- Не так-то легко залить вином мозги в прочных черепах моих земляков, - сказал Уилкин Флэммок. - Наша фламандская отвага сродни фламандским коням. Тем необходимы шпоры, ну а нам - добрый глоток вина. Поверь, отец мой, мы сшиты из добротной ткани и после стирки не даем усадки. К тому же моим людям не помешала бы и лишняя чарка, ибо липшей миски с едой им, как видно, не достанется.
- О чем ты? - вскричал испуганно монах. - Надеюсь, что провианта у нас достаточно.
- Меньше, чем в твоем монастыре, отец мой, - ответил Уилкин с обычной своей невозмутимостью. - Как тебе известно, мы слишком лихо пировали на Рождество, чтобы много осталось к Пасхе. Валлийские псы немало тогда поели нашего добра. Тем легче им теперь будет к нам ворваться.
- Ты говоришь пустое, - сказал монах. - Не далее как вчера вечером наш господин распорядился завезти в замок из окрестных селений все необходимые припасы.
- Верно. Но валлийцы слишком хитры, чтобы такое допустить, и нынче утром не дали сделать того, что следовало сделать недели, а то и месяцы тому назад. Наш покойный господин был из тех, кто более всего полагается на меч, и вот что из этого вышло. А по мне, уж если воевать, то дайте мне не только арбалеты, но и побольше съестного. Но ты что-то побледнел, отец мой; тебе надо выпить для бодрости.
Монах жестом отклонил чарку, которую Уилкин предложил ему с неуклюжей учтивостью.
- Как видно, - сказал он, - нам остается единственное прибежище - молитва!
- Весьма справедливо замечено, отец мой, - ответил хладнокровный фламандец, - вот ты и молись. А с меня довольно и того, что придется поститься.
Тут за воротами замка раздался звук трубы.
- Эй вы! Живее к воротам! Нейл Хансон, кто это пожаловал к нам?
- Парламентер от валлийцев. Остановился у Мельничного Холма. Как раз можно попасть из арбалета. Держит белый флаг и просит его впустить.
- Не впускать, пока мы не приготовимся его встретить, - распорядился Уилкин. - Навести на него нашу славную баллисту и, если он двинется с места, прежде чем мы будем готовы к встрече, стрелять! - продолжал Флэммок на своем родном языке. - Проворней, Нейл, каналья! Выстроить на стенах все пики и копья, какие у нас есть! Выставить их в амбразурах! Вырезать из занавесей флаги и вывесить их на самых высоких башнях! А когда я подам сигнал, бейте в барабаны, трубите в трубы, если найдутся. А нет, так в пастушьи рожки. Лишь бы побольше шума. А еще, Нейл Хансон, возьми с собой человек пять, достаньте с оружейного склада кольчуги и наденьте их. Наших фламандских лат они боятся меньше. А валлийскому разбойнику завязать глаза и ввести сюда! Головы держите повыше, а языки на привязи. Говорить с ним буду один я. Да смотри, чтобы англичан при этом не было!
Монах, который в своих странствиях приобрел некоторые познания во фламандском языке, был удивлен последним распоряжением, которое Уилкин дал своему соотечественнику. Однако он смолчал, дивясь не только этому подозрительному приказанию, но и ловкости, с какою неотесанный фламандец взялся за военные приготовления и военную тактику.
Уилкин, со своей стороны, опасался, что монах услышал и понял из его распоряжений больше, чем ему хотелось бы. Чтобы усыпить подозрения, которые могли возникнуть у отца Альдрованда, он повторил для него по-английски большую часть своих приказаний и спросил:
- Ну как, отец мой, правильно я действую?
- Отлично! - ответил монах. - Можно подумать, будто ты с колыбели занимался военным ремеслом, а не ткал сукно.
- Шути себе, шути! - сказал Уилкин. - Я ведь знаю, что вы, англичане, о нас думаете: что в фламандских головах одна только тушеная говядина с капустой. Но, как видишь, для ткачества тоже нужны мозги.
- Верно, мастер Уилкин Флэммок, - согласился монах. - Но скажи, добрый фламандец, какой ответ намерен ты дать парламентеру валлийского князя?
- Сперва скажи ты, преподобный отец, каково будет его предложение, - спросил фламандец.
- Немедленно сдать замок, - проговорил монах. - И что же ты ему ответишь?
- Отвечу отказом. Впрочем, если на подходящих условиях…
- Как, фламандец? Ты осмеливаешься говорить об условиях сдачи Печального Дозора?
- Если не будет ничего лучшего, - сказал фламандец. - А ты, преподобный отец, предлагаешь медлить, пока наш гарнизон станет выбирать для трапезы упитанного монаха или жирного фламандца?
- Какие глупости! - возмутился отец Альдрованд. - Не более чем через сутки к нам подойдет подкрепление. Раймонд Беренжер был в этом твердо уверен.
- Раймонд Беренжер нынче утром ошибся не только на этот счет, - возразил Флэммок.
