- Жертвой вашей буду, справедливый хаким, берите все, что хотите, только не позорьте так своего верного слугу!
Хаким отпустил бороду Адна-сердара, брезгливо вытер ладонь полой халата.
- "Не позорьте"!.. Если в течение этой недели лошади не перейдут Серчешму, тогда узнаешь, что такое позор! Глупцы! Я вам покажу, как перечить государству! Сейчас твой нукер отправится в Хаджи-Говшан - говори, что, хочешь передать своим. Выбирай одно из двух - или имущество, или жизнь. Третьего я тебе не оставлю.
- Хаким-ага, нукер ничего не сможет сделать! - взмолился Адна-сердар, поняв, что не удалось провести хитрого хакима. - Лучше я сам поеду туда! Клянусь честью, сделаю все! Может, смогу народ убедить, а не смогу - все, что имею, разделю пополам. Поверьте, справедливый хаким, клянусь аллахом, не обману!
- Нет, теперь не вырвешься из моих рук! - сказал хаким. - Не выпущу до тех пор, пока кони не перейдут Серчешму. Поспеши передать повеление своему нукеру, ибо время не ждет…
Не глядя на Тархана, сердар сказал рвущимся голосом:
- Скажи Илли-хану… пусть обойдет всех… всех гокленов… Пусть поклонится в ноги Аннаберды-хану, Карлы-баю и другим… Пусть приведет две тысячи лошадей… приведет в Серчешму… Если надо, пусть продаст все… все, вплоть до овец. Ничего не жалейте…
Последние слова он выдавил с трудом, представив себе свои необъятные отары, пасущиеся в широкой степи. Мысль, что все это может исчезнуть, была настолько страшной и дикой, что Адна-сердар почувствовал головокружение, прислонился к стене, чтобы не упасть.
Разгадав его состояние, Ифтихар-хан внутренне улыбнулся, весьма довольный собой, и сказал Абдулмеджит-хану:
- Дайте сердару воды. Пусть охладит свое сердце.
Когда Адна-сердар напился, хаким спросил:
- Больше никаких поручений не передадите?
- Нет, справедливый хаким! - с глубоким вздохом ответил сердар.
Тогда хаким повернулся к Тархану.
- Ты слышал, нукер, что сказал твой господин?
Все это время Тархан со злорадством наблюдал за унижением Адна-сердара. Его радовало, что этот грубый, самодовольный человек, не считающийся ни с чем, кроме собственной прихоти, не признающий за людей никого, кроме самого себя, стоит перед хакимом со слезами на глазах. Потом у Тархана мелькнула мысль, что он сам находится не в лучшем положении, но он подумал с равнодушной горечью: "Ай, будь что будет! Все равно плакать обо мне некому!" Однако вспомнил Лейлу и устыдился своих мыслей. Появилось страстное желание вырваться отсюда во что бы то ни стало.
- Слышал, ага! - ответил он на вопрос хакима. - Все слышал!
- Хорошо понял?
- Понял, ага!
- Проводите его к Исмаилу, - сказал хаким Абдул-меджит-хану. - Пусть тот возьмет с собой десять-пятнадцать сарбазов и переведет нукера через реку. А на прощание… - хаким помедлил, словно раздумывая, оттопырил нижнюю губу. - На прощание пусть отрежут ему правое ухо и дадут в руки, чтобы не забывал о своем приезде в Астрабад.
Тархана словно обожгло огнем.
- Лучше прикажите отрубить мне голову, ага! - дрогнувшим голосом сказал он. - Чем я провинился перед вами? Я простой нукер! Вчера был нукером сердара, сегодня- вашим стал… Пусть лучше умру, чем жить опозоренным!
Ифтихар-хан с любопытством посмотрел на него, кивнул Абдулмеджит-хану.
- Что вы скажете на это, хан? Клянусь аллахом, нукер разумнее своего хозяина. Похвально, очень похвально… Что ж, джигит, если так, не станем тебе резать ни ухо, ни голову. Но помни: ты обязан без промедления выполнить приказ сердара.
- Выполню, ага! - воскликнул обрадованный Тархан. - Не позже завтрашнего вечера буду в Хаджи-Говшане!
- Похвально твое старание, - одобрил хаким. - Иди.
Но когда Тархан повернулся к выходу, хаким остановил его:
- Подойди ко мне, нукер!
Он отвел Тархана в сторону и тихо сказал:
- Передай сыну сердара: если сможет схватить поэта Махтумкули и передать его сарбазам в Серчешме, я в тот же день отпущу его отца. В тот же день, понял?
Пораженный Тархан кивнул:
- Понял, ага!
- Но только об этом никто из посторонних не должен знать.
- Понимаю, ага!
Хаким достал с полки коран, переплетенный в зеленый бархат.
- Поклянись на священной книге.
Тархан мысленно произнес: "Говорю неправду… Говорю неправду… Говорю неправду…" - и со спокойной совестью поклялся:
- Клянусь сохранить тайну!
Он повторил это трижды и коснулся лбом корана.
Внимательно наблюдавший за ним хаким сказал:
- Молодец! Похвально… Как звать тебя, нукер?
- Тархан.
- Очень хорошо… Хан, подарите джигиту красный халат и острую саблю - пусть знает, что хаким ценит верных слуг.
Когда Абдулмеджит-хан увел Тархана, хаким сел и спросил безмолвно стоящего Адна-сердара:
- К какому же вы решению пришли в Ак-Кала?
