Я сказал Софье:
"Как ты могла? Ведь я так сильно любил тебя! Как ты могла предать нашу Любовь?
Тогда твоя бабушка положила твою мать в люльку, убрала в платье грудь, приложила палец к губам и шикнула:
"Не пугай ее! Говори тише.
Затем она вышла со мною из комнаты, прикрыла за собой дверь, с досадою посмотрела на меня и просто сказала:
"В кого же ты такой уродился? Недоделок… Отец бы твой за такое - прибил бы и меня, и мой плод! А ты даже выходишь на цыпочках… Ладно, чего уж теперь…
Уходи отсюда, пожалуйста. Дочь моя не должна тебя больше видеть. Пусть лучше я родила ребенка в Грехе, чем… Сей Грех - на мне и я теперь - шлюха. Зато на моей девочке нет Пятна за то, что ты сделал. Иль верней за то, что не смог сделать. Уж лучше бы…
Лучше бы ты застрелился в тот день! Своей Чести не жаль, отца б пожалел! Он чуть не умер со стыда и горя из-за тебя…
Я не помню, как вышел из моего ж дома… Потом я написал прошение Фридриху, в котором просил его отправить меня - куда-нибудь, лишь бы из дома подальше. Америка тогда считалась известнейшей ссылкой и меня послали туда - с глаз долой.
После Войны, когда меня выкупили из французского плена, я узнал, что отец, будучи комендантом Берлина, был тяжко ранен. Русское ядро раздробило ногу его, а он все пытался ее сохранить - вот и доигрался до сепсиса… Ногу пришлось отнять по бедро, но по его личной просьбе Фридрих оставил его комендантом Берлина и командующим берлинского гарнизона.
Уже после Войны рана его вдруг воспалилась и он пролежал в горячке полгода. За время сие они убили твою бабушку - Софью.
Ее изнасиловали до смерти в тюрьме. Было следствие и по личному приказу Фрица всех насильников обезглавили. Но я, как человек причастный к разведке, знаю подоплеку этого дела…
Мой отец и твой дед страстно влюбился в мою жену и твою бабку. Он настолько потерял голову от Любви, что она стала вертеть им, как хотела. А в Пруссии начались гонения на евреев и советники Фридриха сказали ему, что нужно прервать эту связь, иначе прусский Абвер может обернуть оружие против немцев! Но они боялись, что отец все узнает, а он до смерти был - ужасного нрава.
Поэтому тюрьма и пара безмозглых скотов, которым нравилось мучить насилуемых… Все списали на их зверскую похоть и ошибку охраны. Да только отец был умнее других. Он не мог предъявить обвинений Железному Фрицу, зато…
Протри глаза, мальчик. Если твоя бабка умерла, когда твоей матери было пять лет, а еврейских родственников к тому времени выгнали из страны - откуда в ней такая ненависть к Пруссии? Откуда она знает, что ее мать изнасиловали? Почему она больше всех ненавидит именно Железного Фрица? Подумай, сынок!
Воспитывал ее - один мой отец. Воспитывал он ее, как самую любимую доченьку - младшенькую! И я не думаю, что он самолично все ей рассказывал. Да только дети чуют такие штуки порой - лучше нашего! Так что было на душе у отца, когда он рассказывал твоей матери о пруссаках, евреях и Фридрихе?! Других учителей у малышки не было и - не могло быть. Глава национальной разведки - такое лицо, у коего не может быть домашних учителей для потомства…
Я слушал и не слышал этого человека. Я пробормотал:
- Зачем ты мне это сказал? Зачем ты мучишь меня?
Иоганн фон Шеллинг воскликнул:
- Да как же ты не можешь понять?! Если мужчина любит, он - во власти жены! А ты хочешь жениться на литвинке и католичке! А, представь, - у вас пойдут дети! Твои ж латыши и придавят эту девчонку, ибо она воспитает детей в литвинстве и католичестве! А когда они сделают это, (а по другому дело не кончится!) ты возненавидишь собственный же народ ровно так же, как это сделал твой дед! Пока не поздно - откажись от нее!
Я смотрел на сие существо и не мог понять, как в нашем роду могло сие уродиться? Я только пожал плечами и прошептал:
- Не так важно - Люблю я ее, или - нет. Мои люди совершили над ней злодеяние. Или - пытались его совершить. Я взял ее к себе в дом, чтоб загладить вину слуг моих, ибо я им - Хозяин.
Я - Бенкендорф и Жеребец Всей Ливонии, а мой отец - лишь купец Уллманис. Так что и отвечать за дела егерей - мне, а не моему отцу!
На карте Честь семьи Бенкендорфов и очередной Господин моих подданных не может "поматросить с девицей", а потом выставить ее за порог! Мои подданные - сего не поймут. Стало быть, я - стану спать с Ялькой и она принесет мне кучу маленьких. И никто уже не сможет сего изменить. Ибо сие - Честь моя!
Тебя мать пригласила приехать? Чтобы ты рассказал мне все это? Сколько она тебе заплатила?
Паяц заморгал глазами и я понял, что ему и вправду заплатили энную сумму. Тогда я встал, позвал мою лошадь и, седлая ее, произнес:
- Спасибо за истории про лошадей. Интересно, что о тебе - на самом-то деле думает дядя Додик?
