Несмотря на все свои амбиции, на все свои устремления, Герман оставался человеком чести, а потому чурался близости с кем-то ради наживы. Но общество Петра Андреевича было ему приятно. Или он сам убедил себя в этом?
Приглашение на ужин в дом на Конногвардейском бульваре было для Германа подарком судьбы. Он желал этого, но и боялся. А вдруг Петра Андреевича нет дома? Вдруг он забыл о своем приглашении? Вдруг дворецкий с позором выставит его за дверь, а то и, чего доброго, с лестницы спустит? А вдруг старый князь решил повременить с отъездом? Ведь у Петра Андреевича даже не было домашнего адреса Германа, чтобы предупредить (Герман стеснялся признаться, что живет в самом конце Садовой).
Примерно такие мысли занимали губернского секретаря, когда он ехал в нанятой на последние деньги коляске, чтобы не промокнуть под проливным дождем.
Без четверти шесть Герман Шульц постучал в дверь особняка Суздальских. Ему открыл мрачный дворецкий, вышедший из Екатерининской эпохи. Он смерил молодого человека оценивающим взглядом и высокомерно осведомился:
- Чего надо?
- Я пришел в гости по приглашению князя Петра Андреевича, - ответил Герман сконфуженно. Он, хоть и привык к презрительному отношению, слегка опешил перед неприкрытой грубостью дворецкого.
- По приглашению? - недоверчиво спросил дворецкий. - Кто таков?
- Губернский секретарь Герман Модестович Шульц, - отрекомендовался молодой человек.
- Ну пойдем, губернский секретарь, - сказал напыщенный дворецкий и препроводил Германа в приемную.
Там дежурил молодцеватый лакей, который с удивлением воззрился на гостя.
- Лука, - сказал ему дворецкий, - тут вот к его сиятельству Петру Андреевичу пожаловал… губернский секретарь, - он презрительно махнул в сторону Германа, - с ним посиди, пока я доложу.
Самодовольный дворецкий удалился, оставив Шульца в обществе недружелюбно настроенного лакея. Герман огляделся. Он сидел на бархатном диване в богато обставленной комнате с многочисленными бронзовыми канделябрами, изображавшими греческих воинов. А свечи, горевшие в этой передней, - Герман никогда не видел таких дорогих свечей: никакого потрескивания, никакого запаха. На стене висело полотно известного голландского художника, на котором изображен был Гектор, собирающийся на битву с Ахиллом. Теперь, только теперь Герман увидел, что такое княжеский особняк изнутри.
Прошло минуты три, дворецкий вернулся.
- Пожалуйте, ваше благородие, - учтиво произнес он и вежливо препроводил Германа в кабинет Петра Андреевича.
- Дружище! - воскликнул князь, когда Шульц вошел. - Рад тебя видеть, проходи!
Герман прошел. Он был в просторной комнате, обставленной старинной мебелью. Присмотревшись повнимательнее, Герман разглядел в ней мебель старую, давно вышедшую из моды и отслужившую свой век, но тем не менее сделанную на славу и еще вполне пригодную для использования. На стене висело выцветшее полотно, с которого строго взирал седой Бог, окруженный великими былых эпох и поколений. На противоположной стене висела картина - авторская копия полотна "Охота на медведей". Стол был дубовый, монументальный, ему было лет сто по крайней мере. Перед ним - два кресла, обтянутые кожей, друг против друга. А за столом стоял неимоверного размера гигантский стул с высокой спинкой.
Петр Андреевич сел в одно из кресел и сделал жест рукой, предлагая Герману сесть против. Когда тот опустился в кресло, князь сказал:
- Прости меня, я не мог тебе написать.
- Что-то случилось? - взволнованно спросил Герман.
- Да, случилось, - ответил князь. - Отец сегодня велел пригласить в гости человека. Он… это приватный разговор.
- Так, значит, лучше мне уехать.
- Герман, дружище, прости, но я…
- Не надо, - сказал Герман, - я понимаю: у господ свои дела.
Сказав это, Шульц поклонился и направился к выходу.
- Герман, ты все неправильно понял! - крикнул князь ему вслед. - Герман, постой!
Но Герман уже закрыл дверь с обратной стороны. Напольные часы с выцветшим циферблатом пробили шесть раз. "Уже шесть, сейчас пожалует лорд Редсворд, - подумал Петр Андреевич, - бьюсь об заклад, он будет в срок".
Князь вышел из кабинета и направился в сторону библиотеки, где в массивном дорогом кресле уже успел расположиться его отец. Одновременно с ним в "храм знаний" пожаловал дворецкий Валентин.
- Ваше сиятельство, к вам джентльмен с визитом, - доложил он и подал Андрею Петровичу серебряный поднос, на котором лежала визитная карточка Ричарда.
