- Я был у русских. Меня посылала в крепость Грозную ханша Паху-Бике, - медленно начал Абу-Бекир. - Я уже три раза ездил от нее к русским как слуга аварских ханов и их помощник против вас. - Он остановился и, глядя в глаза Гази-Магомеда, так же медленно продолжал: - Я, как и они, ненавидел вас и считал тебя, имам, абреком и смутьяном. Я был убежден, что вы убийцы и бездельники, желающие поживиться добром богатых. Я с радостью взялся отвезти письма Абу-Нуцала и ханши Паху-Бике русским. В этих письмах они обещались заманить тебя, имам, в Хунзах, и, заковав в кандалы, передать русским.
Шамиль приподнялся с места, Нур-Али тяжело дышал, и глаза его все сильнее наливались гневом и кровью, Гази-Магомед молча слушал аварца, и на его спокойном, невозмутимом лице не было и тени волнения.
- Я привозил от русских своим ханам золото, я привозил им приказы и письма, я и сейчас везу из Грозной от их главного генерала какое-то письмо. Вот оно, имам, - снимая с головы папаху и разрывая шов подкладки, сказал аварец и вынул смятый, слегка запачканный по краям конверт. - Возьми, имам, прочти и делай с ним и со мною, что найдешь нужным. Мне сейчас стыдно жить.
- Я говорил тебе, друг, что скоро и ты станешь нашим братом и шихом. И видишь, слова мои оправдались. Спасибо тебе, брат, в твоей груди бьется мужественное сердце! О аллах, радость заполняет меня, когда я вижу, как лучшие люди Дагестана приходят к нашему делу!
Шамиль, все еще настороженный и недоверчивый, взял у аварца конверт.
- Видишь, Шамиль, я был прав, когда день назад сказал тебе, что Абу-Бекир честный и настоящий мусульманин.
- Разве ты подозревал меня? - воскликнул аварец.
- Мы знали, брат, что ты едешь от русских, мы знали, что ты слуга ханши.
- И вы не тронули меня и даже позволили жить под одной крышей! - подавленный этими словами, произнес аварец.
- Да. Шамиль и Рамазан не хотели этого, но и я, и Hyp-Али верили тебе и надеялись, что слово аллаха и наша правда откроют тебе глаза.
- И вы не ошиблись, братья, - дрогнувшим голосом сказал Абу-Бекир.
- Садись, друг, и не вспоминай прошлого, а ты, Шамиль, прочти нам, что пишет ханше русский генерал.
Шамиль осторожно вскрыл конверт и стал читать письмо генерала Розена. В одном месте он улыбнулся и прервал чтение:
- Плохой переводчик у генерала. Арабское слово "муллахак" он путает с кумыкским словом "мульчахак". - Продолжая читать, он на ходу переводил с арабского на общепонятный всем лезгинам язык. Когда он закончил, Гази-Магомед сказал:
- Что ж, Шамиль, ничего нового в этом письме! Сними копию, а его верни Абу-Бекиру. Заклей так, чтобы ханше и ее сыну и в голову не пришло, что мы прочли письмо генерала.
Спустя час аварец уехал. Вечером отряд мюридов во главе с Гази-Магомедом оставил аул.
Глава 19
Спустя четыре дня после столь постыдного приключения подпоручик Петушков, все такой же хмурый, еще не успокоившийся и злой, был вызван к полковнику Чагину. Писаря, которым все эти дни Петушков не давал ни минуты покоя своими придирками и руганью, вздохнули, когда подпоручик ушел.
- Взял бы черт эту проклятую язву, чума подлая, - глядя ему вслед, сказал один из писарей.
- Ходит словно бешеный, житья от него совсем не стало. Одно слово - подлец! - вздохнул старший из писарей Антоныч.
- Ему, бают, в княжом доме по сусалам надавали, да не сам князь или кто из господ офицерей, а самые что ни на есть простые мужики, крепостные князя, - шепотом поделился новостью белобрысый писарек.
- Ну, ты помалкивай, мелешь, чего и сам не знаешь! - рассердился Антоныч.
- Да я, Иван Антоныч, повторяю, что другие говорят, - виновато сказал писарь.
- Все говорят, а ответишь за всех ты, - проворчал Антоныч, снова берясь за перо.
Предчувствуя недоброе, Петушков не сразу вошел к полковнику. Он несколько раз взволнованно оправил сюртук, пригладил свой кок, и оглянувшись по сторонам, быстро перекрестился, потом осторожно постучал в дверь. В комнате находились Чагин и Юрасовский. Полковник курил трубку и едва ответил на приветствие Петушкова. Юрасовский только повел глазами.
- Изволили требовать? - наклоняя корпус и голову, осведомился подпоручик.
- Да, - выпустив клуб дыма, сказал Чагин, поднимая глаза на Петушкова. Юрасовский молчал и пристально, словно впервые увидел, разглядывал подпоручика, а Петушков, чувствуя себя несчастным и жалким, продолжал стоять все в той же смиренной позе.
- Расскажите, подпоручик, как это вы с крепостными водку пили и в обнимку плясали, - вдруг сказал Чагин.
- Не пил… и не плясал, господин полковник, - пробормотал Петушков.
- И пил, и плясал, и чуть по физиономии не получил. - При каждом слове Юрасовский загибал по пальцу.
