Доходит ли до тебя, что об этом никогда не забыть твоим людям?! Они придут на твою свадьбу и будут думать, что их госпожа - дочь человека, который проливал кровь их отцов и дедов?!
Я подскочил на месте. Я взорвался. Я вцепился руками в лацканы дедовой куртки. Я заорал что-то на тему, что не его собачье дело лезть в мои дела и вообще…
Я попытался увидать Яльку. Я позвал ее, я хотел во что бы то ни стало увидать ее лицо, а вместо этого передо мной стоял тот страшный почернелый амбар. Ворота перед ним. На них петли, а в них - одна из фигур вдруг ожила и сама собою повернулась ко мне. Совсем юная светловолосая девчонка с вырезанными глазами.
Черный крест, - дегтем - по ее голому, потрошеному телу… Чуть ниже пупка - крест становился черно-красным. Что-то черно-красное медленно и лениво ползло вниз-вниз, туда… На черную от крови землю. А я вновь был в жертвенном круге и держал в руках острый нож… И оглушающе: "Будь здоров, Велс! Доброй тебе еды!
Я взмахнул ножом и попал в самое сердце очередной телки - черной масти. Она упала на черную от крови землю и захрипела и забилась в судорогах. Тут она подняла ко мне побледнелое лицо и я понял, что убиваю Яльку… А все кругом в экстазе выкрикнули - "Доброй тебе еды, Властелин Того Мира!"
Я выронил нож, шагнул вперед, обхватил мою возлюбленную за плечи и поцеловал в губы, на которых пузырилась кровавая пена… Ялькины глаза распахнулись в немом крике и… Они у нее были вырезаны, а волосы посветлели прямо на глазах. Совсем, как у неизвестной мне латышской девочки с вырезанных Озолей!
Я закричал, сам не знаю - отчего и вцепился в платье умирающей Яльки (а может быть - латышской девочки) и…
А мой дед отвесил мне тяжеленную оплеуху и оторвал мои скрюченные пальцы от лацканов его сюртука. А потом - вдруг подмигнул и заразительно расхохотался мне прямо в лицо.
Я опомнился и, сгорая от стыда, отошел подальше от старого черта и бросился ничком на землю. Изо всех сил ударил кулаком по мягкой зеленой травке пригорочка и - ничего.
Только… Я утирал странные, пустые слезы, которые сами собой катились по моему лицу. А на сердце у меня было так холодно и пусто, что кажется ударь меня по груди и оттуда раздастся гулкий тупой звук. Настолько там ничего не было…
Потом я рассмеялся, сел на пушистую зеленую травку и никак не мог вспомнить - почему я только что пытался броситься на моего родного деда? Ради Яльки? Нет, разумеется, она была весьма соблазнительной девочкой, и моя жеребячья кровь тут же начинала бурлить при одном воспоминании о ее нежном и сладком теле, но… не больше того. Что-то было еще… Но я никак не мог вспомнить - что…
Что-то оборвалось. Какой-то дурман. Наваждение… Не могу объяснить как сие называлось.
Солнышко ярко светило в голубом небе, птички щебетали о чем-то своем, легкий ветерок быстро высушил мои странные, пустые слезы и на душе моей снова стало покойно и тихо. Поэтому я улыбнулся:
- Зачем ты это сделал? Тебя мать просила? Зачем ты - так…
Дед мой долго смотрел мне в глаза, а потом вдруг спросил:
- Ты… Ты все равно хочешь жениться на ней?
- У меня нет теперь выбора… Я не могу выгнать девушку обесчещенной… Я обязан жениться.
Дед продолжал смотреть мне в глаза и бородка его меленько затряслась. ("Как у козла", - что-то холодно шепнуло во мне.) Глазенки его суетливо забегали и он гадливо проблеял:
- Но вы же не спите! Я по вашим лицам видел - вы же не спите! Как же ты мог ее обесчестить?!
Я будто со стороны услыхал чей-то тихий, суровый голос:
- Ее могли обесчестить наши солдаты. Ее почти наверняка обесчестили… И если мои солдаты готовы умереть за меня, я - Честью отвечаю за все их поступки.
- Погоди, - но тебе лишь тринадцать?! Ты даже не командовал сими скотами! Как же ты можешь за них отвечать?! Ими командовал жид - Меллер! Ими командовал пират - Уллманис!
Будто что-то оборвалось во мне. Я нормально воспринимал от дяди Додика слова, что он - "старый жид". Я смеялся с моею матушкой, когда она звала дядю Додика, иль Арью Бен Леви - "Моими жидами", а Рижский конно-егерский - "Жидовскою Кавалерией". Сами егеря моего "родного" полка звали себя в обиходе - "жидами" и даже гордились сим прозвищем. Но из уст моего деда сие слово прозвучало вдруг… Оно - нехорошо прозвучало.
Внутри меня все как будто окаменело. Я услыхал будто со стороны мой покойный вопрос:
- Кстати, а как ты получил под команду Давида и прочих? Ведь ты не хотел быть их командиром, не так ли?