- Слушай, фламандец, - сказал монах, который, удалившись от мира, не совсем позабыл свои военные привычки и склонности, - если тебе дорога жизнь, советую вести честную игру. Ведь даже после нынешнего побоища здесь еще осталось достаточно англичан, чтобы сбросить в крепостной ров всех фламандских лягушек, стоит заподозрить, что ты замыслил предательство и не намерен защищать замок и леди Эвелину.
- Оставь ненужные и пустые страхи, ваше преподобие! - ответил Уилкин Флэммок. - По велению владельца я сейчас кастелян замка и буду нести свою службу так, как ее разумею.
- А я, - гневно произнес монах, - слуга Папы и капеллан этого замка и от Господа имею власть скреплять и расторгать узы. Боюсь, ты не истинный христианин, Уилкин Флэммок, и склоняешься к ереси монтанистов. Ты не вступил в ряды крестоносцев, ты выпиваешь и закусываешь, прежде чем идешь к утренней мессе. Тебе нельзя доверять, и я тебе не доверяю и непременно хочу присутствовать при твоих переговорах с валлийцем.
- Нельзя, отец мой, - сонно улыбнулся Уилкин, при любой крайности сохранявший полнейшую невозмутимость. - Что верно, то верно. У меня есть причины не идти сейчас к вратам града Иерихон. Оно и лучше, иначе меня не было бы здесь, чтобы защищать врата замка Печальный Дозор. Верно и то, что я иной раз поспевал к моим сукновальням раньше, чем капеллан к алтарю; и что работа натощак у меня не спорится. Но ведь за эти грехи, отец мой, я всегда платил вашему преподобию особый сбор. Раз уж ты так хорошо помнишь мои грехи, не мешало бы помнить покаяние и отпущение.
Коснувшись того, что являлось тайной исповеди, монах нарушил правила церкви и своего ордена. Видя, что обвинение в ереси не испугало фламандца, он мог только спросить с некоторым смущением:
- Итак, ты не допустишь меня к переговорам с валлийцем?
- Преподобный отец, - сказал Уилкин. - Они касаются мирских дел. Если речь зайдет о делах церковных, ты будешь приглашен без промедления.
- А я все-таки буду на них, фламандский бык, - пробормотал монах, но так тихо, что его никто не услышал, и тотчас ушел со стены замка.
Несколько минут спустя Уилкин Флэммок, удостоверясь, что стенам придан вид грозной силы, которой они в действительности не обладали, спустился в небольшое караульное помещение между внешними и внутренними воротами замка; там ждали несколько его людей, одетых в норманнские доспехи, которые они отыскали на складе оружия; их могучие фигуры и неподвижные позы более напоминали статуи, чем живых воинов.
Под полутемными сводами тесного помещения, окруженный этими неподвижными изваяниями, Флэммок принял валлийского парламентера, которого два фламандца доставили сюда с завязанными глазами; глаза, впрочем, были завязаны так, что он мог разглядеть приготовления на стенах, которые и велись прежде всего для его устрашения. С этой же целью вокруг него раздавалось по временам бряцание оружия и слышались слова командиров, как бы обходивших сторожевые посты; все эти звуки должны были означать, что многочисленный гарнизон замка готов отразить любое нападение.
Когда ему развязали глаза, Иоруорт - ибо тот же посланец, который привозил брачное предложение Гуенуина, доставил теперь требование сдаться - надменно огляделся вокруг и спросил, кому должен он передать волю своего господина Гуенуина, сына Киверлиока, князя Поуиса.
- Его высочеству, - ответил Флэммок со своей неизменной спокойной улыбкой, - придется довольствоваться переговорами с Уилкином Флэммоком, владельцем сукновален и заместителем кастеляна замка Печальный Дозор.
- Что?! - вскричал Иоруорт. - Это ты-то заместитель кастеляна?! Ты, фламандский ткач?! Не может быть! Даже английский кроган не мог пасть так низко, чтобы тебя поставить над собой. Здесь, как я вижу, присутствуют англичане. Вот им я и сообщу, что мне поручено сообщить.
- Воля твоя, - ответил Уилкин. - Но можешь назвать меня шельмой, если они ответят тебе иначе как знаками.
- Возможно ли? - спросил валлийский посланец, глядя на окружавших Флэммока вооруженных воинов. - Неужели вы дошли до этого? Пусть вы дети захватчиков, но вы рождены как-никак на бриттской земле, и должна же у вас быть гордость. Не можете вы терпеть над собой чумазого ремесленника! А если не хватает вам мужества, должна же у вас быть хотя бы осторожность. Недаром пословица гласит: беда тому, кто доверится чужеземцу. Молчите? Отвечайте же мне, словом или знаком! Неужели вы признаете его начальником над собой?
Люди в доспехах все, как один, утвердительно кивнули головами и снова замерли в неподвижности.
Валлиец, с присущей его народу сметливостью, заподозрил тут нечто, чего понять не мог; решив поэтому быть настороже, он продолжал: