Подсовывая подушки то под правый бок, то под левый, Абдулмеджит-хан томился ожиданием и размышлял, что хорошо бы, плюнув на все запреты, ударить по Куммет-Хаузу - все равно от этой лисицы Эмина толку не будет, зря хаким питает какие-то надежды. А новая победа вот как нужна Абдулмеджит-хану! Конечно, взятие Ак-Кала уже создало ему известность, но хан, человек неглупый, прекрасно понимал, насколько все это непрочно. Ведь Ак-Кала была давно уже лишена своих неприступных стен и грозную известность ее поддерживало лишь название крепости. А вот когда он захватит Куммет-Хауз и заставит покориться всех туркмен, слава о нем может докатиться до самого Тегерана.
В шатер заглянул нукер.
- Простите, ваше превосходительство… Прибыл Борджак-бай.
- Зови его сюда! - оживился Абдулмеджит-хан. - А людей его отведите к кому-нибудь из сотников, дайте чаю, накормите.
- Бе нишим!
- Обед готов?
- Готов. Подавать?
- Глупец! Сначала кальян подай, чай подай - обед потом! Быстро!
- Бе чишим!
Через некоторое время в шатер вошел уставший Борджак-бай, проговорил:
- Эссалам алейкум, хан-ага!
Абдулмеджит-хан, не вставая, пожал баю руку, вежливо справился о здоровье, добавив с усмешкой:
- Однако вы себя порядком ждать заставили!
Борджак-бай вытер пыльное лицо зеленым шелковым платком, сказал несколько извиняющимся тоном:
- Знаю, хан-ага, что ждали. Знаю. Да только не дай бог быть сейчас среди нашего народа… Клянусь аллахом, хан-ага, я стыжусь, что я туркмен!
- Что же вас так огорчило? - спросил Абдулмеджит-хан.
Два сарбаза внесли кальян и чай на серебряном подносе.
- Передайте сотникам, чтобы здесь никто лишний не шлялся! - приказал Абдулмеджит-хан и с удовольствием
затянулся ароматным дымом. Борджак-бай сразу же потянулся к чайнику - видать, пересохло горло с дороги.
- Что там было? - сказал он на повторный вопрос Абдулмеджит-хана. - Все было, кроме добра, хан-ага. Да-да… Я и раньше знал, что ничего из этого дела не получится, но не мог не уважить хакима. Будь моя воля, не поехал бы ни за что!
- Эмин-ахуна видели?
- Видел. Он вам большой привет передал. - Борджак-бай глотнул чаю. - Ахун, хан-ага, человек неплохой. Лучше Ирана, говорит, никто нас не защитит. Он понимает положение. Хоть, говорит, и не верят мне в Астрабаде, но я им предан.
- Что это значит?
- Наверно, обиделся за поимку Шукри-эффенди. Говорит, с порога, мол, моего гостя увели.
- Ай, баба! А ему известно, кто такой Шукри-эффенди и зачем он появился в этих местах?
- Не знаю, хан-ага, что ему известно, но он обиделся. Не сильно, правда. Если, говорит, власти арестовали, значит не без причины, только вот плохо, что случилось это у моего порога. Да, хан-ага, с самим ахуном договориться можно. Вся беда в том, что сидят вокруг него люди, прислушивающиеся к словам сердара Аннатувака и поэта Махтумкули. Они-то и мутят народ.
- А что они говорят?
- Ай, много говорят, хан-ага! Что кому в голову взбредет, то и говорят… Мол, нас, туркмен, целый год доит каждый встречный, а когда мы голодны, то корма никто не подбросит.
- Как это понимать?
- Объясню, хан-ага… Они говорят: государство постоянно взимает с нас дани, подати, налоги, а нам от государства никакой пользы нет вообще.
- О будь прокляты ваши отцы!.. Так прямо и говорят?
- Так и говорят, хан-ага. А почему бы не говорить? Люди Махтумкули и Аннатувака чуть ли не каждый день прибывают в Куммет-Хауз. Они-то и будоражат всю степь!
- Было бы от чего шуметь! Несчастную сотню коней - только и требуют от Куммет-Хауза! И это для них много?
- Видимо, хан-ага, считают, что много… Они знаете что говорят? У меня даже язык не поворачивается повторить, никогда не позорили меня так перед народом! "Ты объединился с хакимом и хочешь завлечь нас в сети", - вот какие слова сказали они мне в лицо!
- Неужели Эмин-ахун не может заткнуть им рты?
- Эх, хан-ага, да разве его слушают! Народ совсем голову потерял! Клянусь аллахом, я сам все время как на иголках сижу! Все мне кажется, что-то случиться должно… Вот я вам случай недавний расскажу. Господину хакиму рассказал и вам расскажу… На днях возвращаюсь домой из Астрабада и вижу: целая толпа ждет меня. Окружили и твердят в один голос: "Если хаким желает нам помочь, то пусть поможет всему туркменскому народу, иначе мы не станем сидеть спокойно дома, бросив в беде своих братьев. Представляете, хан-ага, мои люди - и мне же такие слона говорят! Что станешь делать? Отделался от них кое-как. А уж после узнал: в этот же день были в Кумуш-Тепе люди Аннатувака…
Абдулмеджит-хан нахмурился. Все, что до этого говорил Борджак-бай, было неприятно, но дапно известно, последние же слова заставили насторожиться: положение чрезвычайно усложнится, если джафарбаи возьмутся за оружие на стороне сердара Аннатувака.
