- Знаешь что… Вика. Вот едешь иной раз по степи и думаешь: чтобы земля, наконец, узнала настоящую человеческую заботу и любовь, она должна была прожить целую историю вот такой ковыльной, горько-полынной, заросшей колючками. Идешь и думаешь: когда-то вот тут бродили дикие кочевники, и им не было дела до плодородности земли. Войны отрывали от земли человеческие трудовые руки. Бывало, землей овладевал хищник и бросал ее, истощенную. Садился на землю помещик, и земля поливалась потом и кровью рабов. Никто не заботился, чтобы защитить ее от суховеев, от зноя… А она, матерински щедрая, ждала… человека, его помощников - могучих машин.
- Машины машинами, а вода? - не унималась Вика. - Рано взялись. Вот когда построят электростанции на Волге, когда заставят Волгу самое себя по полям разливать, может, и выйдет что-нибудь.
- Эк, развоевалась, - почти прикрикнул на сноху Александр Николаевич. - Погляди, снегу-то нонче сколько, может, и без Волги обойдемся.
- Мою думку угадал, папка, - обрадовался Артем. - Ежели уродит… миллион пудов одному только нашему совхозу можно будет взять. - Слова "миллион пудов" Артем сказал так хорошо, с такой мягкостью и в то же время с такой страстностью, что сразу стало ясно: этот миллион - его заветная мечта.
- А ну-ка, девушки, давайте чай, - сказала Варвара Константиновна.
Марина и Женя кинулись ей помогать, а Вика, так и непонятая, обиженная, надулась и осталась сидеть на месте.
Александр Николаевич прошелся по комнате.
- Так, говоришь, из плена вырвался? - опять спросил он, останавливаясь около Дмитрия. В его глазах была колкая насмешка.
- Я, папа, не зря это сказал, - выдерживая взгляд отца, ответил Дмитрий.
- Так-так, - неопределенно протянул Александр Николаевич.
VIII
Артем открыл форточку.
- Поди сюда, Митя, - позвал он. - Подышим, а то хмель в голове шумит.
Артем глуповато улыбнулся; и эта его улыбка вдруг напомнила Дмитрию надоедливого белобрысого пацаненка Темку, который всюду таскался хвостом за старшим братом.
Дмитрий подошел к форточке. За дорогой сквозь густую завесу падающего снега светились окна заводских корпусов.
- Фамильная гордость Поройковых! Серьезно говорю!.. Эскаэф помнишь? - спросил Артем.
Шведская фирма СКФ когда-то имела в Москве небольшой концессионный завод и фирменный магазин на углу Мясницкой и Банковского переулка. За зеркальным стеклом витрины этого магазина были выставлены увесистые стальные валы, лежавшие на опорах с шариковыми подшипниками; у одного на конце была прикреплена бумажная крылатка - точно такая, с какими детишки бегают по улицам; маленький вентилятор дул в эту бумажную крылатку, и тяжелый вал вращался; другой вал крутился приводом из тонкой катушечной нитки. В центре витрины плавно оборачивался вокруг своей оси земной шар. "Весь мир вращается на подшипниках СКФ", - утверждала реклама.
Когда Дмитрий и Артем во время своих мальчишечьих странствий по Москве оказывались на Мясницкой, они всегда подолгу глазели на эту витрину, потому что чудесные подшипники делались на заводе, где работали их отец и мать.
- Вот так-то наша жизнь… - задумчиво протянул Артем. - А удачно получилось, что я повидал тебя. Приехал запчасти добывать, и вот такая неожиданная встреча…
Артем жадно дышал свежим воздухом.
- А ведь и завод когда-то строили, - вернулся он к какой-то своей мысли. - И на нем тогда многим было непривычно… Первый Московский "шарик" на Сукином болоте воздвигали. И этот… на неуютном пустыре вырос… Тоже вроде… памятник минувшей эпохи. Трудно это, Митя, пережить. Да… Мишура с эпохи слезает, и видим мы ее, какова она есть. Обидно, а никто, кроме нас самих, не вычистит все, что мы теперь видим и клянем. И пустыри надо продолжать уничтожать. К черту их, пустыри и пустыни, на лике планеты и в душах людей. Однако нам уже пора. - Артем отошел от окна и посмотрел на часы. - Двенадцатый. Пойдем, Вика.
- Пойдем. Танечку, мамаша, мы, пожалуй, у вас оставим.
- Да разве я дам будить, - рассердилась Варвара Константиновна. - Чтобы разревелась девчонка?
- А я вот пойду и дочку поцелую, - заявил Артем.
Он быстро выпил чай из большой фарфоровой кружки и на цыпочках, словно боясь разбудить Танечку, пошел из комнаты.
- Жил бы дома, каждый бы день ласкался с дочкой, - уже одеваясь, ворчливо сказала Вика.
Вслед за Артемом и Викой ушла и Женя.
Варвара Константиновна принялась убирать со стола, Марина подняла сиденье дивана и достала одеяла и простыни, откуда-то принесла и бросила на пол тонкий ватный матрасик.
