Минут через пятнадцать Каин очутился в просторном кабинете (с окнами на Кремль) князя Кропоткина. Тот сидел в расстегнутом шелковом камзоле на мягком диване и позевывал. Белый напудренный парик съехал набок, бритое одутловатое лицо заспанное, слегка продолговатые набрякшие глаза лениво скользнули по Ивану.
- Что за гусь?
- Иван, сын Осипов.
- Велика птица. Эка.
- И птица бывает разная, ваше сиятельство. Одна воробьем чирикает, другая орлом летает.
На Ивана иногда находило, особенно тогда, когда он встречался с высокопоставленными лицами и когда лучше бы держать язык за зубами.
- Буде попусту языком молоть, - поправив на голове парик, строго произнес Кропоткин, - иначе прикажу в камеру отвести. Дело сказывай да побыстрей!
- Имя мое Иван сын Осипов, по кликухе Ванька Каин.
- Каин? - встрепенулся князь и в глазах его застыл испуг. Затем он резво вскочил с дивана и схватил с дубовой тумбочки пистоль.
Иван сделал предостерегающий знак рукой.
- Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство. Я целиком предаюсь в ваши руки, а порукой тому - моя челобитная и реестр. Извольте посмотреть, ваше сиятельство.
Все еще с некоторым испугом князь принял документы знаменитого разбойника, а затем позвонил в колокольчик, благодаря которому в кабинет вошел старший секретарь Седов. Кропоткин передал ему пистоль и приказал
- Последи за ним, Демьян, пока я бумаги посмотрю. То - Ванька Каин.
Секретарь аж в лице изменился и, взведя курок пистоля, встал позади лютого разбойника, коего Сыскной приказ ловил несколько лет.
Кропоткин сел в кресло, неторопливо прочел челобитную, а затем самым внимательнейшим образом познакомился с реестром.
- М-да, Ванька. Да тут более сотни имен. Кое-кто из них давно знаком Сыскному приказу… Сам же повинную просишь. М-да.
- Повинную, ваше сиятельство. А кой прок на меня оковы надевать, коль без меня воров не истребить?
Князь махнул рукой Седову.
- Выйди, Демьян. Мне надо с этим отпетым ухарем с глазу на глаз переговорить.
- Как изволите, ваше сиятельство, - поклонился Седов и, передав оружие князю, удалился из кабинета.
Кропоткин же встал из кресла, подошел к одному из окон, заделанным венецианским стеклом, посмотрел на Пыточную башню, а затем резко повернулся к Ивану.
- Теперь, согласно твоему реестру, мы знаем всех преступников. Даже главарь Каин перед моим лицом. Сдам-ка я тебя, Ванька, в Пыточную.
- Резону нет, ваше сиятельство. Имена преступников в реестре указаны, а места их пребывания никто не знает.
- Не велика проблема, Ванька. В Пыточной даже мертвый заговорит.
- Мертвый заговорит, а Каин - нет. Вот и останешься, князь, на бобах. Ехала телега за золотым кладом, да колесо отвалилось. Пшик, а не рублики - червончики, лалы-самоцветики.
- Опять языком замолол?.. Хочешь послужить приказу?
- Для того, ваше сиятельство, и бумаги вам представил.
Кропоткин вновь уселся в кресло и покачал круглой, жидковолосой головой.
- Да знаешь ли ты, Ванька, каких трудов мне это будет стоить. Солдат найми, полицию найми, будочникам тоже на лапу дай. Я ж не Иван Калита - денежный мешок.
"На взятку намекает, мздоимец. Ни солдатам, ни полицейским, тем более, будочникам ни полушки не дает".
- Отменно понимаю, ваше сиятельство. Труды немалых денег стоят. Надеюсь, сто рублей несколько облегчат ваши государственные заботы?
Глаза Кропоткина при виде тридцати трех золотых червонцев плотоядно блеснули. Как и младший секретарь, он опробовал одну из монет на зуб, а затем пухлой рукой сгреб деньги в ящик стола.
- Другое дело, Ванька. Выделю тебе на эти деньги караул из четырнадцати солдат. И чтоб все, кто указан в реестре, были сопровождены в приказ. Сколько тебе понадобится времени?
Каин пожал плечами.
- По себе знаю, ваше сиятельство. Воры - народ ушлый, особенно главари шаек. У каждого на шухере шестерки стоят. Так что на поимку изрядное время понадобится. Но даю слово Каина, что вся московская шушера, гопники и дельцы фальшивых монет, будут баланду в камерах хлебать. Правда, некоторые, кои награбили большую деньгу, постараются откупиться, но из этого ничего не получится, ибо мне давно известна ваша чрезвычайная честность и неподкупность, ваше сиятельство.
Кропоткин хоть и понимал, что Каин высказал в его адрес не в меру лестные слова, но его в первую очередь заинтересовали "откупные" разбогатевших воров, где можно отлично поживиться.
- Коль ретив будешь, Ванька, и беспорочно служить приказу, будет тебе моя милость. В оковы не закую. Живи на Москве вольно, оклад тебе положу, и лови воров под командой подьячего Петра Донского. Человек он дотошный. Чуть забалуешь - и сам в узилище попадешь.
