Аул еще спал. Один-два огонька мигали где-то за аульской площадью. Там была яма для арестованных, нечто вроде глубокой землянки с узким входом, охраняемым караулом. Собаки залаяли за околицей, закукарекал и оборвал свое пение петух. С гор тянуло холодком, ветерок был свеж и резок.
- Что, братья, - подходя к стоявшим во дворе людям, сказал Гази-Магомед, - не утомило вас служение богу, не лучше ли было сейчас спать по своим саклям, чем бродить по чужим аулам, без сна, не зная отдыха и покоя?
- Молитва лучше сна, имам, а дело, которое мы совершаем, угодно богу и пророку, - ответил чей-то голос, и Шамиль узнал Нур-Али.
- Что мы отдаем богу, то вдесятеро вернется к нам, - добавил кто-то.
- Правильно, сыновья веры! Все, что мы отдаем аллаху и его делу, зачтется каждому из нас и в этой, и в будущей жизни, - торжественно сказал Гази-Магомед.
"А что, если то, что он говорит, и то, что они сообща делают, - правда, что тогда?" - с трепетом подумал аварец.
Начинавшая бледнеть луна выглянула из-за темных, с серыми краями туч, и неясный свет озарил дворы, уличку, спящий аул и людей возле сакли Нур-Али. На каменные плиты площади и крышу мечети заструился серебряный свет уже меркнущей луны. Сильнее потянуло холодком с гор, тени задвигались и стали медленно таять, уступая место рассвету. Звезды гасли одна за другой, тая в утренней мгле и белесо-сером небе.
Гази-Магомед подошел к Шамилю и Нур-Али, тихо о чем-то беседовавшим.
- Настает утро, ночь уходит, братья, пора вспомнить о молитве!
Люди оживились, поднялись с мест, заходили по двору, снимая с коней попоны и расстилая по земле бурки.
- Нет бога, кроме бога, и Магомет пророк его. Молитесь, братья, ибо молитвы лучше сна! - негромко, но убежденно проговорил Гази-Магомед.
И сейчас же все, и часовые, и люди, стоявшие у коновязей, и те, что занимали караулы на площади, опустились на колени.
- Ля-илляхи! Иль алла Магомет резуль-алла!..
А над ними всё шире и светлей поднималось ясное летнее утро, и все алее становился восток, и горы окрашивались в радужные цвета зари.
Лица молящихся были сосредоточены и суровы.
Было тихо, и только иногда с шумом переступали застоявшиеся кони да позвякивали о камни шашки молившихся часовых, не снимавших оружия и во время молитвы.
Утренний намаз мюридов заканчивался, когда с минарета аульской мечети зазвенел голос аульского будуна.
- Вставайте, правоверные, оставьте сон, ибо молитва лучше сна!
Аул проснулся. Началось движение, послышались голоса, шум, стукнули раскрываемые двери, и при свете уже поднимавшегося солнца на улице замелькали люди.
- Ибо молитва лу-чше сна! - повторил звонко, нараспев будун, и аул погрузился в молитву.
Мюриды, во главе с Гази-Магомедом уже закончившие намаз, молча, недвижно и торжественно стояли на своих местах, спокойно и уверенно глядя на молодое, веселое солнце, выкатившееся из-за гор и озарившее всеми красками радуги окружавшие аул скалы.
Совещание началось часов около десяти. На площади возле мечети уже собрался весь аул. Здесь были даже женщины, группой теснившиеся в стороне. Крыши близлежащих саклей были заполнены старухами и детьми. Все обитатели аула хотели присутствовать на совете стариков и суде над муллой и глупым елисуйским беком. Предстоящий суд вызвал ожесточенные долгие споры между аульчанами. Никто из них никогда еще не слышал о чем-нибудь подобном. Некоторых, особенно женщин, пугала даже сама мысль, что мулла или хан может быть наказан.
Шум стих, как только на площади показались старики, Гази-Магомед, Шамиль и мюриды.
- Братья, правоверные! - громко сказал Шамиль. - Сегодня на джамаате мы совместно со всеми жителями аула должны решить два вопроса. Первый - как быть с долгами, как бедным людям расплатиться с ростовщиками, за большие проценты снабдившими их деньгами, зерном или хлебом; и второй - как поступить с преступником, поднявшим руку на гостя жителей аула Каракай имама Гази-Магомеда. Будьте смелы и честны. То, что мы делаем, - во имя аллаха, и то, как решите вы, сегодня же разбежится по сторонам. И в нижних, и в верхних аулах, и в Кумухе, и в Чечне, и в Дербенте - всюду будут знать люди о нашем решении, и потому мы должны отбросить все дурные и злые помыслы и с чистым сердцем, отрешившись от личных дел и корысти, решать эти дела. Помните, что за нами следят тысячи глаз и от нашей правоты и чести зависит успех дела шариата и уважение к имаму и его последователям. Поклянемся же на коране в том, что наше сердце, ум и язык будут свободны и чисты от лжи, зла и коварства!
И он, подняв над головой руку с раскрытым кораном, громко и внятно прочел короткую молитву, слова которой твердо и раздельно повторил весь джамаат.
Когда слова молитвы стихли, поднялся один из стариков и громко произнес:
- Начнем суд, правоверные! Все, у кого есть долговые расписки, кто недоволен расчетами с должниками, пусть обращаются к нам.
