В марте 1768 года на сторону Стефана становится и Сербия. Сербский патриарх Василий Бркич призвал православное население почитать в лице Стефана русского царя. А 29 июня, в день Петра и Павла, здесь были на государственном уровне проведены торжества, посвященные Петру I и цесаревичу Павлу Петровичу, которого Стефан признал своим сыном.
Пока дело шло лишь о вариантах самоуправления в Черногории, Сербии, Герцеговине, крае Косово, Албании, – при сохранении status quo в делах финансовых, – и турки, и венецианцы готовы были видеть в случае сем лишь некий уморительный казус, не имеющий особого значения. Но когда село за селом в далматинских владениях Венеции – Маине, Побори, Браичи – стали отказываться платить налоги, инквизиционный суд Венеции, с согласия и одобрения дожа, предписал которскому проведитору
"прекратить жизнь иностранца, виновника происходящих в Черногории волнений".
Присланы были также флаконы яда и обещание, что непосредственный исполнитель получит прощение грехов, буде таковые у него окажутся, 200 дукатов и убежище от преследований*В югославских республиках, в том числе Черногории, чрезвычайно распространена кровная месть.*. Пробовали подкупить местного лекаря, священника – все было бесполезно. Не крохотная личная охрана – дюжина храбрецов, – а словно бы аура добра окружала Стефана столь плотно, что его невозможно было убить...
Вскоре на верность Стефану присягнула славянская райя турецких вилайетов – и перестала платить харадж. Тогда зашевелились и турки. В январе 1768 года они нанесли удары по Черногории из Боснии и Албании – с севера и юга, в июне повторили их. В апреле 1768 года Венеция организовала в Черногории карательную экспедицию, в октябре – другую...
Черногорцам удавалось удерживать позиции против превосходящих сил двух могущественных держав! Дома помогали родные ущелья. А осенью того года началась русско-турецкая война, и Османская империя вывела войска из Черногории...
Екатерина оказалась в щекотливом положении. С одной стороны, только радоваться тому бы надо, что уж готов второй фронт антитурецкий, с тылу, да скорее посылать туда эмиссаров своих. Но с другой стороны...
– Пусть бы он хоть шахом персицким, хоть богдыханом китайским сказался, – жаловалась она приглашенному для совета князю Юрию Владимировичу Долгорукому, – всеми силами б его поддержала. Послать армию туда, взять в клещи Мустафу... Но он именем покойного мужа моего назвался, – Екатерина горячо перекрестилась, – и, стало, никем иным, как самозванцем, быть не может... Признай я его – меня ж и курицы осмеют!
– Сердцу человеческому верить в чудо свойственно, и сколь тому примеров имеем, когда погибший уж, кажется, человек, являлся в живых вновь, единственно силою любви сердечной, веры и ожидания, – осторожно, издалека начал Долгорукий. – Пусть ты, матушка, достоверно известна, что Петра Федоровича на свете нет; но кто упрекнуть тебя сможет, зная свойства сердца человеческого, что, грезя о невозможном, о чуде Господнем, ты захочешь удостовериться в том, а не заподлинно ли в обличье самозванца сего обретается Петр... Сколь велико упущение Годунова было, когда он мощи Димитрия из Углича привезть велел и казать народу, вместо чтобы, словно бы в сильном движении душевном, повелеть Отрепьеву явиться к трону предков, для лобзаний сердечных, для возврата якобы онаго, – и лишь там усумниться в подлинности происхождения его, для каковых сумнений было довольно поводов...
– Ты уж, батюшка мой, всем дышлом в филозофию въехал, – раздумчиво заметила Екатерина. – Но как мне чудо сие государям европейским объяснять прикажешь, коль они извещены от меня же, что геморроидальная колика свела супруга моего в могилу... Сие значило бы сознаться пред всей Европой, что в городе своем, в стране своей я дел, даже лично до меня касающихся, в доподлинности не знаю...
– Но, с другой стороны, – перешел в атаку Долгоруков, приняв ее раздумчивость за уступчивость, – сколь удобно было бы сего самозванца, хоть ради приданова, кое он не тебе одной, матушка, но всей империи Российской принесть готов, за супруга своего признать...
– Того ради и повинен ты, сударь мой, на место отправиться и там, по обстоятельствам, принять решения и привести черногорцев в подданство Российское!
Екатерина умолкла. Долгорукий, поняв, что сие означает конец аудиенции, откланялся и направился к двери. И у самого выхода был остановлен холодным шепотом:
– Имей в виду, сударь: Петр мертв, и мужа мне самозванного не требуется... Даже и с богатым приданым...
