Задав еще несколько вопросов, коннетабль приказал немедленно доставить фламандца к нему. В то утро коннетаблю предстояли и другие дела, ибо его поспешный отъезд требовал многих, также спешных, распоряжений; принимая у себя нескольких офицеров своего войска, он заметил при входе в шатер осанистую фигуру Уилкина Флэммока в белой куртке, вооруженного всего лишь ножом, висевшим на поясе.
- Оставьте шатер, господа мои, - сказал де Лэси, - но останьтесь поблизости; пришел некто, с кем мне надобно поговорить наедине.
Офицеры удалились; коннетабль и фламандец остались вдвоем.
- Ты тот самый Уилкин Флэммок, который храбро бился с валлийцами у замка Печальный Дозор?
- Я старался, как мог, милорд, - ответил Уилкин. - Такой был заключен со мною уговор; а я надеюсь всегда оправдывать доверие.
- Мне думается, - сказал коннетабль, - ты так крепок телом, а духом так смел, что мог бы рассчитывать на большее, чем твой ткацкий станок.
- Каждый не прочь улучшить свое положение, милорд, - сказал Уилкин. - Однако я и на нынешнее не жалуюсь и охотно соглашусь не улучшать его при условии, чтобы оно не ухудшилось.
- Но я, - сказал коннетабль, - задумал для тебя кое-что получше, чем ты по скромности своей ожидаешь. Я хочу доверить тебе нечто очень важное.
- Ежели, речь идет о тюках сукна, милорд, - отвечал фламандец, - никто лучше меня с этим не справится.
- Уж очень низко ты летаешь! - сказал коннетабль. - Что, если посвятить тебя в рыцари, как того заслуживает твоя отвага, и поставить кастеляном замка Печальный Дозор?
- Что до посвящения в рыцари, милорд, то прошу прощения; мне это нужно как кабану золоченый шлем. А если надо что-нибудь сторожить, хоть замок, хоть деревенский дом, то я надеюсь справиться не хуже кого другого.
- И все-таки тебя надо повысить рангом, - настаивал коннетабль, оглядывая фигуру Уилкина Флэммока, очень уж непохожую на фигуру воина. - Нынешний чересчур низок, чтобы защищать и опекать высокородную молодую леди.
- Мне-то опекать высокородную молодую леди? - переспросил Флэммок, и его круглые светлые глаза еще больше округлились.
- Да, тебе, - отвечал коннетабль. - Леди Эвелина измерена поселиться в своем замке Печальный Дозор. Я обдумывал, кому бы доверить охрану ее особы, а также замка. Если я изберу для этого кого-нибудь из рыцарей моего окружения, он либо станет прежде всего исполнять свою вассальную службу и пойдет на валлийцев, подвергая замок опасности, либо будет часто отлучаться на турниры и на охоту; а то еще станет устраивать шумные игрища под стенами замка или даже во дворе и нарушит тихое уединение, подобающее положению леди Эвелины. Зато на тебя я могу положиться. Воевать ты станешь лишь при необходимости и не будешь сам искать опасности; твое рождение и твои привычки заставят тебя чураться увеселений, быть может, привлекательных для других, но не для тебя; хозяйство ты поведешь рачительно; я позабочусь, чтобы должность твоя была почетной; а твое родство с ее любимицей Розой сделает тебя более приятным леди Эвелине, чем кого-либо из равных ей. Ну а если говорить с тобой на языке, который твои соплеменники понимают лучше всего, то награда за исправное исполнение столь важной службы превысит все твои ожидания.
Фламандец сперва слушал эту речь с выражением удивления, а затем с глубокой озабоченностью. Когда коннетабль кончил, он с минуту молчал, уставясь в землю, потом, подняв глаза, сказал:
- Не стану ходить вокруг да около, а скажу прямо. Вы говорите не всерьез, милорд. А если и всерьез, то ничего тут не выйдет.
- Это почему же? - спросил коннетабль с удивлением и неудовольствием.
- Другой польстился бы на вашу щедрость, - продолжал Уилкин, - и не заботился о том, что вы за свою щедрость будете иметь. А я делаю дело честно и не стану брать плату за то, чего выполнить не сумею.
- А я еще раз тебя спрашиваю: отчего ты не можешь, вернее не хочешь, взять это на себя? - повторил коннетабль. - Уж если я оказываю тебе такое доверие, тебе подобает оправдать его.
- Верно, милорд, - ответил фламандец, - но благородный лорд де Лэси должен был бы чувствовать, а мудрый лорд де Лэси предвидеть, что фламандский ткач не годится в опекуны его невесты. Представьте ее в уединенном замке под такой опекой и подумайте, долго ли замку оставаться уединенным в этой стране любви и рыцарских подвигов. Дюжины менестрелей станут распевать под нашими окнами, и такая пойдет игра на арфах, что впору будет стенам рухнуть, как говорят, случилось в городе Иерихоне. А уж странствующих рыцарей соберется не меньше, чем к Шарлеманю или королю Артуру. Боже милостивый! Довольно и меньшей приманки, чем прекрасная и высокородная затворница под охраной старого фламандского ткача, чтобы собрать вокруг нас половину всех рыцарей Англии. И начнут они ломать копья, давать клятвы, надевать цвета дамы и творить уж не знаю какие еще безумства. Неужели эти молодцы, у которых кровь бежит по жилам, точно ртуть, послушаются меня, когда я стану их гнать?
