Она ушла, а я отправился ужинать. Тут появилась Элен с напоминанием, что нас ждут в армянском клубе. Назначен вечер Института благородных девиц. Элен и раньше бывала на таких вечерах. По ее словам, так можно было повеселиться. Мне тоже хотелось рассеяться. Ведь с самого приезда у меня не было ни одного часа спокойного, всякий раз возникали какие-нибудь заботы. Чего стоит одна только история с Кирсановым! Хорошо, что все закончилось благополучно. Арсланбеков своими руками отправил на тот свет самим же им порожденное дитя. "Воздадим должное даже дьяволу", - гласит изречение. Кирсанов, хоть и враг, проявил, однако, большое мужество. Земля ему пухом!
Последние дни были особенно тревожны. Генерал Мильн оказался на редкость беспокойным начальником: находясь в Асхабаде, он и сам не спал, и нам не давал заснуть. Поручение за поручением, совещание за совещанием… Наконец сегодня, с рассветом, он укатил в Красноводск. Теперь можно было и отдохнуть.
Когда мы уже садились в машину, комендант сообщил нам, что вечер "благородных девица перенесен в клуб велосипедистов и поэтому начнется несколько позднее. Воспользовавшись этим, я решил зайти к генералу. Ои был один в кабинете. Увидев меня, поднялся и с улыбкой спросил:
- Что же вы не поехали?
- Сейчас едем… Вечер перенесли в клуб велосипедистов. Поэтому запаздывают.
- Екатерину увидите?
- Нет.
- Почему?
Я рассказал генералу о разговоре с Кэт. Он с интересом выслушал и с легким смешком сказал:
- Я вижу, нам не везет. Что мы ни делаем, все оборачивается против нас!
Генерал закурил и с той же улыбкой продолжал:
- Надеюсь, она не очень поверила вашей искренности?
- Нет, кажется, поверила, и серьезно.
- Тогда плохи ваши дела. Как бы вам не пришлось носить траур по погибшей любви.
- Ха-ха-ха! - Я постарался поддержать настроение. - Любовь, значит, тоже умирает?
- Вы должны знать это лучше меня!
Тут, как всегда, появился капитан Тиг-Джонс. Прервав нашу беседу на самом интересном месте, он протянул генералу какой-то документ:
- Смотрите, что они делают!
Генерал взял бумагу, прочитал не спеша. И вдруг злобно выругался:
- Идиоты!
Я понял: случилось что-то неприятное - и промолчал. Генерал сам пояснил, в чем дело:
- Помните, несколько месяцев назад этот болван Фунтиков сунулся к железнодорожникам - проводить у них митинг. Притащил с собой всех членов правительства. Вздумал говорить о мобилизации! Но ему и рта раскрыть не дали, - в зале поднялся крик, свист. Действовали люди большевиков. Ваш друг Дохов тоже пытался выступить, но и ему не дали говорить. В конце концов все они вынуждены были покинуть клуб. Трибуной завладели большевики. Говорили все, что им вздумается. А завтра, в два часа, они опять хотят провести собрание.
Полное лицо генерала покраснело от гнева. Вынув из кармана носовой платок, он вытер влажный лоб и сердито посмотрел на капитана:
- Кто разрешил им нарушить мой приказ?
Капитан ответил смущенно, словно был виновен в случившемся:
- Я говорил с самим Дружкиным. Он утверждает, будто бы запрещение собраний и митингов породило недовольство среди рабочих и послужило хорошей пищей для большевистской агитации. Вчера железнодорожники, сторонники меньшевиков и эсеров, целой группой пришли к Зимину и потребовали провести собрание хотя бы днем. "Если вы настоящие правители, разрешите это или уходите со своих постов, - пусть англичане сами хозяйничают в крае", - заявили они. Сегодня состоялось экстренное заседание правительства. После долгих споров пришли к такому решению. Один только Дружкин был против.
- Гм, кретины! - Генерал взял бумагу и снова бегло проглядел ее. - Смотрите, что они пишут: "На собраниях не должно быть выступлений, осуждающих политику Закаспийского правительства и наших английских друзей…" А если такие будут? Что тогда они станут делать?
- Не знаю, - так же смущенно ответил капитан.
- Никаких собраний! - объявил генерал. - С утра займите все входы в клуб. Не впускайте ни одного человека!
Тяжело дыша, генерал некоторое время шагал по кабинету. Затем обратился ко мне:
- Завтра встретьтесь с Зиминым. Скажите этому дураку: никто не смеет отменять мои приказы, Чего в свое время добился Фунтиков, проведя митинг? А Зимин не лучше его. Так пусть не мудрит. Одиночная камера и для него найдется.
