* * *
Утро было хрусткое от мороза. Все скрипело: промерзшее крылечко, колодезный журавель, снег под ногами. У колодца, засеянного вокруг конскими катышами, хлопотали красногрудые снегири. Мороз пощипывал в носу, пахло смолистым дымом. Дым валил из печных труб, которые только и торчали из сугробов. "Вот она, партизанская крепость", - усмехнулся Маркел, подходя к рубленому дому на краю села - "штабу", как назвал Спирька Курдюков.
В избе было накурено. Несколько мужиков сидели за столом, о чем-то громко спорили, так что вначале на вошедшего никто не обратил внимания.
Маркел пригляделся: во главе стола, возвышаясь над всеми, сидел красивый смуглый мужчина в офицерском кителе, схваченном накрест ремнями. На широкой груди четыре георгиевских креста. Примерно таким он и представлял себе партизанского командира... И вдруг оробел, растерялся. Вытянулся в струнку и ляпнул:
- Разрешите обратиться, госпо... товарищ командир!
Все удивленно уставились на парня, а георгиевский кавалер раскатисто захохотал, хлопая себя руками по коленям.
- Бачьте, хлопцы, - перед вами вчерашний служака... Ей-богу, не вру! - говорил он сквозь смех. - Признайся: чи не правда, от Колчака драпанул?..
- Было дело, - успокоился Маркел и тоже рассмеялся.
- Во! Меня, старого горобца, на мякине не проведешь - сам пять лет царю-батюшке верой и правдой служил... А якого тебе командира? Чи не Ивана Чубыкина? Так вин перед тобою, собственной персоной, - веселый хохол, которого Маркел принял за командира, указал на сидевшего рядом рыжебородого мужика. На первый взгляд, ничего особенного: широкие скулы, прямой твердый нос, глубокая, суровая складка на переносье. Только широко поставленные глаза из-под мохнатых бровей - цепкие и острые, ломающие встречный взгляд.
Чубыкин неторопливо поднялся из-за стола, вразвалку подошел к Маркелу. Невысокий, но коренастый, в плечах косая сажень, грудь просторная - как сибирский сундук.
- Кто такой будешь? - спросил гулко, как в бочку.
Маркел было начал длинно и несвязно рассказывать о себе, но Чубыкин прервал, обернувшись к сидящим за столом:
- Есть у нас тут кто-нибудь из Шипицина?
- Так есть, кажись, - отозвался все тот же георгиевский кавалер, - этот... ну, длинный такой, як коломенска верста... На днях в Косманку заявился...
- Покличьте.
Скоро, сломившись чуть не пополам, в дверь протиснулся детина, а когда стал выпрямляться - торкнулся башкой о матицу.
За столом засмеялись.
- Во це дак вымахал! - восхитился хохол. - Ну, прямо бесконечный, головы не побачишь.
- Шишкобоем ему хорошо: не надо на кедру лазить...
В парняге Маркел узнал вчерашнего плясуна, а еще - своего односельчанина Ваньшу Коробова, по прозвищу - Курсак. Вроде бы никакого отношения не имеет это прозвище к его росту, а вот, поди ж ты, прилипло...
Ваньша тоже признал земляка, закивал над ним колодезным журавлем:
- Никак, это ты, Маркелка?! А хтой-то сказывал - прижучили, мол, тебя в Омске... Иван Савватеич, да это же Маркелка Рухтин, припевки про кулаков складывать умеет... Во, послухайте:
Как у наших у ворот
Все идет наоборот:
Ломит спинушку народ,
А пирует - живоглот!
Курсак и тут хотел было броситься в пляс, но Чубыкин остановил:
- Иди. А то упадешь - наделаешь дров... А ты раздевайся, поснедаешь с нами, - указал он Маркелу место рядом, потом поставил перед ним жестяную чаплыжку мутной сивухи. - Спробуем, што ты за солдат.
Маркел отхлебнул и поперхнулся.
- Не в коня овес... - выдавил он сквозь кашель.
- Дюже добра горилка! - захохотал красивый хохол.
- Молодец, - сказал Чубыкин, - и не приучайся пить ее, заразу. Это я спытал тебя - не балуешь ли?..
Однако и от двух-трех глотков сразу замутилось в голове: должно быть, первач, что синим огнем вспыхивает от спички. Тело стало легким, послушным, и хотелось обнять этих людей, выплеснуть всё, что накипело на душе.
Но Чубыкин грубо оборвал его:
- Много болтаешь, паря. Не люблю... Хороши вожжи длинны, а речи - коротки. Скажи лучше - можешь писать?.. Ну, эти... листовки всякие, обращения?.. Таки, штобы зажигали... Штобы, значит, по деревням их пустить, как пал по тайге.
- Дело привычное. В прошлом году, когда Советы создавали, десятки таких воззваний написал. Могу даже стихами, - похвастался Маркел.
- Нет. Стихами пиши лучше воззвания к своей зазнобе...
За столом рассмеялись. Маркел насупился: за мальчишку, что ли, приняли его здесь. А сами-то?..