Вот так же устраивалась на ночь семья, когда жили в Москве в Тестовском поселке; только тогда "стелилась" мать, а теперь Марина. Надоедливая, но неизбежная в тесном жилище канитель. Жили в ветхом деревянном доме. Семья и тогда уже была большая, и все мечтали о настоящей новой квартире. Отец из года в год говорил, что вот-вот получит ордер. Но ордер так и остался мечтой. В начале войны Поройковы были эвакуированы сюда, в город на Волге. Тут они прожили годы в комнатушке у частного домовладельца, пока не вселились в эту квартирку с газовой плитой и ванной.
Но в новой квартире все было знакомо Дмитрию, даже вещи тут были похожи на старые, памятные с детства. Горка для посуды, покрашенная темно-коричневой краской, грубоватый комод, узкий диванчик с деревянной полочкой на спинке, зеркало с накинутым вышитым полотенцем - все это было страшно знакомо. Как будто однажды привыкнув к испытанным, необходимым вещам, семья Поройковых не признавала никаких других.
- А у Артема вот эти споры с женой - одна только видимость. Вика, она наша, правильная женщина, - заговорил Александр Николаевич, стянув с себя верхнюю рубашку. Под старчески тонкой кожей его рук и плеч, казалось, не было и жиринки, сухие и мелкие мускулы как бы самой его долгой трудовой жизнью были затянуты в крепкие узелки и сбиты в одеревеневшие комочки.
Дмитрий тоже скинул тужурку и разулся. В одних носках он прошелся по комнате, ощущая приятную твердость хорошо крашенного пола.
- А ты, Митя, богатырь, - вдруг сказал Александр Николаевич. - Матерый моряк. Покрепше Артема силой будешь.
- Слежу, папа, за собой: физзарядкой занимаюсь по утрам вместе с матросами. Холодной воды не страшусь.
- Это хорошо… Конечно, хорошо… - тихо проговорил Александр Николаевич.
Казалось, именно сейчас и надо было Дмитрию начинать тот разговор, ради которого он приехал и который он не мог начать из-за беспорядочного хода своих мыслей. И вдруг отец вскинул голову, искоса взглянул на Дмитрия и устало сказал:
- Ты с матерью поговори… С матерью… Она разберется. - Александр Николаевич лег на диван и с наслаждением вытянулся; пятки его пришлись на валик - ему было неудобно. Дмитрий снял валик и стал было укрывать ноги отца стеганым одеялом.
- Не надо, - отец сбросил одеяло ногами. - Пускай на воле гуляют. Да приоткрой форточку, чтобы посвежей им было.
Дмитрий открыл форточку и снова остановился у постели отца.
- Ладно уж, иди, иди, - сказал Александр Николаевич.
Варвара Константиновна словно того и ждала, она обняла сына за спину.
- Пойдем, Митенька.
В соседней комнате на небольшом столике горела лампочка-грибок. Судя по стопке книг и тетрадок, столик принадлежал школьникам. У одной стены стояла двухспальная никелированная кровать, а под углом к ней - жиденькая железная койка. На ней спали Алеша и Танечка. Еще одна постель была приготовлена у двери на сундуке и на приставленных к нему стульях.
- Разбирайся, сынок, и ложись, - Варвара Константиновна показала на двухспальную кровать и кулаками помяла и без того пышную подушку.
От постели пахло снежной свежестью. Дмитрий в смущении остановился: ему отдали самую лучшую кровать в доме.
- Ложись, ложись. Тут всегда Марина с Алешей спят, а мою сегодня вот внучата заняли. - С этими словами Варвара Константиновна вышла.
Дмитрий шагнул к спящим "валетиком" племянникам. Танечка лежала, обняв ручонкой свою новую куклу, а заодно и Алешину ногу с грязной пяткой.
"За мальчишкой сегодня недоглядели, и он умчал гулять в сырых валенках и рваных чулках", - улыбнулся Дмитрий, поправил одеяло. Захотелось поласкать эти нежные и трогательные существа.
Погасив лампочку, Дмитрий лег. Спать не хотелось. Он лежал, закинув руки за голову, не закрывая глаз, и дивился обновленным чувствам, с которыми он встретился со своими родными. На душе у него потеплело, и не только потому, что он оказался под родительским кровом: он снова был с людьми простого труда, кровно близкими ему. Ведь отец, мать, Артем, Вика - все это люди рабочего класса, из которого он вышел и сам. Служа на флоте, воюя и опять служа в мирное время, он ни разу не нарушил своего долга перед трудовым народом, но он стал слишком военным человеком и чуть не потерял душевной связи со всей своей родней.
Вошла Варвара Константиновна.
- Хорошо ли, Митенька? - шепотом спросила она, как бы проверяя, спит ли он.
- Чудесно, мама.
В окно падал свет далекого фонаря, и можно было разглядеть фигурку матери. Раздевшись, мать присела на один из стульев, приставленных к сундуку.
- Ну, а внученька моя Лидуша как растет?
Дмитрий почувствовал, что вопрос матери - только предлог для начала большого разговора, которого ей и ему так хотелось. Он не сразу нашелся с ответом.
- Супруга здорова ли?
- Сядь, мама, поближе.
Мать присела на краешек койки, где спали дети, и Дмитрий впервые подробно рассказал матери свою жизнь с Зинаидой Федоровной от первого дня и до недавнего разлада.