ГЛАВА XI
Гибель Майка Паруса
Вороной пал под ним, как только остановил он его у первого чубыкинского пикета. То летел птицею, екая селезенкой, рвал воздух в бешеном галопе, - ни разу не замедлил хода, не попросил пощады у неутомимого седока, - а когда Маркел натянул поводья - судорожно вздохнул и стал заваливаться на бок.
Подбежали пикетчики, узнали связного.
- Ух ты, какого коняку загнал! Вусмерть...
- Игрушка! Такому цены не было...
- Где командир? Ведите! - сипло крикнул Маркел, не глядя на бьющуюся, с кровавой пеной на губах, лошадь.
Чубыкина нашли в травяном шалаше, спящим.
- Так што, не велено будить, - выпрямился у входа адъютант, Маркеловых лет парнишка. - Тока прикорнули чуток, сутки были на ногах, не спамши...
Маркел молча потеснил его плечом, шагнул в прохладное, уютное нутро шалаша. От усталости подкосились ноги, медленно осел на пол. Чубыкин лежал на охапке сена, с закрытыми глазами.
- Чо нового? Докладай! - приказал он, словно и не спал.
- Плохи дела, Иван Савватеевич...
Чубыкин вскочил, словно подброшенный пружиной:
- Рухтин?! Почему так долго задержался? Я уже трех посыльных к Золоторенко погнал - и ни слуху, ни духу.
- Особых новостей не было...
- Когда оттель?
- Час назад.
- Ты чо, на ероплане? За час - шестьдесят верст с гаком.
- Коня загнал. Золоторенкова Воронка.
- Докладай!
Маркел коротко доложил обстановку.
- Нас тожеть здесь клюют, но пока не дюже, - сказал Чубыкин.
- Скоро в тыл ударят... Уходить надо сей момент. Золоторенко должен продержаться дотемна и тоже двинется на Каратаиху, к переправе через Тартас. Как было раньше условлено.
- На Каратаиху?! - Иван Савватеевич стукнул себя по лбу кулачищем. - Знать, не добрались мои посыльные до Жибары, не упредили... В Каратаихе-то белые уже... У села Минино переправляться будем через Тартас...
Маркел поднялся:
- Надо скакать назад. Попадутся мужики в ловушку.
- Куда тебе... Мотри, паря, лица на тебе нет. Пошлем ишшо кого...
- Посылали ведь уже... Заблудят, не доедут, - так же, как те трое.
- Мотри... Сказывают, парус бури любит?
- А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой, - устало продекламировал Маркел.
Чубыкин сам выбрал лучшего коня, по кличке Зайчик, проводил Майка Паруса за пикеты. Темнота пласталась над землей, выползая из угрюмых недр тайги, а в небе проклюнулись первые звезды.
- Месяц скоро взойдет, светлее будет, - Иван Савватеевич неумело обнял Маркела за плечи, приблизил к себе. - Передай там: молодцы, робятки, всыпали колчакам по заднее число, долго будут помнить. А то прямо как по етим... по бульварам разгуливают по тайге - чуть не с бабами под ручку... А теперяча будем уходить на север, к Межовке. Там нынче будет наша новая партизанская база. Туда подходят отряды из других волостей, туда же бегут мужики, каких побили и потрепали каратели на юге урмана. Поди, научились кое-чему, хоть и кровью далась эта наука. Объединимся силами в Межовке, сгуртуем целу армию - тада не страшны нам колчаки со своими пушками. Мы ить войну тока начинаем, и кончать ее тоже нам... Ну, прощевай пока... Коня не жалей, сынок... Кони ишшо будут... Прощевай, Зайчик...
* * *
И снова засвистел, загукал в ушах ветер, извиваясь, полетела навстречу белесая в темноте лента дороги. Месяц взошел, стало светлее, и Маркел безошибочно угадал сверток на Каратаиху, надеясь выехать напересек идущему к переправе отряду Золоторенко. Но прежде должен быть маленький поселок Тимофеевка.
Проселок нырнул в темную елань, здесь еще не развеялся после жаркого дня густой смолистый запах. Маркел сунул руку под потник седла - Зайчик вспотел, но бежал ровно и резво, широко черпая передними ногами. Добрый конь!
На опушке елани Маркел остановился. Такая чудная была ночь! Как по заказу... Низкий месяц облил матовым светом верхушки самых высоких елей, и они серебрились, как церковные купола с высокими крестами. Внизу же сеялся таинственный полумрак, зыбко накатывал голубыми волнами.
А Маркел тревожно прислушивался к ночи: не зазвучат ли выстрелы впереди, не послышатся ли людские голоса или еще какие звуки? Но было тихо, в темной чаще елани шевелились призрачные тени, и показалось на миг, что все это, - взрывы снарядов и гранат, люди, корчащиеся в предсмертных муках, красная от крови речка Жибара, - все это страшный сон, который, бывает, наваливается в душные июльские ночи...
Он тронул повод, Зайчик с места взял крупной рысью. У поскотины поселка Тимофеевки конь вдруг прянул в сторону, понес галопом. За спиною грохнули выстрелы. Маркел мельком оглянулся: сзади скакало с полдюжины всадников. "Каратели! На разъезд напоролся", - мелькнуло в голове. Он сорвал с плеча карабин, выстрелил. Передний из погони упал вместе с конем.
