Ловок, по-кошачьи ловок был Ванька. Ночью он так тихо спустился с полатей и вышел из избы, что ни отец, ни мать не услышали.
Воблу уплетали на другой день в заброшенном овине. Ванька никогда не жадничал, всегда охотно делился добычей со своей ватажкой.
- Да как же ты сумел воблу снять? - спросили огольцы.
- С Тимониной крыши. Из ивовой ветки крючок смастерил, и вся недолга.
- Ну и ну! - изумились огольцы Ванькиной сноровке.
* * *
Федор Столбунец, с удовольствием поедая мясо рябчиков и утирая вышитым платочком большие влажные губы, изрекал:
- Птицу и медок в Ростов на торги не возишь?
- Какое, батюшка Федор Калистратыч? Далече до Ростова. Туда птицу, опричь чеснока и лука, из окрестных сел привозят. Все, что добуду, в оброк идет.
- Бедно живешь, бедно. Сидишь в курной избенке и кроме леса белого света не видишь.
- Так, ить, все так живут.
- Все да не все, Оська. Ты бы поглядел, как на Москве честной народ живет. Хочешь в Москву?
- В Москву?.. Чудишь, батюшка. Куды уж нам со свиным рылом в калашный ряд? Там, чу, за одну бороду надо алтын отвалить.
- Не алтын, а две деньги - со всякого мужика при проезде через заставу в город или из города. Уплатил пошлину - и получай знак в виде жетона.
- Сурьезное дело.
- Воистину, Оська. Государь Петр Лексеич, царство ему небесное, был строг. С мужика - две деньги, с боярина - аж сто рублей.
- Да откуда такие деньжищи даже у боярина? - ахнул Оська..
- Для московского боярина это не деньжищи, - усмехнулся приказчик. - И поболе могут отвалить, коль пожелают по старине бороду носить, но таких на Москве все меньше остается, ибо сам Петр Лексеич, бывало, на западный манер без бороды ходил.
- Вона. А при прежних-то царях безбородых-то людей, будто татар, погаными называли. Тьфу! Бабы - и те могли плюнуть в голое лицо.
- Царь-государь иноземные новины на Руси учреждал и не нам, холопишкам, деяния его осуждать. Ныне императрица Анна Иоанновна, после Екатерины, его дело продолжает, и не дай Бог указ не выполнить, - строго молвил Федор Калистратыч.
- Упаси Бог, батюшка, - смиренно кивнул Оська и почему-то поскреб жесткими пальцами свою неказистую бороденку.
- Ты вот что, Оська, - несколько помолчав, вновь заговорил Столбунец. - Я ведь не зря о Москве речь завел. Господин твой, Петр Дмитрич Филатьев, приказал тебе в Первопрестольной быть… Не хлопай глазами, заколачивай избу и всей семьей в усадьбу купца Филатьева.
- На кой ляд я купцу понадобился? - с трудом пришел в себя Оська.
- Понадобился, коль хозяин зовет.
Оська обвел снулыми глазами закопченную избу, глинобитную печь с полатями, кочергами и ухватами и тяжко вздохнул.
- А как же скарб, огородишко, коровник?
- Твой скарб и ломаного гроша не стоит. Не горюй, на новом месте твой скарб не понадобится.
- А землица, кормилица наша?
На глазах Оськи выступили даже слезы.
- Вот нюни распустил, - покачал головой приказчик. - Нашел о чем горевать. Свято место пусто не бывает. Скоро на твоем месте новый человек будет кабалу тянуть. Собирайся, Оська, подвода ждет.
Глава 2
Москва боярская
Тринадцатилетний Ванька въезжал в Москву, разинув рот.
- Земляной город, - обыденно сказал возница, но Ванька ни глазам, ни ушам своим не поверил. Какой же "Земляной", кой перед ним и высоченный вал, и водяной ров, и деревянные стены из толстенных дубовых бревен и долговязые деревянные башни.
- Ну и лепота! - восхищенно воскликнул Ванька.
- Была лепота да вышла, - махнул рукой возница. - Вот ранее была лепота, когда Земляной город Скородомом назывался.
- Почему Скородомом? - полюбопытствовал Оська, придерживая на коленях плетушку с петухом.
- А потому, мил человек, что царь Борис Годунов возводил крепость на скорую руку, ибо боялся татарского нашествия. Почитай, за один год Скородом подняли. Вот там лепота была. В стене находилось тридцать четыре башни с воротами и около сотни глухих, то есть не проезжих башен. На стенах и башнях стояли мощные пушки, а подле них - пушкари и стрельцы в красных кафтанах. Любо дорого было поглядеть. Сам земляной вал, на коем крепость стояла, охватывала кольцом Москву на пятнадцать верст. Ныне же от Скородома и головешки не осталось.
- Куда ж он подевался?
- В Смутные годы ляхи сожгли крепость, один только вал и остался. Правда. Через полвека на валу был построен острог, кой ты и видишь, но былой лепоты уже нету. Стены и башни обветшали, того гляди, и вовсе развалятся.
- Вона.