Чубыкин остро глянул ему в глаза, словно угадывая, о чем он думает. Заговорил медленно, взвешивая каждое слово:
- Ты не серчай, парень. Вижу - другого ты ждал, когда к нам в Косманку добирался... Дед Василек, знамо дело, насулил тебе здесь золотые горы - умеет. Да и я ему так велел - верных людей собирать в одну кучу надоть. Но ты не спеши судить о нас дюже строго допрежь времени. Приглядись вначале хорошенько. Ядро-то здесь крепкое собралось, боевое, бывший советский актив, фронтовики-солдаты. На них вся надея, как говорится: были бы кости здоровы, а мясо нарастет. Но надо, штоб и мясо нарастало здоровое, мускулистое, - не жирок пустой, тем боле - не опухоль гнойная. Счас беда наша главная - безделье. Нечем пока заняться, руки не к чему приложить. А у русского мужика как? Ежели руки не робят, значит, глотка должна трудиться... Какие послабее - хоть и немного их, правда, - уже и сивухой баловаться зачали. Заметил, небось? Но это пройдет, как тока за настоящее дело примемся. Весна бы скорее...
* * *
Трудно приживался Маркел на новом месте. Его угнетала бездеятельность. Кипучая натура требовала выхода, а тут - на сотни верст кругом глухомань таежных урочищ да кучка людей, оторванных от привычных работ и забот и оказавшихся у черта на куличках.
Люди тосковали по дому, по семьям, а главное - действительно нечем было заняться, не к чему приложить досужие руки. Тем, кто с детства был приучен к охоте, жилось, правда, полегче: они целыми днями пропадали в тайге, иногда возвращались с хорошей добычею. Некоторые же, особенно из ближних деревень, частенько отлучались без ведома командира, тайком пробирались домой, а возвращаясь, волокли с собою, кроме домашней стряпни, лагушки и жбаны с самогоном...
Маркел видел, как трудно приходится Чубыкину, сунулся было со своим советом:
- Надо бы, Иван Савватеевич, собрание созвать да командира выбрать по всем правилам... Дисциплину воинскую ввести...
- Каку дисциплину, - махнул рукой Чубыкин, - пока дела какого-нибудь не будет - не будет и дисциплины... А для отряда народу у нас маловато, оружия - и того меньше.
- Вот и давай воззвания по селам пустим - сам же говорил. Придут мужики, никуда не денутся.
- Счас не придут. Да и пользы-то от них - пьяниц лишних плодить... Весны надо ждать...
Вот ведь как сложилось дело. Добровольно надел на себя хомут. Вроде бы и не понуждал никто, а случилось так, что стал ответчиком за судьбы людей.
Руководить людьми Чубыкину не приходилось сроду. Бывало, и в собственной-то семье не всегда дашь ладу, а тут... Правда, за себя он всегда был спокоен, не любил вилять и юлить, решения принимал хоть и медленно, зато бесповоротно, навсегда. Так, вернувшись с опостылевшей войны, принял он навсегда Советскую власть, помогал ей укрепиться в своем селе Межовке. А когда началась заваруха с Временным сибирским правительством и колчаковщиной, бесповоротно решил бороться за родную власть с оружием в руках.
Правда, не думал, что начнется это так скоро и даже, на его взгляд, нелепо.
А случилось вот что. В конце 1918 года в Межовку нагрянул из волости небольшой отряд белых милиционеров. Хотя и сынки кулацкие в большинстве, но все равно ведь - свой брат, мужики, а смотри, как безграничная власть успела испакостить людей. Налетели коршунами: сами и судьи, и исполнители.
Все село согнали в сходню - огромную пустую избу, похожую на амбар. Молодой мужичонка с курчавым пушком вместо бороды, - видно старшой, - взобрался на помост и сразу взял быка за рога.
- Гражданы! - завопил он в полной тишине. - Из Омску пришла гумага за подписью его превосходительства абмирала Колчака! Населению велено сдать все, какое ни на есть оружие и боевые припасы. Нам известно, што многие фронтовики притащили с собой винтовые ружья и боевые патроны. Сдать немедля! Сроку даю два часа! Через два часа штоб все оружие было здесь! - милиционер ткнул пальцем себе под ноги. - Кто не принесет - будем делать обыск и пороть шомполами... У мене все! Р-разойдись!!
Ошарашенная толпа некоторое время недвижно молчала. Потом кто-то робко спросил:
- А как быть с охотничьими дробовиками али берданами?
- Тебе што - плетью растолковать?! - взвился оратор. - Сказано было русским языком: сдать все оружие, какое могёт стрелять!
- И рогатку у сына отнять да приташшить? Тожеть стрелят...
- Молчать!! - подпрыгнул милиционер. - Запор-рю!!!
Толпа попятилась к дверям. Иван Чубыкин чуть не бегом кинулся домой. Изба его стояла на краю, у самой кромки бора. Дома никого не было: жена с ребятишками гостила у родителей, в соседнем селе. Только бы успеть собраться и улизнуть на время в тайгу, а там дело будет видно. Но собраться он не успел. Пока готовил лыжи да укладывал в дорогу заплечный мешок, в избу к нему ввалились двое милиционеров с винтовками в руках.
- Так я и знал! - заголосил недавний оратор. - Так мое сердце и чуяло! В бега собираешься, сукин сын? А мне ужо донесли, што у тебе винтовочка есть, да и гранатки имеются...
- Пушка ишшо. Трехдюймовая, - буркнул Чубыкин, растерянно топчась на месте.