Над головою часто и пронзительно запели пули. Маркел припал лицом к самой гриве, но в этот миг Зайчик споткнулся, грудью торкнулся оземь. Маркел перелетел через его голову, вскочил, побежал. И тут, словно огнем, обожгло бедро левой ноги, в горячке он пытался еще бежать, но скоро упал, всем телом ощущая, как рушится на него черное небо.
* * *
Утром Маркела привезли в родное село Шипицино, где размещался теперь штаб карателей. Держались с ним обходительно: промыли и перевязали рану, предложили поесть. Маркел не отказался - через силу, давясь, проглотил кусок жирной баранины, запил крепким чаем.
Он догадывался, какие муки предстоит ему вынести впереди, а потому готовился к ним сознательно, собирал в себе силы и волю. Да, от него потребуют выдать планы партизан чубыкинского отряда, а если он не пойдет на предательство, будут пытать. Каратели уже знают, что в руки к ним попала крупная птица, один из организаторов отряда, помощник Чубыкина, и потому от него, от его показаний во многом будет зависеть исход дальнейшей борьбы, судьбы сотен людей. Все это ясно понимал Маркел и твердо, осознанно шел к своему главному и последнему в жизни подвигу...
В своих предположениях он не ошибся - первое, о чем у него спросили, было: куда Чубыкин увел свой отряд?
- Этого я не знаю, - Маркел опустил русую голову. - Командир никогда и ни с кем не делился своими планами.
Допрос велся в просторной и гулкой, похожей на пустой амбар избе-сходне. За длинным дощатым столом сидели трое: поручик Храпов, пожилой польский полковник и шипицинский урядник Платон Ильин. У двери, прислонившись спиной к косяку, стоял коренастый, монгольского типа, конвоир с карабином.
- Умный, однако, у тебя был командир, - сказал Храпов. - Прямо Наполеон, да и только! Да ты садись, закуривай вот... Сколько, говоришь, в отряде человек-то?
- Я ничего не говорю, - Маркел закурил папиросу, с наслаждением затянулся.
- А напрасно... - Храпов постучал костяшками пальцев по голой столешнице. - Напрасно упираешься. Мы ведь все равно из тебя выбьем, что нам нужно. Но можно без этого. Ты еще молод, у тебя все впереди - и торжество, и вдохновение, и жизнь, и слезы, и любовь... Мы гарантируем тебе жизнь, если расскажешь все честно.
Маркелу припомнилась та далекая морозная ночь, залитый луною двор деда Василька и хриплый лающий голос Храпова, читавшего пушкинские стихи. И снова этот скрипучий, словно гвоздем по стеклу скрежещущий голос... Вот как обернулась судьба: палач деда Василька стал и его, Маркела, палачом. Но хватит ли сил умереть так, как умер старик?..
- Мы гарантируем тебе жизнь...
- Одна моя жизнь не стоит многих жизней моих товарищей.
- Значит, будешь молчать?
- Да... Я ничего не знаю...
Храпов встал из-за стола, заложил руки в глубокие карманы ладного английского френча. Шагнул к Маркелу, качнулся с пятки на носок, скрипнув хромовыми сапогами:
- В героя хотишь поиграть? В этакого благородного бесстрашного рыцаря, одетого в мужицкий армяк? Как же, - романтик, поэт! - Храпов вернулся к столу, взял Маркелову записную книжечку, сшитую из толстой оберточной бумаги. Полистал, нашел нужное, торжественно продекламировал:
Пускай я буду побежден
Врагами в схватке боевой,
Но вольной птицей я рожден
И с непреклонной головой!
Не дурно-с... Возвышенно-с! Благородно-с! Не Пушкин, конечно, но... А если мы эту непреклонную голову да преклоним сейчас к чурбаку, да махнем над нею топориком? - поручик зверовато оскалил редкие длинные зубы. - Или, учитывая, что имеем дело с поэтом-романтиком, поступим еще деликатнее - по турецкому способу посадим на кол, а-с?
- Этим вы никого не удивите, - спокойно сказал Маркел. - Это единственное, что вы научились делать... Воевать-то не шибко умеете... Красная Армия вон как пинками под зад вас гонит...
- Молчать!!
Его начали жестоко избивать. Коренастый конвоир цепко держал сзади за руки выше локтей, - словно заковал в железо. Храпов, по-крысиному щерясь, бил по голове, в живот, выламывал на руках пальцы. Пинал сапогом по раненой ноге.
Рядом пыхтел Платон Ильин, тоже махал кулаками, заходясь от одышки. Пожилой польский полковник суетился вокруг, кричал почему-то рыдающим голосом:
- Мы с партизаном посланы воевать, а туг - мальчишка! Ай-яй-яй, такой молоденький ребенок, а жизни не пожалеет!.. Не бейте его, он все расскажет!
Но Маркел только стонал и плевался кровью. Его сбили, стали топтать ногами. Конвоир бегал во двор за водой, приносил холодную, из колодца. Водой окатывали голову, бухали целыми ведрами - приводили в чувства.