- Не забалую, ваше сиятельство. Знал, на что иду.
- Ну-ну… А скажи, Ванька, почему ходишь в затрапезном виде и где твоя борода? По слухам нам твое обличье давно знакомо.
- Бороду в карты проиграл, но теперь вновь буду мхом обрастать.
- На бородовой знак, чай, деньжонок хватит, хе.
- Да уж как-нибудь наскребу. А почему в сермягу облачился - в Сыскной подался. Один Бог ведал, чем мой приход в Стукалов монастырь закончится.
- Все-то продумал, Ванька. Где в Москве обретаешься?
- На разных хазах. У воров, ваше сиятельство, своих домов нет. Ныне же, коль на службе буду, где-нибудь избенку куплю.
- Где?
- Хорошо бы в Зарядье, к ворам поближе.
- Добро. Сейчас я прикажу тебя с подьячим Донским свести. Реестр ему покажешь, и начинайте с Богом.
Глава 6
Небывалая власть
Иван не сказал Кропоткину о своих хоромах в Дорогомиловской ямщичьей слободе, ибо обосновать там свою резиденцию Каину не хотелось. Во-первых, пришлось бы расстроить Силантия, а во-вторых, ямщичья слобода жила более менее покойной жизнью, ибо ямщики находились на государевой службе, жили довольно сносно и враждебно относились к ворам.
Хоромы же пусть пока постоят безлюдными. Силантий, подумав, что "Иван Потапыч отбыл куда-то по своим делам, за домом присмотрит. А в хоромы он все-таки опять войдет, но уже с суженой, и, разумеется, с Авелинкой, которую он все равно приведет в дом любым путем, даже самым неприглядным.
* * *
Подьячий Петр Зосимыч Донской внешность имел невзрачную. Малоросл, худосочен, с жидкой рыжеватой бороденкой, а коль с бороденкой, то и немецкого платья не носил. Глаза имел прищурые, но острые, въедливые.
Изучив реестр, спросил тихим скрипучим голосом:
- С кого начнем, Ванька?
Каин одернул:
- Давай сразу договоримся, Петр Зосимыч. Ванькой меня звали, когда несмышленышем был. Ты не ваше сиятельство и не купец первогильдейный, так что зови меня Иваном Осиповичем, или, на худой конец, Иваном.
Подьячий пожевал блеклыми тонкими губами, недовольно сверкнул острыми глазами и проскрипел:
- Велика честь для разбойника по отчеству его величать. Сойдешь и Иваном.
- Так тому и быть, подьячий. А начнем мы с Тимошки Козыря, что держит вертеп в Кривом переулке.
- Давно его ловим, но ускользает, как мышь через щелку.
- Ныне не ускользнет. Но брать его буду я один.
- С ума спятил, Ванька!
- Опять?
- Запамятовал. Тимошка, как мне ведомо, вор пройдошливый, и всегда с ним дружки-ухарцы с ножами, а, бывает, и с ружьями. Мудрено его одному взять, Иван. Тут надо всем караулом навалиться, да и то без крови не уладить.
- Без крови возьмем. Выслушай меня внимательно. Для первого раза караул не понадобиться, ибо Тимошка знает обо мне только одно, что я где-то разбойничаю, а посему мое появление в его хазе пройдет гладко Он встретит бывшего вожака Москвы подобающим образом.
- Допустим, а что дальше?
- Часа через два приходи Петр Зосимыч в кабак на Зарядье со всем караулом, непременно с заднего входа, и ждите меня в комнате целовальника.
- И долго сидеть?
- Пока я в комнате с Тимошкой не покажусь. Берите и меня, чтоб Козырь ничего не заподозрил.
- Не сорвешь дело, Иван? Смотри, а то сам в камере окажешься и меня под монастырь подведешь.
- Не трясись, Зосимыч. Запомни: у Каина промашек не бывает.
… Притон в Кривом переулке Иван знал с давних пор, поэтому знакомую избу искать не пришлось. Дом когда-то занимал хамовник Гришка по кличке Костыль. Жена и две дочери ткали столовое белье на дворец, а когда императрица Анна Иоанновна перебралась в Петербург, ремесло в доме Гришки захирело. Костыль запил, опустился, а дочери угодили в руки одного из крупных воров, кой и превратил дом хозяина в вертеп.
Костыль (с детства хромал) однажды наклюкался в Крещенские морозы зеленого змия и замерз, не дойдя до избы, в сугробе. Девки, чтобы не помереть с голоду, стали марухами гопников и так привыкли к вину, что пили наравне с ворами.
В последний год, как рассказывал Дормидонтыч, Тимошка Козырь стал главарем одной из многочисленных шаек и хозяином притона.
На крыльце сидели двое парней с подгулявшими лицами. В пестрядинных косоворотках, краснорожие, в руке одного - скляница с сивухой.
Метнули глаза на подошедшего Каина (чужой!), грубо спросили:
- Чо тебе?
- К Тимохе иду. На месте?
- Не знаем такого. Проваливай!
"Обычный ответ шестерок, оберегающих своего главаря".
- Буде бодягу разводить. Я от Митьки Лебедя. Разговор есть.
- Что за Митька?
- Где живет?