- Прощай, дружище! Авось Бог пронесет грозу… Я, знаешь, понимаю теперь!.. Правда, нельзя тебе бежать, сказал он.
Попрощалась и Бригитта. Она плакала и не скрывала слез.
- Прощай, Марко, - сказала она и добавила слышным только ему одному шепотом: - Знаешь, если тебя будут сжигать… я… тоже брошусь в костер.
Потом она быстро повернулась к брату и промолвила: - Пойдем скорей! Мать, верно, вернулась уже и ждет нас у соседей; я ведь и ключ от двери увезла с собой… Пойдем, пойдем!
И она первая вышла из комнаты.
X. Захват
- Марк! Я слышу топот многих ног у наших дверей, - говорит Карлос, и легкая дрожь слышна в его голосе.
Марк уже сам давно слышал шум и сидел насторожившись.
В дверь постучали так, что она едва не сорвалась с петель.
- Пришли за мной! - прошептал Марк и твердой поступью пошел отворять дверь.
Несколько сбирров в стальных шлемах, с алебардами вошли в комнату, стуча тяжелыми сапогами; за ними, как мрачные тени, выступили темные фигуры монахов, с лицами, закрытыми капюшонами, и последним вошел Джузеппе Каттини. Его обыкновенно красное лицо было теперь бледно, и он дрожал так, что зубы щелкали. Войдя в комнату, он поспешил спрятаться за спиною монахов.
- Кого брать? - спросил один из сбирров.
Каттини выставился из-за монахов и указал на Марка.
Сбирры взглянули на монахов. Стоявший впереди других монах приказал:
- Возьмите еретика!
Два сбирра подошли к Марку и наложили руки ему на плечи.
- Цепи! - снова приказал монах.
Послышался лязг железа.
Теперь Каттини набрался смелости, он выступил вперед и остановился перед Марком, однако на довольно почтительном расстоянии
- Да! Возьмите этого проклятого еретика, этого безбожника! - закричал он. - Посадите его в темницу, закуйте его в цепи, чтобы он не сбивал с пути истинно правоверных католиков, чтобы он не опутывал колдовскими чарами чистые души наших красавиц. Не смотрите, что он прекрасен лицом и имеет вид честного человека - его красота от дьявола, и сам он не более как сосуд бесовский.
Марк презрительно посмотрел на Джузеппе.
- Тебе, кабатчик, должно быть, очень памятна моя пощечина, что ты так озлоблен? - насмешливо заметил он.
У Джузеппе от ярости пена выступила на губах.
- Да, да! Памятна! Памятна она будет и тебе, когда ты будешь жариться на костре, - крикнул Джузеппе и хотел продолжать, но его остановил монах:
- Замолчи, безумец!
Между тем приготовили цепи.
Старец Карлос колеблющимися шагами подошел к Марку и обнял его.
- Прощай, сын мой! Прощай, радость моя! - едва слышно шептал он.
Марк покрыл поцелуями его морщинистое лицо.
- Ну, будет! Нацеловались! Давайте цепи! - сказал сбирр и грубо оттолкнул Карлоса.
Старик едва не упал от точка. В ту же минуту сбирр отлетел в дальний угол комнаты от могучего удара Марка.
- Не тронь старца! - прогремел юноша.
Если бы пушечное ядро влетело в комнату, оно произвело бы не большее впечатление, чем этот удар. Товарищ сбирра, державший руку на плече "еретика", отскочил в сторону как ошпаренный. Монахи всплеснули руками и попятились к дверям, два других сбирра, размахивая алебардами, последовали за ними, а Джузеппе Каттини прижался к стене, словно желал пройти сквозь нее, и шептал молитвы посиневшими губами.
Но Марк не думал пользоваться своей силой. Он протянул вперед руки и сказал:
- Заковывайте!
Нерешительно приблизились сбирры, и тяжелые цепи были надеты на руки Марка.
После этого все тотчас же оправились. Сбирры снова приняли свой горделиво-заносчивый вид, монахи отошли от двери и застыли в прежнем спокойствии, Джузеппе присвистнул и молодцевато закинул голову.
- Ведите! - прозвучал приказ монаха.
- Прощай, учитель! - кидая последний взгляд на Карлоса, промолвил Марк и беспрекословно направился к дверям в сопровождении сбирров.
- Возьмите и этого старого колдуна заодно! - крикнул Каттини.
- У нас нет на это приказания, - ответили ему. Большая гондола дожидалась у выхода. Марка втолкнули в нее. Туда же сели сбирры и монахи. Несколько пар весел с шумом опустились в воду.
"Прощай, воля и жизнь"! - подумал Марк.
