* * *
Справа по ходу поезда, за деревней Рябый Слуп, показались деревянные дома окраины Смолевичей. Басовито, веселыми перекатами загудел электровоз, и на платформе станции Александра Михайловна увидела шеренгу мальчишек и девчонок в белых рубашках и алых пионерских галстуках.
На правом фланге, у красного знамени, вытянулся по стойке "смирно" Михаил Иванович кислое. По другую сторону знамени, неслышные за оконным стеклом, бил барабанщик и трубил горнист.
Над шеренгой мелькнул по ходу поезда транспарант: "Привет Марселю! Счастливого пути!" Мальчишки и девчонки вскинули руки в пионерском салюте.
Секунда - перестук колес. И будто молнией в ее сознание: "Да это же меня ребята и Миша Кислов провожают! Не поленились, милые, прийти сюда в такую рань…"
Сильным и резким движением Александра Михайловна рванула книзу металлическую скобу и, почти до пояса высунувшись из раскрытого окна, обеими руками замахала пионерской шеренге.
Секунда - и новый перестук колес. Враз ослабев, она с трудом закрыла окно, попыталась унять в себе биение сердца и горячие слезы. А над невидимым отсюда Московским шоссе все отчетливее возвышалась громада кургана Славы: двести сорок одна ступенька и устремленные в небо и вечность четыре штыка…
Именно в этих местах воевал Марсель Сози, совершив до этого дерзкий побег и набедовавшись несколько суток в одиночку по окрестным лесам.
…Когда осенним слякотным вечером Марселя вели на очередной допрос, он сбил с ног заднего конвоира, а затем переднего и бросился в мокрую темноту. Выстрелы удалялись и вскоре совсем прекратились. Не попали конвоиры или не захотели попасть?
Марсель бежал, пока были силы. Потом, отдышавшись, перемахнул через шоссе и ночь плутал по незнакомому лесу. Наутро зашел в какую-то деревню, увидел полицейского и снова метнулся в лес.
В немецкой военной форме, но без оружия, не зная русского языка, Марсель оказался в незавидном положении и понимал, что роковой для него может стать как встреча с гитлеровцами, так и встреча с партизанами.
А дождь лил безостановочно, с какой-то неотвратимостью. Пилотка прилипла к голове, будто комок мокрой глины. Шинель набухла и весом была, как рыцарские доспехи. Только добротные сапоги не пропускали воду и берегли для ног спасительное тепло. Но даже их подкованные, на шипах, подошвы все более устало скользили по лесным тропам.
После четырех суток скитаний Марсель набрел на одинокий стог сена; из последних сил зарылся в его духовитую теплую глубину, согрелся и уснул. Снился ему городок Саргемин, отчий дом и мама, протягивавшая тарелку горячего фасолевого супа.
Марсель протянул руку к тарелке - и проснулся. Рывком выбрался из стога, шагнул в морозное утро.
Стеклянно похрустывали заледеневшие лужи, звенела под коваными подошвами примороженная за ночь земля.
Стылый ветер дохнул еле различимым запахом жилья и хлеба, и Марсель пошел на этот запах.
От густой темно-зеленой ели раздался окрик:
- Хальт! Хенде хох!
По интонации, выговору Марсель сразу определил: не немец. Охотно поднял руки, а главное - улыбнулся. И это его спасло, потому что Вигура не смог выстрелить в доверчиво улыбающегося безоружного человека, даже если этот человек - враг.
Исчерпав запас немецких слов, Вигура с напарником повели пленного по лесной тропе, а затем по единственной улице деревни Кальники к хате, которую занимал начальник штаба отряда имени Кутузова. А у того болели зубы и настроение было прескверное.
Скорее всего Марселю бы несдобровать, когда б не запах свежевыпеченного ржаного хлеба. Он щедро вытекал на улицу из форточки ближнего дома, и от одного его духа даже сытому человеку можно было захлебнуться.
Несмотря на грозные окрики Вигуры, Марсель подчинился своему внутреннему "голодному компасу" и повернул к этому дому. Второй раз к своему спасению повернул.
- Ишь ты, к хлебу пашоу, - сочувственно заметил Вигура. - Выходзиць, и у германца до хлебушка душа ляжыць…
Марсель переступил порог избы и, не обращая внимания на нескольких мужчин и пожилую женщину, видимо хозяйку, тихонько присел на длинную лавку возле окна.
Вызвали переводчика. Им оказался немец Петер Зеттель, одетый в форму обер-ефрейтора германской армии. Другие тоже были одеты в полувоенную немецкую форму.
И тут Марселя осенило: фальшпартизаны! Уголовный и полицейский сброд, предатели своей родины. И несколько среди них немцев.
Марсель сбил с ног Вигуру, вырвал у него автомат и кинулся в дверь.
И разом в его глазах крутнулись потолок, двери, пол, а затем - будто накрыли невидимым одеялом - упала черная тьма.
Очнувшись, Марсель увидел над собой невысокого и крепкого, широкоплечего человека с властным выражением лица и внимательными, чуть наискосок посаженными глазами.