Человек с козлиной бородкой растерялся от моих слов. Что-то в лице его надломилось и он прохрипел:
- За что я должен был быть им командиром? За что я должен любить сих людей?! Бабка твоя оскорбила меня и совсем опозорила… Я не хотел видеть жидовские морды… Но когда началась Революция, я по чину должен был стать командиром полка, а прусские немцы не желали приписаться в мой полк. Жиды ж думали, что моя жена была Честной и не знали подробностей… Вот они и просились ко мне… Мне нужны были дельные офицеры - так что пришлось их терпеть…
Я иногда вспоминаю сей разговор и удивляюсь, - он начинался, как отеческие советы старика малолетке, а обратился в какую-то исповедь, где я оказался вдруг исповедником…
Как ты думаешь, - почему мне - наследственному барону дозволили взять в жены еврейку? По прусским законам ведь сие - невозможно!!! А все - просто. Все очень просто…
Я болел в детстве свинкой… А может быть сие - "Проклятье фон Шеллингов"! Я не могу… Я - нормальный мужик, но от меня не бывает детей! Я - стерилен! Я НЕ ТВОЙ ДЕД!
Что-то огромное, мягкое нежно ударило мне под коленки и я осел на землю. Мир потерял вдруг устойчивость и я понесся туда - в тартары. Я замотал головой, я закричал:
- Неправда! Моя бабушка не была шлюхой! Она - иудейка, она не могла быть шлюхой!
Лицо старика приняло странный вид. Он будто прислушивался к чему-то, что слышал один только он. Затем паяц кивнул головой:
- Ты не понял… Она не была шлюхой. Она даже… любила меня. Но тебе надобно вырасти, чтоб понять мир взрослых…
Я был сыном моего отца - друга Фридриха, его кредитора, Создателя Абвера и прочая, прочая, прочая… Меня принимали как наследного принца и многие дамы были рады свести знакомство со мной… А любил я лишь твою бабушку…
Потом настала Война с русскими и французами. Сперва мы побеждали и я быстро двигался по чинам, пока не стал генералом и командиром дивизии. Но… Я получил мою должность до срока, - не имея к ней ни умения, ни привычки…
Однажды, когда моя дивизия шла на марше, мы нос к носу столкнулись с русскою армией…
Русских было так много, что на одного нашего приходилось десять-двенадцать славян. А так как мы не успели перестроиться в боевые порядки, дело пошло с рукопашной и люди мои побежали…
Паника случилась ужасная. Люди бежали по узкой дороге, бросая оружие, форму и снаряжение и не слушали ничьих приказов… Я пытался… Я хотел остановить их… Но они бежали, как безумное стадо и чуть было не затоптали меня самого.
И тогда я решил, что мне надо возглавить отряд, который бы стал заслоном перед бегущими и как-то остановил их. Я вскочил на коня и мы понеслись по дороге, обгоняя солдат… А потом общий ужас, крики проклятий моих же людей, произвели страшное впечатление на мою лошадь и она понесла…
Я опомнился лишь когда какой-то капитан нашей армии схватил моего коня под уздцы. Я хотел… Я пытался ему объяснить, что случилось, что сейчас сюда придут русские и мы должны…
Тут он выдернул меня из седла, дал мне пощечину и прошипел:
"Слезайте немедленно с лошади, люди подумают, что их бросили! Придите в чувство, вы же - генерал нашей армии! Вон те холмы, встаньте на них в каре и попытайтесь остановить как можно больше людей, чтоб защищаться! Я же с моим батальоном постараюсь задержать русских, пока вы… Пока вы не приведете людей в чувство!
Я сразу опомнился. Я пошел, как сомнамбула и воткнул мою шпагу в землю на ближайшем холме и мои солдаты, бежавшие по дороге, при виде меня, стали по одному останавливаться, озираться вокруг, вооружаться оставшимся у них оружием и занимать место в строю. Так мы стояли и ждали русских…
Только русские не пришли. Вся их армия уперлась в единственный батальон и понесла в битве такие потери, что русские командиры не решились атаковать штандарты целой дивизии после конфузии с единственным батальоном пруссаков.
А тот капитан и все его люди полегли, как один. В том бою на один его штык пришлось… Бог весть - сколько штыков русских…
На другой день стало известно, что главные силы Железного Фрица смогли нанести контрудар и теперь русские отступают по всему фронту… Потом прибыли вестовые, которые предложили мне ехать в Ставку, а вместо меня был назначен новый комдив…
На Трибунале я объяснял ситуацию, рассказал все, как было, и у меня оказались свидетели, так что… Меня оправдали.
Но пока шло это следствие, я оставался при короле под домашним арестом и не мог знать, что происходит с моей женой - твоей бабушкой.
В день оправдания (а следствие длилось почти ровно год) ко мне подошли и сказали:
"Твоя жена тебе изменила. Она родила от твоего же отца! Теперь тебя ждет в колыбельке маленькая сестричка, а старый греховодник так спятил, что показывается всюду с твоею женой, как с твоей матерью! Даже хлеще того, целует ее перед всеми - старый сатир! А от этих евреек и впрямь легко потерять голову - они же такие все сладенькие!
Я сошел с ума от сих слов. Я не помнил себя. Я испросил дозволения у короля и поехал домой. Я вбежал в мой собственный дом и в спальне жены…
Там была люлька и Софи кормила малышку своей собственной грудью. А крохотная девчушка пускала огромные пузыри, гулила и размахивала ручонками…