- А ты задвинь засовы, убери подъемный мост, опусти решетку на воротах, - сказал коннетабль, принужденно улыбаясь.
- Неужели ваша светлость полагает, что это их остановит? Они придут искать приключений, а какие же приключения без препятствий? Рыцарь Лебедя переплывет через ров, Рыцарь Орла взлетит над стенами, а Рыцарь Грома и Молнии вдребезги разнесет наши ворота.
- Ну так пусти в ход арбалеты и баллисту, - сказал де Лэси.
- Вот тогда уж нас осадят по всем правилам, - сказал фламандец. - Как осаждали замок Тинтажель на старых гобеленах, и все ради любви к прекрасной даме. А еще явятся веселые девицы, которые тоже ищут приключений и порхают от замка к замку, с турнира на турнир: корсажи расстегнуты, на шапочках перья, на поясе кинжал, а в руках дротик. Стрекочут как сороки, трепыхаются как сойки, а бывает, воркуют, точно голубки. Как сумею я не допустить их к леди Эвелине?
- Говорят тебе, держи двери запертыми, - сказал коннетабль, принуждая себя к шутливому тону.
- Вот, вот! - сказал Флэммок. - Если фламандский ткач скажет "запереть!", а норманнская леди велит "отворить!", кому из них скорее повинуются? Словом, милорд, я отказываюсь; не про меня эта честь. Я не взялся бы опекать даже целомудренную Сусанну, если бы она жила в заколдованном замке, куда не может приблизиться ничто живое.
- У тебя, - сказал де Лэси, - и язык, и мысли грубого распутника, который смеется над женским постоянством потому, что имел дело лишь с низкими женщинами. Однако тебе следовало бы знать и другое. У тебя, как мне известно, весьма добродетельная дочь.
- Такова была и ее мать, - ответил Уилкин, прерывая речь коннетабля тоном несколько более взволнованным, чем обычно. - Но женой своей, милорд, я по закону мог руководить; тот же закон и права отца дают мне власть и над дочерью. Над чем я сам имею права, за то готов и отвечать. А когда права мне только переданы, дело совсем другое. Оставайтесь дома, милорд, - продолжал честный фламандец, заметив, что его слова производят на де Лэси некоторое впечатление. - Пусть совет глупца хоть однажды пригодится мудрому в деле, которое, позволю себе сказать, не мудро было задумано. Оставайтесь в своей стране, сами правьте своими вассалами и сами охраняйте свою невесту. Только вы можете ждать от нее готовности повиноваться с любовью. Не стану гадать, что она станет делать в вашем отсутствии, зато уверен, что на ваших глазах она будет исполнять долг верной и любящей супруги.
- А как же Гроб Господень? - вздохнул коннетабль, в душе признавая разумность совета, которому не мог последовать.
- Кто упустил Гроб Господень, тот пускай и отвоевывает его, - ответил Флэммок. - Если все эти латиняне и греки не лучше, чем я о них слыхал, то разве не все равно, они или язычники владеют страной, которая стоит Европе столько крови и столько золота.
- Должен признать, - сказал коннетабль, - что в словах твоих немало правды; но смотри, не повторяй их, иначе сойдешь за еретика или жида. Что до меня, то я безвозвратно связан обетом. Мне остается решать, кого назначить на важный пост, который ты отклоняешь из осторожности, но не без основания.
- Кого же еще, - сказал Уилкин Флэммок, - как не ближайшего родственника вашей светлости, кому вы полностью доверяете; хотя всего лучше было бы самому этот пост не оставлять.
- Если под ближайшим родственником, - сказал коннетабль, - ты разумеешь Рэндаля де Лэси, я не скрою от тебя, что считаю его человеком негодным и не заслуживающим доверия.
- Нет, я подразумевал другого, - отвечал Флэммок, - более близкого по крови и, если не ошибаюсь, более близкого также и сердцу вашему, милорд. Племянника вашей светлости Дамиана де Лэси.
Коннетабль вздрогнул точно ужаленный, но тотчас ответил с деланным спокойствием:
- Дамиан должен был отправиться в Палестину вместо меня; но теперь, как видно, я отправлюсь вместо него; ибо после его недавней болезни лекари совершенно переменили мнение и считают жаркий климат настолько же опасным для него, насколько прежде считали целительным. Но ведь наши ученые медики, как и наши ученые священники, должны быть всегда правы, сколько бы ни меняли они свои мнения; и только мы, бедные миряне, всегда оказываемся неправы. На Дамиана я действительно всецело могу положиться; но он еще чересчур молод, Флэммок, и слишком близок годами к той, кого можно было бы оставить на его попечение.
- Тогда повторю снова, - сказал прямодушный фламандец, - оставайтесь здесь и сами охраняйте то, что для вас столь дорого.
- А я снова повторяю, что не могу, - ответил коннетабль. - Я возложил на себя обет и не могу его нарушить, хотя, быть может, совершаю великую ошибку. Знаю одно: шаг этот непоправим.