- К воротам подъезжаем. Ты, Оська, либо две деньги припасай, либо петуха воротным людям всучи. Возьмут! Кочет у тебя жирный.
- А как же царев указ?
- Указ указом, мил человек, а голодное брюхо жратвы требует.
- Плетьми засекут. Сам-то, небось, пошлину заплатил?
- Заплатил, ибо на Москву часто шастаю. Наберись мзды… Чего оробел? Неси, сказываю, свою плетушку.
- Боюсь, милостивец, - и вовсе оробел Оська.
- Вот ворона пуганая. Сам отнесу.
Возница сошел с подводы, взял у Оськи плетушку с петухом и зашагал к караульным. Вначале показал свой жетон, а затем сунул одному из служилых мзду и показал рукой на Оську
- Мужик из дальней сирой деревеньки. О пошлине ничего не ведал, а денег у него - вошь на аркане да блоха на цепи. Пропустите, убогого, добры люди.
Служилый хмуро глянул на "убогого" и махнул рукой.
- Проезжай.
Петр Дмитрич Филатьев с приказчиком, ехавшие на лихой тройке, появились в Москве на сутки раньше, а семью Оськи вез на подводе дворовый человек купца Ермилка, кой прожил в Первопрестольной около сорока лет, а посему знал в Москве не только каждую улицу, но и каждый закоулок.
- Ныне по Мясницкой едем, - неторопко сказывал он, уставший молчать за длинную дорогу. - Тут, по левую руку, в прошлом веке стояла слобода мясников с церковью Николы в Мясниках, опосля ж заселили улицу дворяне да всякие знатные люди, а вкупе с ними и богатейшие купцы, фабриканты да заводчики. Зришь проезжаем? То плавильная и волочильная золотная фабрика купца Савелия Кропина да Василия Кункина. Золото лопатой гребут.
- Ишь, каким крепким тыном отгородились. Даже башни по углам, - крутанул головой Оська.
Черные же, острые глаза Ваньки хищно блеснули. Вот бы где пошарпать! С золотом-то и дурак проживет.
- Дворы князя Лобанова-Ростовского, графа Панина, князя Урусова, - продолжал Ермилка. - А вот и двор Алексея Данилыча Татищева.
- Никак, по имени запомнил, - молвил Оська.
- Да то ж сосед господина нашего Петра Дмитрича Филатьева.
- Вона.
- Почитай, приехали.
Ванька широко раскрытыми глазами пожирал Москву и не переставал удивляться. Дворы хоть и богатящие, но поставлены, кому как вздумается, причем ни одни хоромы не выходили на улицу передом, отгородившись от улицы садами, конюшнями, поварнями, амбарами, клетями, сараями, людскими, банями и прочими строениями. Заблудишься кого сыскать.
А ворота? Многие - из тесаных дубовых плах, обитым толстенным железом. Не двор, а неприступная крепость, ибо тын, окружающий всю усадьбу, сотворен из таких же дубовых плах, да таких высоченных, что, пожалуй, превышают две сажени. Попробуй, перекинься, разве что на ковре-самолете окажешься за забором. Ну, купцы, ну, бояре! Крепко свое добро стерегут.
Глава 3
Москва бьет с носка
В первый же день купец распорядился:
- Быть тебе, Оська, добытчиком меда. Станешь в подмосковных лесах бортничать, а заодно птицу, белку и зайцев бить. Дам тебе недурственное ружье, снабжу дробом и порохом. Охоться!
- По душе, милостивец, дело знакомое, да токмо, где мне голову приложить? Лес!
- В избенке, кою десять лет назад срубили. Недавно старый бортник Богу душу отдал. Колоды сохранились, своих добавишь. Иногда к тебе будут мои люди наведываться.
- А как жена моя Матрена, сын Ванька?
- Матрена будет жить с тобой. Муки завезем, луку, капусты для щей - не пропадете. Ваньку же твоего в людскую определю, станет моим торговым людям помогать, кое какие делишки по двору делать… Ты чего, Матрена, нюни распустила?
- Страшно мне, милостивец. Чу, разбойные люди по лесам шастают.
- Врать не буду, шастают, но старого бортника не обижали, ибо умел с ними поладить. Лихие люди купцов не любят, а своего мужика, что из голи перекатной, не трогают.
- А как медок заберут?
- Голову надо иметь, Оська. У старого бортника тайник имелся, где он бочонки хранил, в избе же самую малость держал. Остальные-де приказчик хозяину увез. Кумекаешь?
- Кумекаю, ваше степенство.
- То-то, Оська. В колоду же с пчелами даже дурак не полезет. Завтра тебя и Матрену проводит в лес приказчик Столбунец.
- А мне можно тятеньку с матушкой до лесу проводить? Чай, теперь долго не увижу, - спросил Ванька.
Филатьев глянул на него суровыми глазами.
- Запомни, отрок: никогда не встревай в разговор, доколе хозяин сам тебя не спросит.
- Каюсь, - потупился Ванька и вдруг так горько зарыдал, что удивил даже отца с матерью, ибо никогда их "непутевый" сын не бывал таким сердобольным.
- А ну буде! - прикрикнул купец и сжалился над Ванькой.