Только он ведь не скажет - мы ж с тобой родственники, а он - Честен… Хоть, по твоим словам - он, конечно, и - жид… Прощай, я не хочу тебя больше видеть.
Так я впервые узнал, что средь моих родственников попадаются и не только хорошие. И еще то, что даже самый честный на свете капитан Давид Меллер может мне врать… Наверно, из самых хороших и дружеских побуждений.
А еще я вдруг понял - истину в отношениях меж мамой и "бабушкой". Они и впрямь никогда не жили, как "почти мать" с "почти дочерью", но - как две сестры: самая старшая в огромном семействе и - самая младшенькая. И еще я теперь знал, что иной Грех - лучший выход из таких положений.
Каким бы греховодником, Мефистофелем, иль убийцей ни был мой дед (или - прадед?!), с точки зрения общества он был более Честен, чем его неудачливый сын. (А я не думаю, что Иоганн струсил - по моему армейскому опыту я сам знаю, как заразительна паника…)
Я не знал, что мне делать со свалившимся на меня Знанием. Я просто заперся в моей комнате и не вышел к обеду, когда на него стали звать. Тогда вечером в мою комнату постучали мама и Дашка.
Я открыл им, матушка сразу втолкнула мою маленькую сестру ко мне в комнату и я не посмел при Дашке говорить о том, что - нельзя при столь маленькой. Матушка же села рядом со мной на постель, и, обняв меня, тихо спросила:
- Ты хочешь, чтоб он уехал?
Я молча кивнул головой. Тогда матушка, показав глазами на Дашку, поинтересовалась:
- О чем вы с ним разговаривали?
- Так… Ни о чем. О тебе. О моей бабушке. О прадеде Эрихе. О том, как он любил мою бабушку. О том, за что ее убили, да еще таким жутким способом… В конце концов мне сие надоело… Скучно…
От таких слов встрепенулась моя сестра:
- Да как же тебе может быть сие - скучно? Ведь…
Мы с матушкой рассмеялись в ответ, стали тискать Дашутку и вконец настолько защекотали ее, что сами взмокли и запыхались.
Сэмюэль Саттер вскоре уехал. А в конце лета к нам из Берлина пришла посылка, в коей оказалось две шпаги. Одна из них была - четырехгранной рапирой, чтобы - колоть, вторая же - трехгранной саблей - рубить.
На гарде эфеса рапиры было выгравировано имя мастера "Джузеппе дель Джезу", а на гарде сабли - "Иоахим дель Джезу". Я сразу опробовал красоток в деле и они превзошли самые смелые ожидания.
Отец мой признался, что никогда в жизни не видал столь дорогих и смертельных "железок", а уж он-то повидал их на своем долгом веку!
Правда, он понимал в оружейной стали и объяснил мне:
- Видишь эти полоски вот тут - на металле? Это признак толедской стали и руки испанского мастера. Ей, наверно, лет триста - не меньше! Очень жестокая и жесткая синьора, смею тебя уверить!
А вот эту веселую мадьярку выковали относительно недавно - в Будапеште. Как видишь здесь полосы не прямые, но - крученые, характерные для мадьярского палаша. Колоть ей не советую, но вот разрубить противника можно от плеча до седла! Догадываешься зачем они выполнены, как родные сестры?
- Кому-то из пришла на ум озорная проделка! Вызываешь врага на дуэль, показываешь ему рапиру, а потом - бац - и одним ударом голову ему с плеч! Или того лучше - показываешь ему саблю, сходитесь, он закрывается от рубящего удара, а ты - бац - и пришпиливаешь его к стене, что муху иголкой в гербарии. Или я - ошибаюсь?!
Отец с удовольствием потрепал мою голову:
- Кстати, тебя не пугают моральные аспекты этой проделки?!
Я расхохотался:
- Отнюдь. Прежде чем тебя кокнули - убей врага первым! Это же Заповедь Бенкендорфов"!
Отец мой, - потомственный пират, согласно кивнул головой. На Дуэли и угрозы убийства в нашей Семье понятия Чести не распространялись. Впрочем, как и в Доме фон Шеллингов!
К шпагам прилагалось письмо-завещание барона Эриха фон Шеллинга. В нем говорилось:
"Шпаги сии завещаю первенцу дочери моей Шарлотты, если он примет к Чести сей дар, осознавая что в нашем Доме шпаги сии переходят от деда к внуку - обязательно через женщину. Если же он не сможет жить с Грехом моим и его родной бабушки, шпаги переходят к тому из внуков, кто примет сей Грех.
P.S. В момент согласья с Грехом первенец моей младшей дочери (иль иные Наследники) не должен знать, - какой дар его ожидает".
(В 1837 году, лежа после инфаркта, я написал подобное завещание, оставив шпаги еще не рожденному первенцу моей дочки Эрики (в браке - фон Гинденбург). С тем же самым условием - передать их Наследнику только в том случае, если он признает Грех мой и его родной бабушки, не ведая о подробностях моего завещания…)
Сие было летом, а осенью я совершил иное открытие. Я не знал предыстории сего дела, но однажды, прибыв домой на побывку, я обнаружил странного человека у ворот нашего дома.