- Шустряк, - усмехнувшись, произнес он незнакомое слово и по-немецки скомандовал: - Ауфштеен! Встать!
И вернул автомат пожилому человеку, который был только что сбит с ног. Угрюмо глянув на пленника, тот передернул затвор.
Марсель набрал полные легкие воздуха и крикнул:
- Да здравствует свобода! Смерть тиранам! Прощай, моя Франция!
Переводчик что-то сказал по-русски людям в хате, и они засмеялись, а пожилой человек опустил автомат. Все тем же ровным голосом, без паузы, переводчик сказал по-немецки Марселю:
- Пускай вас не смущает наша форма - временные обстоятельства вынуждают нас экипироваться за счет противника. Мы - партизаны. Как это вам понятнее… Белорусские маки. А это - командир отряда товарищ Демин.
Коротко рассказав о себе, Марсель откашлялся и запел "Марсельезу".
Затем был завтрак. Все как-то особенно радостно уселись за общий стол, и хозяйка нарезала от высокого каравая ломти теплого свежевыпеченного хлеба.
Через полгода каратели сожгут эту деревню и этот дом, а хозяйка, вернувшись из леса к своему пепелищу, опять испечет партизанам в уцелевшей печи караваи домашнего хлеба. А если пекут люди хлеб, значит, жить их дому, их деревне, их Родине.
Первый ломоть ржаного хлеба хозяйка протянула Марселю и, жалостливо всхлипнув, придвинула к нему большую кружку горячего топленого молока.
После завтрака Демин на неважнецком немецком языке и знаками предложил уже не пленнику, а повеселевшему гостю:
- Давай еще споем "Марсельезу". Вместе.
Мелодия была одна, но слова они пели разные, на русском и французском языках:
Вперед, вперед, сыны Отчизны!
День славы наступил!..
Вставай, подымайся, рабочий народ,
Вставай на врагов, люд голодный!..
Так Марсель Сози стал бойцом интернационального отделения отряда имени Кутузова, в котором воевали поляки, бельгийцы, словаки, австрийцы, венгры, немецкие антифашисты. Еще и сегодня в тех партизанских местах вспоминают находчивость и дерзкое мужество неуловимого Марселя.
…И снова повернулось колесо времени - из развалин сорокалетней давности вырастал город-герой Минск, рукотворное чудо земли белорусской. На перроне вокзала Александру Михайловну встречали Демины, мастер Яскевич и "молодой комиссар" Шибко. Здесь же встретились пятнадцатый скорый и шестнадцатый, который прибыл из Парижа.
Елизавета Ивановна тоже вышла из вагона. Внимательно посмотрела на Демина. Иван Михайлович, глянув на нее, несколько секунд что-то припоминал - и засмеялся:
- Гвардии лейтенант медицинской службы Алексеева! - Строго посмотрел куда-то вдаль и потребовал: - Выделите мне в распоряжение шесть трофейных автомашин!
Демин и Елизавета Ивановна обнялись.
- Везет моему Ивану на красивых женщин, - шутливо пожаловалась Валентина Ильинична и тоже обняла Алексееву.
Стоянка поезда - десять минут…
Когда были высказаны все пожелания и переданы гостинцы, Владимир Антонович Яскевич на вытянутых руках протянул каравай, бережно завернутый в рушник. И сказал:
- От бабки Станиславы и от всех нас. Из Хатыни. Партизанский хлеб.
Глава девятая
Партизанский хлеб
(Третий монолог Демина)
После побега из лагеря военнопленных я командовал отделением, взводом и ротой в отряде "Смерть фашизму". Отряд наш дислоцировался на севере Смолевичского и Борисовского районов Минщины, в междуречье Березины, Гайны, Цны, Усяжи, Плиссы. Местность эта болотисто-лесистая, а неподалеку - железнодорожная и шоссейная магистрали Москва-Минск.
Летом сорок третьего года отряд "Смерть фашизму" вырос в бригаду, а моя первая рота стала отрядом имени Кутузова. С весны до зимы, почти непрерывно, в нашей партизанской зоне гитлеровцы проводили карательные операции, чинили грабежи и зверства над мирным населением.
…Морозным декабрьским утром бойцы моего охранения задержали женщину и девочку лет семи.
- Глянь на ту вон сосну, - говорил женщине старший дозора Иван Вигура, кося глазом на подошедшего командира бригады Тарунова. - Увидела - это хорошо. А на сосне ломаная ветка - тоже увидела? Дак на той ветке сидит комар, правой ногой ухо чешет. Не видишь? А я все вижу и тебя наскрозь вижу - топталась тут за деревьями ты еще затемно, чего-то высматривала. По какому делу высматривала? Какими такими путями нас отыскала?
Седая женщина устало пояснила:
- Вас и высматривала. А отыскать… В лесу, что к чему, я понимаю. Да и маскировка у вас… Топчете тропы, и они с разных сторон в одно место, к лагерю сходятся…
Мы с Таруновым переглянулись.
Назвавшись Домной Прокоповной Гончаренко из деревни Мыльница, женщина попросила хлеба.
Иван Вигура сглотнул слюну и поинтересовался: