Варсонофий знал, что отцу за пятьдесят. Но сейчас, глядя на него, он в который раз поражался тому, как мало влияют на него годы. Невысокий, поджарый с виду, с бритым широким лицом, на котором выдавались обтянутые смуглой кожей скулы, Архип Мартынович походил на строевого казака среднего возраста, втянувшегося в походную жизнь и способного дать сто очков вперед какому-нибудь желторотому казачишке, впервые севшему на собственного строевого коня. Такое впечатление усиливалось благодаря ладно пригнанному на нем форменному казачьему обмундированию и шашке, нацепленной ради того, чтобы придать больше официальности разговору с делегатами соседней деревни.
- Да отдали бы вы им этот бугор. Действительно, он у нас на отшибе. Кто поедет пахать за реку? - сказал Варсонофий, припоминая, что он сам был в том краю один-единственный раз, разыскивая отбившуюся от табуна кобылицу.
Архип Мартынович, придерживая рукой шашку, бойко простучал сапожками по ступеням крыльца.
- Тут принцип прежде всего. Казачьи привилегии надо отстоять, - возразил он, догоняя сына, чтобы идти с ним рядом. - Я им предлагаю землю в аренду брать - не желают. Дай им волю, - сегодня они бугор просят, а завтра, гляди, хохлы на одну доску с казаками станут. Не могу я позволить, понимаешь.
- Тебе, батя, видней. Я не настаиваю.
- А хоть бы и настаивал. Я, паря, всегда по-своему делаю, знать должен. Смени ногу, слышь, - строго заметил он, и Варсонофий тотчас же наладился под его шаг. - Давеча у меня с мужиками спор был из-за расценок на дрова. Тоже надбавки просят. Со всех сторон смотрят, чтоб урвать. А я из какого интересу хлопотать должен? Пятьсот кубов нынче ставлю железной дороге да товариществу Амурского пароходства.
Архип Мартынович одним глазом покосился на сына: произвел ли на него впечатление размах его подрядной деятельности? В последние годы Архип Мартынович быстро шел в гору - построил паровую мельницу, открыл лавку, торговал вином (больше, правда, разведенным контрабандным спиртом), брал подряды на поставку дров и перевозку грузов, во время хода осенней кеты выставлял на Уссури и Чернушке более десятка неводов, держал даже собственного мастера-засольщика, умевшего и икру засолить и копчености приготовить. Подумывал он и о том, чтобы откупить по случаю в городе подходящий участок, построить свой дом с магазином внизу, со складом и хорошим ледником, чтобы можно было в летнее время торговать свежей рыбой, доставленной в садках с Уссури. Широкие были у него планы.
- Пятьсот кубов? Ты, батя, однако, развернулся, - Варсонофий угадал тщеславную мысль отца.
- Не пятьсот, а всего считай - полторы тыщи, - поправил Архип Мартынович. - Полторы тыщи кубов в сезон, вот как мы шагнули. - Ударом сапога он отбросил с дороги мерзлый катыш. - Что, Алексей Никитич много нынче собирается грузов отправлять на Незаметный? Тоже ведь заработок верный.
- Кто его знает. Ему, видно, и хочется и колется. Деньги-то затратить надо нешуточные, - ответил Варсонофий.
- Скажи на милость, развелась эта зараза скрозь. Куда ни кинь - всюду клин. - Архип Мартынович со злобой сплюнул, провел ребром ладони по острому кадыку. - Мне новые порядки - вот так поперек горла встают. Хуже, чем кость! Не знаю, что дал бы, чтобы вернулась старая власть.
- Вернется, батя! Вернется, - с беззаботной легкостью воскликнул Варсонофий. - Уже недолго ждать.
Архип Мартынович, нахмурясь, поглядел на него.
- Ни черта ты не понимаешь, балбес!
Обидевшийся Варсонофий несколько поотстал.
Архип Мартынович, твердо печатая шаг, шел посреди улицы, высоко подняв голову и поглядывая по сторонам зоркими, все подмечающими глазами. Когда ветер завертывал полу его шинели, на солнце сверкал желтый лампас. И Варсонофий опять невольно позавидовал отцовской самоуверенности и хватке.