В разговор вступил Тиг-Джонс:
- Зимин намерен завтра сам приехать к вам. Они совершили еще одну глупость: снова обсуждали состояние финансов. Поднялся большой шум. В конце концов постановили: если мы в течение пяти дней не дадим обещанной дотации, правительство уйдет в отставку.
- Что-о? Уйдет в отставку?
- Да… Окончательную формулировку постановления поручили Зимину и Крутене…
Генерал жестом выразил свое возмущение. Сжав кулаки, он сердито выкрикнул:
- Вместо денег получат вот это!
Тут в кабинет вбежала Элен с известием, что прибыл посланный от "благородных девиц" и что нас ждут. Получив у генерала разрешение удалиться, я вышел вслед за нею.
Возле клуба велосипедистов никого, кроме наших солдат, не было. Но еще издали можно было услышать восточный оркестр. Особенно усердствовал музыкант, ударявший в бубен, - резкие, нестройные звуки обрушились на нас уже при входе. Но еще неприятнее, чем эта музыка, меня поразило другое: в вестибюле, окруженный поклонницами, криво улыбаясь, стоял Айрапетян. Как этот-то попал сюда?!
Нас уже ждали. Едва мы вошли, послышались приветственные возгласы, крики "браво!". Вездесущие фотографы начали щелкать аппаратами.
Айрапетян сперва познакомил нас с "благородными девицами", организовавшими этот вечер, а затем с их щедрыми покровителями. Меня удивило одно: ничто не говорило о войне, в клубе была атмосфера мирного времени. Большинство мужчин были во фраках, дамы - в вечерних туалетах. Казалось, они собрались, чтобы продемонстрировать свои драгоценности, - броши и серьги, колье и медальоны так и сверкали в ярком свете ламп. Только "благородные девицы" были одеты скромно, в форменные платьица из коричневой шерсти. Белоснежные фартуки, даже черные туфельки на высоких каблуках и ленточки в волосах на всех были одинаковые.
Я не утерпел и, обратись к Айрапетяну, шутливо спросил:
- Может быть, вы празднуете взятие большевиками Оренбурга?
Вокруг засмеялись. Но Айрапетян ответил серьезно:
- Даст бог, скоро услышим об окончательном уничтожении большевиков. Вот тогда будет настоящий праздник!
Со всех сторон послышались голоса:
- Браво! Браво!
Девицы разносили на серебряных подносах бокалы с шампанским и коньяком. Айрапетян взял два бокала, один подал Элен, другой мне. Затем выбрал для себя самую большую рюмку с коньяком и обратился к собравшимся:
- Дорогие дамы! Господа! Кто-то сказал: "Вместо тысячи дешевых друзей пусть будет у тебя один друг, но дорогой". Сегодня у нас есть этот единственный друг. Это - Великобритания! Все мы знаем о том, как героически борются с большевиками ее сыны! Так выпьем этот первый бокал за гордых сыновей Великобритании! За здоровье его превосходительства генерала Маллесона и нашего дорогого друга полковника Форстера!
В зале точно бомба разорвалась! Поднялся такой крик, что казалось, все здание рухнет. Все уставились на меня. Я отлично понимал, что окружающие кричат по заказу, что я оказался героем по чистой случайности. Но все же почувствовал гордость, сердце забилось учащенно. Есть ли у человека более слабая струнка, чем честолюбие!
Шум постепенно затих. Все начали по одному подходить ко мне, чокаясь бокалами. В этот момент черноглазая, чернобровая, стройная девушка подкатила столик на колесиках с установленной на нем широкой серебряной чашей. Чаша была пуста. Я сразу понял, в чем дело. Комендант предупредил меня: торжественный вечер устроен для сбора пожертвований в пользу дашнаков, сражающихся на фронте.
Айрапетян, опередив всех, сунул руку в карман, вытащил целую пачку денег и бросил в чашу. Затем снял с руки золотые часы и, положив их туда же, провозгласил:
- Пусть это будет подарком одному из наших храбрых бойцов!
Я тоже взялся за бумажник, но Айрапетян удержал меня:
- Нет, нет, господин полковник! Вы - гость! Это мы должны собирать деньги для вас.
Я все же вынул бумажник:
- Пригодится на черный день! - и, вытащив несколько десятифунтовых банкнотов, бросил их в чашу.
Публика заволновалась. Защелкали фотоаппараты. К столу подошла какая-то дама и, сняв с руки массивный браслет, молча положила его в чашу. Послышались восхищенные возгласы.
Столик па колесах постепенно катился дальше. В несколько минут серебряная чаша наполнилась доверху. Снова принесли вино, подали фрукты и сладости. Зазвучала мелодия вальса, начались танцы. Айрапетян подвел ко мне даму, пожертвовавшую браслет.
- Наша первая красавица и лучшая танцорка… мадам Аракса! - проговорил он, как всегда с грубым смехом.