- Надо быть очень бдительным! - тоном приказания сказал Абдулмеджит-хан. - Сплетников и всех, кто ведет недостойные разговоры, гоните, как собак! И сами по возможности старайтесь меньше покидать Кумуш-Тепе: если будете все время находиться среди народа, люди Аннатувака не смогут действовать открыто и безнаказанно. Я знаю, что вы устали с дороги, но все же постарайтесь к рассвету добраться до Астрабада. Сейчас все решает время - надо не дать возможности Аннатуваку оправиться от поражения в Ак-Кала. Он думает на берегах Атрека набрать новую силу, но я перехвачу его! Моя сабля не коснется ножен, пока я не брошу под солнцем его труп! Я ему еще покажу, кто такой Абдулмеджит-хан! Я сделаю так, что на его землях будут выть одни шакалы! Он считает себя Рустамом, глупец! Посмотрим, проклятие твоему роду, кто Рустам-зал, а кто Шейх-Сенган!
Бледное худое лицо Абдулмеджит-хана дрожало и кривилось, тонкие губы прыгали. Борджак-бай подивился в душе его внезапной ярости. Попивая чай, ответил не спеша:
- Хорошо, хан-ага… Если нужно, мы немедленно отправимся в путь… Однако есть просьба к вам большая…
- Прошу вас! - милостиво разрешил Абдулмеджит-хан. успокаиваясь.
- Не осуждайте, если скажу не так.
- Говорите, говорите!
Борджак-бай помедлил, раздумывая, стоит ли говорить то, что он собирался сказать, или не стоит. Абдулмеджит-хан нетерпеливо сказал:
- Ай, баба! Что же вы прикусили язык? Говорите, если есть что говорить!
Борджак-бай рассердился и, не донеся до рта пиалу с чаем, бухнул:
- Зря Адна-сердара в зиндане держите!
- Что?! - гневно изумился Абдулмеджит-хан. - Зря?
Однако решительность Борджак-бая оказалась короткой, и он заговорил своим обычным тоном:
- Нет-нет, не осуждайте, хан-ага! Это бес меня путает. Да-да, бес. Не судите строго: конечно, не зря сердара посадили - это все понимают. А только, мне кажется, было бы лучше, если бы он сейчас находился среди гокленов. Недавно вернулся человек, посланный мной к Эсбер-ды-хану. Хан велел передать: если, мол, не хотят отдать народ полностью в руки сердара Аннатувака и поэта Махтумкули, пусть немедленно освобождают Адна-сердара… Подумайте сами, хан-ага, кто может отвернуть гокленов от порочных проповедей Махтумкули? По-настоящему только Адна-сердар. А против Аннатувака стать лицом к лицу? Тоже Адна-сердар. Потому что он во всей степи никого, кроме себя, не считает предводителем народа. Знаете нашу туркменскую пословицу: "Головы двух туров в одном котле не варятся"? Пусть Аннатувак столкнется с Адна-сер-даром.
- Столкнутся ли? - усомнился Абдулмеждит-хан.
- О чем речь, хан-ага! - воскликнул Борджак-бай. - Обязательно столкнутся! Адна-сердар предпочтет скорее собак пасти, нежели подчиниться Аннатуваку, а Аннатувак тоже норовом крут. Нет, хан-ага, я точно знаю - их вражда давняя и неразрешимая.
- Почему же сын не исполняет его поручения?
Борджак-бай махнул рукой, презрительно усмехнулся.
- Сын Адна-сердара, хан-ага, опоздал, когда ум делили. Это ни рыба, ни мясо, так что удивляться не стоит. Все дела ведет старшая жена сердара, женщина неглупая и решительная, но, сами понимаете, - женщина. А нукер, которого послали с поручением из Астрабада, бежал недавно с младшей женой Адна-сердара.
Глаза Абдулмеджит-хана округлились.
- Как? С женой сердара бежал, говорите?
- Да, мой хан! - притворно вздохнул Борджак-бай.
- Тот самый нукер, который из Астрабада уехал, даренный и обласканный хакимом?
- Да, хан-ага!..
- Ай, баба! Под самый корень, значит, сердара подрубил?
- На весь мир опозорил, - согласился Борджак-бай. - Верно говорят, что разжиревший ишак лягает своего хозяина.
Абдулмеджит-хан грубо выругался.
- А ведь на святом коране клялся!
Борджак-бай пожал налитыми плечами.
- Для таких клятву нарушить все равно, что с осла соскочить! В наше время нельзя на человека полагаться…
- Вас тоже трудно понять! - упрекнул Абдулмеджит-хан. - То говорите, что можно довериться, то - нельзя…
Несколько мгновений Борджак-бай непонимающе хлопал глазами, потом тихо засмеялся.
- Это я о черни говорю, хан-ага, что нельзя ей доверяться. А сердар - совсем иное дело! Он умрет, но от клятвы не отступится! Сердар человек веры, ревниво все намазы соблюдает. Последний раз, когда мы разговаривали, сказал: "Все сделаю, что прикажет государство, только с Шатырбеком никогда не примирюсь!"