- Проси, - ответил князь, взмахнув рукою.
* * *
Ричард сидел в приемной и пытался предугадать, что такого секретного хочет сказать ему старый князь Суздальский. В голове его гнездились догадки и подозрения, одна безумная мысль сменялась другой, уже совсем неприличной, и все же он был далек от хоть какого-то понимания вопроса: зачем все эти тайны?
Войдя за дворецким в комнату, он очутился в просторной библиотеке, исполненной в лучших английских традициях. Стеллажи с книгами были до того высоки, что занимали два этажа. На одном стеллаже Ричард увидел знакомые имена: Аристотель, Гомер, Платон, Аристофан, Эсхил, Сократ, Архилох - труды еще многих других великих греков присутствовали здесь. Соседний стеллаж был полон латыни: Вергилий, Цицерон, Гай Юлий Цезарь, Апулей - и прочие столь ненавистные Ричарду римляне надменно золотились корешками. Библиотека была полна классической литературы, но присутствовали здесь и современные авторы: Уолтер Скотт, Оноре Бальзак и Гоголь. У окна стоял письменный стол, а в центре комнаты находилось несколько кресел. В одном из этих кресел сидел набивавший трубку Петр Андреевич, а другое было занято старым князем.
Это был человек несгибаемый - об этом можно было судить хотя бы по тому, что восьмидесятилетний возраст не смог хоть немного ссутулить Суздальского. Изборожденное морщинами неподвижное лицо и острый взгляд выцветших волчьих глаз, искрящихся безудержной силой, придавали старому князю вид несокрушимого колосса, каковым он, судя по царственной манере держаться, не только считал себя, но и являлся. Увидев Ричарда, он отложил в сторону "Северную пчелу", ласково улыбнулся и по-отечески произнес:
- Садись, сынок, давай поговорим.
Ричард сел. Князь продолжал:
- Как повзрослел, как возмужал, уж точная копия отца.
- Я помню, князь, вы приезжали к нам, - сказал Ричард, и сказал это не столько с тем, чтобы показать князю, что помнит и признает его, сколько с тем, чтобы сказать уж что-нибудь. Кроме Дмитрия, близкого друга маркиза, никто в Петербурге не говорил ему "ты". Но царственность, степенность разговора, бескрайняя, безудержная мощь, из которой весь был соткан хозяин дома, казалось, давали ему право говорить на ты с самим Господом Богом.
- Ты помнишь: это славно, - отвечал Андрей Петрович. - А сколько же тебе тогда лет было? Четырнадцать? Пятнадцать?
- Где-то так, - согласился маркиз, - во время вашего последнего визита.
- Как быстро пролетело это время… - задумчиво протянул Андрей Петрович, - теперь ты стал совсем как Уолтер, когда он был моложе. А твой отец - мой очень близкий друг. Я никогда не забуду, как он впервые явился в Зимний дворец на аудиенцию к императору. Александр встал и горячо пожал ему руку, а Уолтер сразу же сел в кресло, приглашая царя последовать его примеру. Да, твой отец - великий человек.
- Разве великие люди способны на предательство? - осведомился Ричард, поминая письмо, полученное от отца.
- Предательство? О нет, сынок, никогда, - серьезно говорил Андрей Петрович, - но всякий человек способен сделать глупость. И всякому случается оступиться. Мы все не идеальны, железных сердец не существует. Порою и сильнейшие из нас проявят слабость.
- И даже вы? - удивился Ричард.
- Конечно, даже я, - ласково ответил Суздальский. - Главное, никогда не жалеть о совершенных промахах, ошибках. Никогда не терзать себя за проявленную мягкость характера, нетвердость духа… Твой отец никогда не сожалел.
- О чем не сожалел? - спросил Ричард. - Скажите мне, прошу вас, что он сделал? Я получил письмо. Он пишет, что предал графа Воронцова, что в Петербурге ему все, кроме вас, враги…
- Увы, он прав, мой мальчик, это так, - сказал Суздальский.
- Но почему? - не унимался Ричард.
- Случилось так: однажды он не смог преодолеть запретные желания. Они его поработили, завлекли в свой коварный омут, сделав своим рабом. Твой отец порвал связывающие его цепи и уже почти вырвался, когда искушение совсем близко подошло к нему… и он не устоял, его сразило наповал, он, словно детский кораблик из картона, попал в океанский шторм, из которого нет спасения даже фрегату.
- Но что он сделал? - настаивал Ричард.
- Я не могу сказать тебе этого, мальчик мой, - произнес старый князь. - Твой отец просил до поры сохранить эту тайну. На мой взгляд, это не выход, ведь рано или поздно ты должен будешь узнать всю правду. Однако я не буду судить Уолтера - это его тайна, и он ею распорядился по собственному усмотрению.