Наиболее подробно рассказывают хронисты об участии евреев в защите крепости Тульчин. Здесь, как повествует Ганновер и Мейер из Щебржешина, "собралось до двух тысяч евреев, и среди них были и храбрецы, обученные военному делу". И евреи не раз, по их словам, "обращали православных в бегство". Только измена панов открыла повстанцам доступ в крепость. Еврейские летописцы рассказывают также об участии евреев в защите Полонного, Бара, Острога, Замостья, Комарно и приводят отдельные эпизоды этой борьбы. Ганновер рассказывает и об отряде в 1000 воинов-евреев, выступившем в рядах польской армии в поход во время четвертого наступления "православных и татар", и о нескольких сотнях евреев, участвовавших в карательных экспедициях Фирлея.
Эти приведенные еврейскими летописцами данные частично подтверждаются свидетельствами и других источников.
Так, об участии евреев в защите Тульчина рассказывают как польские (например, автор "Historia о buntach"), так и украинские летописцы. Величко говорит о "много боронившихся" евреях в Нестерварском, т. е. Тульчинском, замке.
Активное участие евреев в вооруженной борьбе находится, конечно, в резком противоречии с традиционным представлением о "польском еврее" той поры. Однако следует отметить, что при более пристальном изучении источников фигура владеющего оружием польско-украинского еврея (разных социальных прослоек) не покажется неправдоподобной. Напомним неоднократно цитировавшееся в литературе свидетельство посетившего Украину папского нунция Коммендони (1564) о том, что украинские евреи "пользуются равными со всеми правами" и "им даже дозволено носить сабли и ходить вооруженными". Впрочем, последнее явно относится только к евреям, которые "владеют землями" и "держат в аренду пошлины и приобретают большие богатства". В "респонсах" польско-украинских раввинов XVI–XVII вв. разбираются несколько казусов, говорящих о том, что владение оружием не было необычным явлением среди украинского еврейства, особенно среди арендаторов, живших в тревожной обстановке тогдашнего села.
Специфические условия жизни на "крессах", постоянная угроза татарских набегов, казацких и крестьянских восстаний придавали особый военно-крепостной оттенок городскому быту. На евреев-горожан зачастую возлагаются некоторые обязательства и по обороне города. Так, например, в городе Ржешове по статуту 1627 г. евреи-горожане выбирали из своей среды hetmana żydowskiego (еврейского гетмана), который совместно с двумя "гетманами"-христианами должен был руководить обороной города. Еврейский "кузнецкий цех" в этом же городе по своему уставу был обязан иметь определенное количество вооружения. В этой обстановке возникает и особый архитектурный стиль синагог "крепостного" типа: с толстыми стенами, узкими бойницами, которые используются как крепостной редут. О попытках такого использования синагог есть материалы и в наших еврейских хрониках.
Более всего укрепляет доверие к сообщениям хронистов этот сухой протокольный тон, в котором они повествуют об участии евреев в боевых столкновениях. Законченные выразители идеологии своего класса и времени, наши хронисты очень далеки от того, чтобы по-особому смаковать или преувеличивать воинские доблести своих одноплеменников. По их представлению, своевременно дать выкуп и этим спастись всегда будет значительно разумнее. А если уже говорить о "национальной чести", о героизме, подвигах и т. д., то в их глазах героями являются те, кто с безропотным мужеством идет на заклание "за святость имени" (т. е. за веру). Описывая эти "подлинно еврейские" - в их глазах - подвиги, наши хронисты, как мы увидим, окажутся не в пример более красноречивыми.
Разгром ударил с далеко не одинаковой силой по различным слоям еврейского населения. Социальная война, обращенная против еврея-арендатора, ростовщика, купца как сообщника феодала, ударила между тем сильнее всего по социальным низам еврейского населения. Последним при наступлении повстанцев труднее было бежать: у них не было лошадей и телег и не на что было купить их. Часто в городах, подвергавшихся всем ужасам осады, из еврейского населения оставались только бедняки. Так было, по словам хронистов, в Пинске, где было перебито только "множество нищих и бедных евреев, не смогших по недостатку средств бежать". Это же повторилось в Бресте, в Люблине.
Ганновер рассказывает, что при первых признаках успокоения первыми на родину возвращаются бедняки, и причин для этого достаточно: у них не было больше возможности скитаться на чужбине. Но так как "успокоение" оказывается очень нестойким, при новом подъеме волны они же падут первыми жертвами.
Следует отметить один очень интересный факт, рассказанный Ганновером: в непосредственной вооруженной борьбе с повстанцами активное участие принимает еврейская беднота. Ганновер сообщает, что к войску Фирлея, расположившемуся боевым порядком у Замостья, "присоединилось несколько сот храбрецов из еврейской бедноты". Очевидно, социальная верхушка польско-украинского еврейства сумела переложить полностью на плечи бедняцкой массы вооруженную защиту своей жизни и имущества, оперируя при этом лозунгами "еврейского единства", борьбы "за веру" и т. д., но не в меньшей мере, надо полагать, используя материальную зависимость и социальное подневольное положение плебейских слоев еврейского населения.
Здесь мы подходим вплотную к чрезвычайно важной проблеме.