- Как честный офицер и дворянин говорю - неправда! - срывающимся голосом воскликнул подпоручик.
Но Чагин движением руки остановил его.
- Дрянной вы офицер, вот что должен сказать вам. И не лгите. Нам все известно: и как вы водку хлестали с мужиками Голицына, и как в слободке с маркитанткой и фурштадтскими солдатами отплясывали.
Кровь залила лицо Петушкова.
- Пьян был, извините, ничего не упомню.
- И пить надо умеючи, и веселиться с себе подобными, - наставительно заметил Чагин.
- А он и пил с себе подобными, - ехидно вставил Юрасовский.
Петушков поежился и промолчал.
- Ну так вот, нам следовало бы отдать вас за поношение офицерского мундира полковому суду чести и исключить из офицерского звания за бесчестье, кое вы нанесли армии и дворянам. - Чагин поднялся и, выбив свой чубук, продолжал: - Но, учитывая, что вы еще молоды и глупы, а мы с подполковником, - он трубкой указал на Юрасовского, - виноваты в том, что допустили вас до службы в адъютантах отряда и тем самым не доглядели, мы и решили, - Чагин снова уселся и немного помолчал, - предложить вам одно из двух: либо самому подать рапорт с просьбой об увольнении со службы, либо немедля перевестись от нас в ремонтную или провиантскую роту в Кизляр. Что вам, сударь, наиболее удобно, доложите нам, - попыхивая дымом, закончил полковник.
- Не могу… знать… Сие столь неожиданно и стремительно… - заговорил Петушков. - Позвольте до вечера обдумать.
- Нечего тут думать! - грубо и раздраженно сказал Юрасовский. - Я на месте полковника просто выгнал бы вас с обвинительным аттестатом вон со службы. Решайте немедля! - И он сердито сдвинул брови.
- В… провиантскую службу, - еле слышно пролепетал Петушков.
- Я горовил вам, Сергей Иванович, что он, - Юрасовский пренебрежительно кивнул на Петушкова, - не токмо что в провиантскую, но даже и в фурштадтскую команду согласится! Хорош офицер - из полка да в интенданты!
Чагин встал и официальным, сухим тоном приказал:
- Отправить подпоручика Петушкова в распоряжение майора Гусева для несения службы в Кизляре по провиантской части. И сделать это возможно скорей!
- Слушаюсь, - ответил Юрасовский. - Кого прикажете на его место в адъютанты?
- Как и было говорено, поручика Родзевича. Каково его состояние?
- Уже оправился от раны и через два-три дня может вступить в должность.
- Все отлично! Отдайте о сем в приказе, а вы, - обратился он к Петушкову, - подготовьте дела к сдаче и отправляйтесь к месту новой службы!
- Слушаюсь! - покорно ответил Петушков.
- Да благодарите бога, что полковник, - указал на Чагина Юрасовский, - не захотел позорить гарнизон и выносить сор из избы, а то быть бы вам, сударь, в серой шинели. Ступайте!
Петушков вышел. На душе его светлело. Сейчас он даже радовался такому исходу дела.
"Велика беда, провиантский, в стороне от боя, и жить в городе, да и доходы смогут быть немалые!" - рассуждал он, возвращаясь в штаб.
- У вас гости сидят, уж с полчаса как дожидаются, - встретил Небольсина Сеня, его однолеток и камердинер, сын его кормилицы Агафьи Тихоновны, с детских лет живший вместе с Небольсиным и бывший его наперсником и поверенным.
- Дормидонт? - тихо спросил поручик.
- Он и с ним Савка, вся родня тут, Александр Николаевич. В темноте запоздно пришли. Говорят, очень нужно.
- Спасибо, Сеня. Посиди у ворот. Если кто придет, говори всем, что я в крепости. Приду поздно.
- Слушаюсь, Александр Николаевич.
В комнате сидели двое, оба крепостные люди Голицына - Дормидонт, родной дядя Нюши, и ее двоюродный брат, сын Дормидонта, Савка.
- Что-нибудь случилось? - плотно закрывая дверь, взволнованно спросил Небольсин.
- Ничего худого, батюшка барин. Все как было, только слухи до нас дошли, будто уходить отселе станем. Так ли? Ну, всех это, конечно, обрадовало, только племянница всполошилась. В отчаянности она теперь, руки, говорит, на себя наложу, как уходить будем, - покачал головой Дормидонт.
- До крайности дошла Нюшка. Нет, говорит, больше сил, - горячо сказал Савва.
- Ты уж помалкивай! - сердито оборвал его Дормидонт. - На то мы и пришли сюда, барин, надо что-то сделать. Спасти девку надо.
- Выкрасть - один только сказ и есть, - снова вмешался Савва.
- А как выкрасть? - тихо спросил Небольсин.
- Это дело, барин, возможное. Выкрасть - пустяки, как вот потом укроешь ее? Не к кунакам же подаваться? - раздумчиво сказал Дормидонт.
- Только, ваше благородие Александр Николаевич, одно и есть - выкрасть, а упрятать тоже можно, - возбужденно сказал Савва. - Нам бы лишь за реку, за Терек, перейтить, а там, - он присвистнул, - легче легкого!
- Помолчал бы ты, разбойник, все тебе легко. А дело-то, сынок, не простое. Подумай, как ее украдешь?