Все молчали, нерешительно перешептываясь. И вдруг, раздвигая толпу, вышел старшина.
- Можно мне, уважаемые? - кланяясь старикам, спросил он. - Вот что я решил, правоверные, - обратился он к аульчанам. - Корысть и нажива бывают часто сильнее справедливости. Человек подвержен греху, и если его не поправить вовремя, то грех и соблазн одолеют душу. До вчерашнего дня я сам был во власти дурных помыслов, насылаемых шайтаном на человека. Я думал, что почести и золото главное в нашей жизни, но твое появление у нас, о святой человек, твои слова и учение очистили мою душу, сняли они грязь и копоть с моего ума. Я понял, что, гоняясь за деньгами, мы все дальше уходим от аллаха. И я решил… - Подняв высоко голову и оглядывая изумленных жителей, не ожидавших таких речей от известного на весь округ скупого и расчетливого лихоимца, он выкрикнул: - Вот они, ваши расписки и зарубки о долгах! Всем, кто уплатил мне по сей день долги, я прощаю проценты, тех же, кто еще должен, прошу вернуть в срок взятое без всяких начислений. Я мусульманин и радуюсь тому, что имам напомнил нам, заблудившимся в лесу корысти, о словах и заветах пророка, - кланяясь низко народу, закончил старшина и, беря у подошедшего к нему сына расписки и бирки с отметками, положил их на землю. - Сожгите это зло во имя аллаха! - смиренно отходя в толпу, сказал он.
- Хитер, собака!.. Этот, как змея, и скользит, и вьется, и норовит уползти в тень, - тихо шепнул Нур-Али Шамилю, внимательно и с интересом слушавшему старшину.
- Ничего! Мы вырвем у нее зубы, - еле слышно ответил Шамиль.
- Что скажете, старики, и вы, правоверные, по этому поводу? - спросил Гази-Магомед.
Толпа, среди которой было немало должников старшины, обрадовавшихся неожиданной доброте последнего, заговорила.
- Что ж, это хорошо! Доброе дело говорит Абу-Рахман, мы только можем поблагодарить его за это! Да благословит его аллах за хорошее дело! - выкрикнул кто-то из близких старшины.
Гази-Магомед посмотрел на стариков, но и они удовлетворенно закивали.
- Истинные, достойные хорошего мусульманина слова сказал Абу-Рахман-эфенди, - проговорил один из стариков.
- И мы только скажем ему спасибо. Всегда помни этот день и будь хорошим человеком для всех, - добавил второй, обращаясь к старшине.
Толпа снова одобрительно зашумела, благодаря старшину.
- Но чтобы он был и в дальнейшем хорошим человеком и настоящим мусульманином, мы обязаны отвести его подальше от греха, так, чтобы соблазны не мучили его, - сказал Гази-Магомед. - Каким же образом мы можем сделать это? Простым. Выбрав на его место старшиной другого, бедного и не подверженного соблазнам человека.
Хохот прервал эти слова.
- Пусть Абу-Рахман-эфенди продолжает на досуге размышлять о боге, о коране и о том, что сказал пророк. Мирские дела, торговля, ростовщичество и власть уже не будут мешать ему заниматься спасением души. Поэтому я думаю, что сейчас на место спасающего свою душу Абу-Рахмана вам надо выбрать другого старшину! - закончил Гази-Магомед.
Старшина даже переменился в лице: секунду-другую он озадаченно озирался по сторонам, но вдруг рассмеялся и, выбравшись из толпы вперед, поклонился.
- О имам, поистине ты святой и всеведущий человек! Ведь ты прочел мои мысли, я только что хотел просить сменить меня. Ты святой человек, о Гази-Магомед! - поклонился он еще ниже.
- Умен, собака, и потому еще опасней для нашего дела, - сумрачно проговорил Шамиль.
- Ну что ж, если ты и сам просишь об этом, Абу-Рахман-эфенди, мы не можем не считаться с тобой. Как вы думаете, братья? - спросил Гази-Магомед.
- Что ж, он хоть и неважный был старшина, трудно было с ним, но аллах, как видно, открыл ему глаза. Пусть отдохнет, пока другой будет трудиться на его месте! - послышались голоса.
- Значит, ты, Абу-Рахман, уже больше не старшина. Надо, братья, выбирать другого, - сказал Гази-Магомед.
- Кого же? - спросил один из стариков.
- Мухтара! - выкрикнул кто-то.
- Нет, лучше Иссу! Он умеет ладить с людьми, - предложил Старшина.
- Иссу нельзя. Он ладит только с теми, у кого есть буза и много денег, - возразил кто-то из толпы.
- Да к тому же он твой родственник, Абу-Рахман! Дай уж нам отдохнуть от тебя и твоей родни! - насмешливо сказал Нур-Али.
И вдруг почти все, и старики, и молодежь, словно впервые увидев его, громко закричали:
- Нур-Али! Выбираем Нур-Али в старшины! Чего уж там, лучше его не найти!
Нур-Али озадаченно смотрел на кричащих.
- Его! Выберем Нур-Али! - закричали и те, кто стоял в конце площади, и даже женщины, сидевшие на крышах, закивали головами.
- Ну что ж, Нур-Али, народ делает правильный выбор. Благодари его за честь! - сказал Гази-Магомед.