СТЕФАН МАЛЫЙ
...Ни король, ни папа, ни вельможи –
Не думают о правде слов моих.
Димитрий я, иль нет – что им за дело?
Но я предлог раздоров и войны.
Им это лишь и нужно...
А.С.Пушкин. Борис Годунов
... 12 августа 1769 года шнява, на коей плыл генерал от инфантерии Ю.В. Долгоруков, назвавшийся купцом Барышниковым, ошвартовалась в Анконе на Черногорском побережье. Девять офицеров и семнадцать солдат, переодетых в купеческое платье, привезли 100 бочек пороха, 100 пудов свинца, другой снаряд воинский, декларированный на таможне как вино и провиант. Спешно собранный караван, нимало не медля на побережье, где слишком довольно было и венецианских, и турецких шпионов, ушел в горы, к монастырю Цетин, где долгожданных русских гостей встретил патриарх Василий Бркич. А на другой день сюда же прибыл Стефан Малый.
...Юрий Владимирович нервничал в предчувствии этой встречи, и, как оказалось, не зря. Он заведомо знал, что увидит лжеца, и готовился доказывать ему, что Петр III заподлинно умер. Но этого не понадобилось...
– Мне не нужно, чтоб ты меня Петром признавал, если в этом все затруднение, – просто и доброжелательно начал Стефан разговор, голосом едва заметно подчеркнув "мне". – Я всех прошу меня звать, как есть, Стефаном. Но они желают видеть во мне Петра. И знаешь, почему?
Юрий Владимирович знал, что Стефан хорошо говорил по сербски и хорватски, владел немецким и французским, итальянским и турецким языками. Но он не ожидал услыхать чистую русскую речь; кроме того, Стефан сбил его с толку, с первого слова сделав ненужными все заготовленные инвективы. Поэтому он молчал.
– Они хотят видеть во мне Петра, потому что всем славянам нужен свой, русский царь, – продолжил Стефан. – Братья-славяне должны прекратить все распри – от счетов по кровной мести, до войн между собой. Чтоб мы меж собой воевали, хотят только венецианцы да турки, немцы да англичане. Нам удалось здесь, у себя, сего мира добиться: черногорцы, примирясь между собой, простили один другому все обиды. Но возможно ль опыт наш продолжить?..
Юрий Владимирович знал: сие подлинная правда.
"[Сей самозванец] прекратил между славянским народом разных званий издревле бывшие между ними вражды",
– отписывал в Санкт-Петербург русский посол в Константинополе А.М. Обресков. О том же свидетельствовал и посланник в Вене Д.М. Голицын; Долгорукий читал сии эпистолы, готовясь к отъезду. – Сколь упоительно было б всем русичам в мире объединиться под одним скиптром и в единой державе! – продолжал Стефан. – Никто в мире не возмог бы ничего супротив нас! Но возможно ли сие? Вот и вы, сударь мой, – неожиданно перейдя на вы, и похолодев голосом, ибо он, несмотря на молчание Долгорукова, а, может, и благодаря ему, уже сформулировал свое мнение о человеке сем, – вот и вы, сударь мой, более обеспокоены, как о делах своих в Петербурге отчитаетесь, нежели процветанием русского, славянского племени... Немка ваша ничего хорошего вам не принесет!
– Процветание народа российского и всех братьев-славян суть наиглавнейшая моя боль и печаль! – вспыхнул Долгоруков. – Равно, как и главная забота императрицы нашей, о коей вы напрасно так дурно отозвались. Впрочем, решение мое по вопросу сему я скажу завтра...
На сей раз промолчал Стефан. Визитация была окончена. Стефан уехал.
...Это была мучительная ночь. Сон не шел, а когда Юрий Владимирович на несколько минут забывался дремой, ему мерещилась то громадная держава-Россия, окунувшая берега свои и в Тихий океан, и в лазурное Средиземное море, то вспоминалось, что здесь, на Балканах, в Подунавье, корень рода славянского находился, и чуть ли не вот с этих Черных гор, где ковчег Ноя остановился72*Библейский текст, согласно которому ковчег остановился "в горах Араратских", общеизвестен. Но в греческой традиции спас человечество от потопа, когда "вся земля вплоть до Истма и Пелопоннеса скрылась под водной гладью", Девкалион, царивший, как позже Ахилл, во Фтии, а горой, на которой остановился его корабль, был Олимп.*, расходились племена по всему миру... А потом возникала фигура императрицы, раздавался шелест роброна, сливающийся со змеиным шипением:
– Мужа мне самозванного не требуется...
Наутро он был желт и измучен, как если б страдал болезнию болотных миазмов – mala aria73*"Дурной воздух" (ит.). Малярия.*.