XI. Пред "тремя"
В палаццо Дожей еще до сих пор сохранилась комната "трех". "Три" - это слово заставляло бледнеть венецианца, заставляло его испытывать суеверный ужас. Никто не знал в лицо этих "трех" - трех инквизиторов; они были таинственны - самому дожу они были ведомы настолько же, насколько последнему нищему на площади св. Марка. А кто их видел, тот не мог ничего никому рассказать или потому, что за этим свиданием следовала его смерть, или - если это был свидетель - потому, что обязывался страшной клятвой молчания: у кого могло найтись смелости нарушить, на верную гибель себе, клятву, данную "трем"? "Три" были всеведущи и беспощадны. Их наказание обрушивалось неожиданно, поражало, как молния: вчера свободный и веселый человек к утру пропадал без вести, и никто не знал, что с ним сталось, только его родственники и знакомые шепотом передавали друг другу догадку:
- Он взят по приказу "трех".
"Взят тремя" было равносильно "помер", и жена взятого смело могла идти заказывать по нему заупокойную мессу; ждать, пока ей выдадут его обезглавленный труп, было бы бесполезно: виновный в буквальном смысле стирался с лица земли, и его могилой был омывающий стены палаццо мрачный, глубокий, узкий канал, в который бросали тело казненного.
Впрочем, иногда судьи хотели быть милосердными: обвиняемому даровалась жизнь. Но такая жизнь была хуже смерти: несчастный умирал медленною смертью, без света и воздуха в тюрьмах - piombi или страшных camerotti - "каменных колодцах", как их называл народ.
Стены комнаты, где заседали эти страшные судьи, были обиты золотой кожей, золоченый потолок был покрыт чудною живописью кисти Тинторетто; если был день, из окна открывался великолепный вид на залитую солнцем Венецию; и в этой же комнате бренчали цепи; звучали орудия пыток, слышались стоны пытаемых, и из нее же вилась узкая, темная лестница в тюрьмы - piombi .
Сюда привели Марко после захвата, а вместе с ним и Джузеппе Каттини. Кабатчик хотел было ускользнуть, когда лодка подплыла ко дворцу Дожей, но его задержали.
- Помилуйте! - ведь не я обвиняюсь! - взмолился он.
- Все равно, ты должен дать показания, - было ему ответом, и два сбирра стали по бокам его. Каттини почувствовал себя в положении обвиняемого и дрожал как осиновый лист.
"Еретика" поставили перед длинным, узким, покрытым черным сукном столом, на котором стояла пара зажженных восковых свечей. Три одетых во все темное человека с закрытыми лицами неподвижно сидели на креслах.
- Твое имя? - промолвил один из них, сидевший в центре.
Слова эти были сказаны ровным, спокойным голосом, но какая-то зловещая нотка слышалась в нем. Впрочем, это, быть может, казалось так от того места, где звучал этот голос.
- Марк, - ответил обвиняемый.
- Прозвище?
- Кречет-Буйтуров. Я - русский.
- Какой ты веры?
- Я - христианин.
- Пожалуй, и католик? - насмешливо заметил инквизитор.
- Я крещен по обряду греческой церкви.
- Признаешь ты власть святого отца папы?
- Признаю, как епископа.
- Ты - еретик, несомненно. В чем ты еще обвиняешь его? - обратился инквизитор к Каттини.
Тот трясся как в лихорадке.
- Я, я… я ни в чем… Я… это не я… - щелкая зубами, лепетал он.
- Как не ты? Донос, опущенный в пасть льва , был подписан тобой.
- Это точно… А только я, что ж? Я очень мало знаю этого еретика. Это Марго, вдова резчика, Маттео, ее сосед, и еще другие многие. Правда, мне известно, что он распространял ересь, совращая с пути девушек… Он вообще - заклятый еретик и ругает святого отца… Он смеется над нашими обрядами…
- Можешь ты что-нибудь сообщить об его занятиях колдовством?
- Нет… Я слышал, что он чарами призывает бедствия на Венецию… Но как он колдует, сам я не видел. Его соседи знают, опять же Марго, Маттео… Я ничего не знаю, ничего…
Вдруг он упал на колени.
- Отпустите меня! Бога ради, отпустите меня, - завопил он.
Инквизиторы, казалось, не слышали его жалоб. Они тихо перешептывались.
- Надо допросить свидетелей, - промолвил вслух инквизитор и поднялся. - Уведите еретика в камеротту! - приказал он. - А ты можешь идти, - обратился он к Джузеппе: - Да помни: будь нем как рыба, не то…
И он красноречиво показал на шею.
Каттини чуть не подпрыгнул от радости.
- Ни одного слова, ни одного полуслова! Буду нем, глух, слеп, что хотите. Я - не враг себе… - скороговоркой затараторил он, а потом не утерпел, чтобы не кинуть в сторону Марка: - А ты посиди в колодце!