Адна-сердар переменил затекшую ногу, угрюмо сказал:
- Там, где присутствуют Махтумкули и сердар Аннатувак, трудно придти к разумному решению, ваше превосходительство.
- Почему? - поинтересовался хаким, хотя знал, что может ответить сердар.
Однако ответ удивил и насторожил его.
- Они ждут защиты издалека, от русских!
- От русских? - удивленно спросил Ифтихар-хан. - А вы? Вы у кого ищете?
- Мы выросли на иранской земле! - твердо сказал Адна-сердар. - Нам нет защитников, кроме Ирана!
- Так-так… А вы Шукри-эффенди знаете?
Лицо Адна-сердара покрылось красными пятнами.
- Он проделал большой путь, - ехидно продолжал ха-ким, откровенно наслаждаясь замешательством сердара. - Он прибыл из самого Стамбула, чтобы повидаться с вами. Было у вас свидание?
Сердар глухо сказал:
- Я его, ваше превосходительство, видел один только раз… у Эмин-ахуна…
- Всего раз, говорите?.. У Эмин-ахуна?..
Торопливо вошел Абдулмеджит-хан, извинившись, взял лист бумаги. Твердо нажимая калам, написал: "Пришел сын Борджак-бая. Ждет в соседней комнате. Говорит, есть важные вести".
Ифтихар-хан прочел, тяжело поднялся.
- Вот, хан, - сказал он, - сердар утверждает, что видел Шукри-эффенди всего один раз у Эмин-ахуна. Один-единственный раз!.. Сделайте так, чтобы они смогли еще раз встретиться до рассвета. Пусть наговорятся вдоволь. А нашу беседу мы продолжим завтра.
Пятна на лице Адна-сердара слились в сплошной румянец.
Глава четырнадцатая
КОГДА ЧЕЛОВЕК СЛАБ…
Тархан добрался до Хаджи-Говшана уже затемно. Его не встретил никто, кроме беспокойных собак. Во многих кибитках мерцал свет, но говора не было слышно нигде. Тихо было и на подворье Адна-сердара.
Тархан привязал коня, бросил ему пару связок сена и направился к кибиткам, раздумывая, в какую из трех войти. Беспокойное сердце само подтолкнуло его к крайней кибитке, рука сама, против воли, откинула килим на двери.
В кибитке была одна Лейла. Увидев вошедшего Тархана, она вскочила, глядя на него одновременно и с ужасом и с радостью. Разве могла она думать, что Тархан так быстро вырвется из рук кизылбашей? Разве могла она, уже похоронившая все свои надежды, поверить, что это именно он стоит перед ней - запыленный, усталый, родной!..
Тихо вскрикнув, она бросилась к нему и застыла на его груди. Ее пальцы впились в пропыленный халат джигита с такой силой, что, казалось, оторвать их можно только с кистями рук…
Но они оторвались сами, как только стукнула распахнувшаяся дверь соседней кибитки. Лейла быстро вернулась на свое место, Тархан отодвинулся к двери. Вошла маленькая девочка со смешно торчащими косичками. Она, хныча, пожаловалась Лейле:
- Овез подушку не отдает!
Тархан присел на корточки, пальцами вытер у девочки под носом, посочувствовал:
- Не отдает, говоришь?
- Да!
- А ты маме пожалуйся!
- Мамы нету!
- Куда же она ушла?
За девочку ответила Лейла:
- Махтумкули-ага вернулся… Все люди у него собрались.
- Илли-хан тоже там?
- Да, все там…
- Тогда и я пойду! - сказал Тархан. - Надо важную весть передать.
Кибитку и мазанку Махтумкули окружало плотное кольцо людей. Все молчали, слышался только голос Махтумкули, рассказывающего о своей встрече с хакимом. Тархан постоял поодаль, подумал, что его появление прервет рассказ Махтумкули, и решил придти попозже, когда люди начнут расходиться. Он повернул назад, но в темноте налетел на какой-то вбитый в землю кол и с шумом упал. Тельпек отлетел далеко в сторону.
Кто-то поднял его, отряхнул и громко засмеялся:
- Эй, батыр, половину клада мне отдашь!
Говорящий подошел ближе, протянул тельпек.
- Возьми свою голову! - И вдруг удивился - Никак это ты, Тархан?.. Когда вернулся?
Узнав Караджу, Тархан досадливо сморщился.
- Тише, ты! - сказал он, поднимаясь и отряхивая халат. - Чего раскричался!
- А ты чего таишься? - еще больше изумился Караджа. - Воруешь, что ли? - И во весь голос закричал - Эгей, люди!.. Тархан вернулся!..
У кибитки Махтумкули затихли, и сразу же тишина взорвалась разноголосым шумом. Люди вскакивали, оглядывались по сторонам, ища глазами Тархана.
- У, ослиная глотка! - Тархан яростно скрипнул зубами и сделал шаг по направлению к Карадже. Тот испуганно попятился.
- Ты чего?.. Чего кидаешься, как бешеный?.. Думаешь, если дохлого тигра одолел, так и на людей кидаться можно?
Тархан грубо выругался и пошел к людям.
Первым его встретил Илли-хан.
- Отец т-т-тоже в-в-вернулся?
- Нет, - сказал Тархан, - он не вернулся.
- А п-п-почему?.. Г-г-где он?
- В Астрабаде!