Кауров, видимо, пришелся по душе Архипу Мартыновичу.
- Ну, слышал. Слышал. Доброе дело затевается, - поощряюще заметил он, отстегивая шашку и вешая ее на вбитый в стену крюк.
Пока хозяйка собирала на стол, Архип Мартынович выспрашивал Каурова о планах намечавшегося в городе переворота.
- Тут, паря, шибко много людей не соберешь, не рассчитывай, - предупредил он, довольно трезво оценивая настроение основной массы казаков. - Нынче каждому своя программа нужна. Такой программы, однако, чтобы и меня и Микишку устроила, - нет и быть не может. - Микишка был сосед Тебеньковых, многосемейный казак, вечно бившийся в нужде. - А раз нет, оно так и пойдет - кто в лес, кто по дрова. Значит, налетом брать надо. Налетел, шашку вон, размахнулся - голова с плеч. Потом уж разобраться, что переложить к себе в переметную суму, а что и вовсе зарыть. Как такая моя программа - подойдет?
Щуря хитроватые глаза, чернинский атаман пристально посмотрел на Каурова.
- Подойдет, подойдет, - сказал тот, впуская на лицо улыбку, как редкую гостью. "Вот старик, едреный корень!" - думал Кауров не без некоторого, впрочем, уважения.
Архип Мартынович не любил откладывать свои решения.
- Ты беги, Егоровна, покличь стариков. Пусть зараз же идут, - сказал он жене и назвал несколько фамилий. - Сама тут не мешай, разговор будет сурьезный. Проследи лучше, чтоб баньку как надо истопили. Им с дороги помыться следует. И мне белье приготовь. Да пусть овса зададут коням. - Сдвинув брови, он подумал немного. - Обе наши упряжки пойдут. Выедем завтра пораньше, на заре. Путь не ближний. - Перехватив тревожный взгляд жены, обращенный на сына, атаман усмехнулся. - Ничего не случится. Я тоже еду.
После бани и позднего обеда Варсонофий ушел к приятелю. Вместе они выпили полбутылки вина и отправились на посиделки. Слушали песни, лузгали семечки. Варсонофий захватил фунта два конфет и угощал девушек. Старинные казачьи песни, которые они пели, растрогали его почти до слез. Вспомнились детство, невинные ребячьи шалости.
Потом Варсонофий довольно долго простоял у соседских ворот с девушкой, которую вызвался проводить домой. Девушке неудобно было отказать ему, но она решительно не знала, как вести себя с офицером и атаманским сынком, односложно отвечала ему да посмеивалась. Еще некоторое время слышались голоса расходившихся с вечеринки парней и девушек. Затем тишина воцарилась в станице.
Варсонофий, неправильно истолковав смех девушки, слишком дал волю рукам. Девушка с силой оттолкнула его и захлопнула перед ним калитку.
- Послушай, я же не хотел тебя обидеть, - сказал обескураженный Варсонофий. - Вернись.
Ему ответили смехом.
Потревоженный разговорами, во дворе густо гавкнул тебеньковский пес, затем залаяли собаки на нижнем конце улицы. Через минуту лай доносился со всех сторон и так же неожиданно стих, как и начался.
Старики, собравшиеся у Архипа Мартыновича, еще сидели в горнице, поклевывая носами. Кауров сбросил китель, остался в брюках да в нижней рубахе. Почесывая волосатую грудь, он без любопытства, со скучающим выражением глядел на казаков.
- Немец - это, конечно, чепуха. Вот голытьбу следует вогнать в рамки, верно, - без обиняков говорил Архип Мартынович. - Нам, справным казакам, такое дело следует поддержать. Законную власть, значит. - Он глянул на вошедшего в комнату Варсонофия, молодцевато выпрямился: - Сына вот посылаю и сам иду, не хоронюсь! Поутру, казаки, с богом в дорогу, - и поднялся, давая знак расходиться.