва скрылись, потом же князь Волконский настоятельно рекомендовал не позорить отпрысков знатных родов. И в итоге вместе с отпрысками уцелел и загадочный де Берни…
– Запомнить следовало, во что одет, и тут же мне доложить, – сказал он Вареньке. – И мои люди бы его повязали.
– Николай Петрович, я не подумала, я не успела подумать… И маскарад же! Он бы затерялся в залах, право, затерялся бы!
– А теперь он знает, что вы, сударыня, его признали. Как далее было – он обернулся?
– Обернулся! Он уже в маске был. Так ведь и я была в маске!.. – тут Варенька задумалась. По всему выходило, что загадочный кавалер узнать ее не мог. Кроме того, она при последней с ним встрече была так плоха, что он, надо думать, полагал ее уже живущей в раю с ангелами. Убегать от обернувшегося кавалера не имело смысла, более того – по одному тому, как она от него кинулась наутек, он догадался, что эта женщина знает о нем что-то нехорошее и смертельно его боится…
Архаров думал о том же и – примерно так же.
– Сбежал, стало быть, – сказал он. – И теперь мы его тут не выловим. Савин, Хохлов, от сей особы ни на шаг не отходить. А лучше всего – чтобы его сиятельство распорядился ее домой отправить. Идем, сударыня.
Они отыскали не самого Волконского, а Елизавету Васильевну.
Князь был занят – он вел крупную игру со знатными особами, в число которых с недавнего времени входил господин Потемкин, и выигрышем в той игре были мимолетные, однако очень важные договоренности о встречах и совместных делах. Напротив него сидела опасная соперница – графиня Прасковья Брюс, ровесница и любимейшая подруга государыни, не раз доказавшая свою преданность. Графиня приходилась сестрой генерал-фельдмаршалу Петру Александровичу Румянцеву-Задунайскому, а того молва произвела в незаконные сыновья покойного императора Петра Великого. Ладить с графиней и проигрывать ей было для князя Волконского куда как полезно.
А что касается фаворита – приезжие из столицы гости рассказывали, что с ним-де государыня и вовсе повенчалась. Архаров по должности знал цену подобным слухам: даже когда называется храм – Самсониевский, что на Выборгской стороне, даже когда известно, кто венцы держал, даже когда единственной спутницей царицы в этой важной поездке называют с чего-то не любезную Брюсшу, так потрудившуюся для пользы господина Потемкина, а всего лишь камерфрау Перекусихину, – все это еще не доказательство. Вот коли предъявят запись в церковной книге – иное дело.
Елизавета Васильевна была сильно недовольна тем, что Варенька вдруг потерялась, нашлась и опять исчезла. Поэтому мысль отправить ее домой под конвоем архаровцев княгине понравилась. Так и сделали.
К огорчению своему, Федька был оставлен во дворце – авось высмотрит своего противника. Клаварош как умел перевязал ему рану – неприятную царапину, и Федька отправился шататься по залам. Но толку из этого не вышло – господ в темных капуцинах и в черных бархатных масках было превеликое множество.
Архаров уселся с Елизаветой Васильевной на канапе. Он не любил этак восседать с дамами – ему казалось нелепым, что колени его прикрыты складками, воланами, широкими рюшами и кружевами их пышных платьев. Однако страшно хотелось знать, как государыня поглядела на девицу Пухову и что при сем сказала.
– Поглядела без особой нежности. Я же ее представила ее величеству как воспитанницу княжны Шестуновой, не Бог весть сколь почтенное звание. Да и представила как бы ненароком – словно бы не знала, что ее величеству угодно было видеть Вареньку.
– И что же?
– Изволили спросить, просватана ли и есть ли жених на примете.
– И что?
– Тут моя голубушка и брякни – жених скончался! Я уж испугалась – сейчас пойдет про обитель чушь нести! Однако государыня чувствительна, и это оказалось весьма кстати – Брюсша тут же вмешалась. Нехорошо, говорит, в маскараде о печальном толковать, надобно веселиться! Умница Брюсша, выручила. Государыня тогда спросила, помнит ли Варенька родителей своих.
– И что же?
– Варенька сказала – жила-де лет до шести или семи в деревне у старичков, звала их бабушкой и дедушкой, потом привезли ее в Санкт-Петербург, определили в воспитательное заведение для благородных девиц, его теперь все повадились Смольным институтом называть, но там у нее открылась легочная болезнь, и потому как-то вышло, что ее взяла на воспитание княжна Шестунова.
– То бишь, чистую правду ответила.
– Что про себя знала – то и доложила.
– И ничего более, ваше сиятельство?
– Государыня благосклонно отозвалась о Варенькиной броши, ну да это вам не любопытно.
– Мне все любопытно. Должность у меня такая.