- Ты знаешь, что получится из этих коммун? - перебил он Данилова. - Государство посадит себе на шею еще одну огромную ораву нахлебников. Что такое бедняк в деревне? Тем более - в Сибири? Это или - больной человек, какой- нибудь килун, с грыжей, работать не может или есть такие неумехи, за что такой человек ни возьмется, все у него валится из рук. Но таких в деревне мало. Бедняки в основном - это лодыри. Те, кто любит полежать. Пораньше лечь да попозже встать. Вот что такое бедняк в деревне, особенно у нас, в Сибири, где земли вволю, где земля в основном такая, что воткни оглоблю - тарантас вырастет. И вот представь себе, соберутся такие в артель, в эту самую коммуну, что из этого получится? В председатели к ним порядочный, работящий не пойдет. Председателем будет такой же лодырь - Троха-Летун пойдет в председатели… И вот представь себе, будет эта артель работать с восьми утра до шести вечера, как городской пролетариат на заводе. Что у них получится? Вовремя не посеют, до снегов не сожнут. Да там ничего и не вырастет. Кончится год - пойдут к государству за ссудой на пропитание. А государство где возьмет? Возьмет у Никандрыча и им даст, чтоб не померли с голоду за зиму. А они будут лежать по-прежнему на печи, как Троха-Летун. Лежать, пока свесившаяся с печи портянка не примерзнет к дверному косяку… И будет все это до тех пор, пока мужик, тот же Никандрыч поднимется и разгонит эти коммуны. Разгонит своих нахлебников… Вот что из них получится. Конечно, и непременно, я буду против этих коммун… Кстати сказать, Ленин тоже не всегда так уж беззаветно любил деревенского бедняка. Посмотри, как он менял свою точку зрения на российского крестьянина: когда он в молодости боролся с народниками, он стоял на точке зрения объективных условий крестьянского труда в России, не подсюсюкивал крестьянину, не рядился в лапти; когда же он полемизировал со Столыпиным, то он вдруг "прозрел", увидел, что наш крестьянин беден прежде всего от своей лени, что крестьянин-лежебока составляет большинство в русской деревне (не в сибирской - это я тебе говорю), и в нем все проблемы, в этом лежебоке, от него нищета идет по России. А когда у Ленина вдруг появился просвет впереди, замаячила возможность захватить власть и ему понадобился союзник в деревне, он быстро сменил свои оценки и бедняк-лежебока, вроде Трохи-Летуна, превращается в героя истории, в носителя высшей правды и справедливости, он наделяется правом разрушать все, на чем держится труд в обществе. И вот этих лодырей-лежебок он хочет сейчас объединить в коммуну и надеется их усилиями построить социализм… Плотников остановился посреди комнаты. Достал из нагрудного кармана часы, нажатием кнопки откинул крышку, полилась мелодия.
- У-у, пора и честь знать, - проговорил он про себя. Потом поднял глаза на Данилова, закончил: - Лодырь никогда еще ничего не создал. Ничего не построил. Ты это запомни. Вся сила в мужике. В крепком мужике.
Плотников сел на стул посреди кабинета. Указал Данилову на другой.
- Садись. Посидим на дорогу. Чтоб было все хорошо. - Он молчал долго, как и принято перед дальней дорогой. - Ты извини, - сказал он вдруг мягким дрогнувшим голосом. - Я тебе рта не дал раскрыть. Уж больно хотелось выговориться. Очень уж хотелось, чтоб поняли тебя… Ну, вызывай конвой. Отправляй меня. - Он еще раз достал часы, глянул на них.
Шел первый час ночи.
Данилов вызвал конвой. Они попрощались - Плотников обнял Данилова. Похлопал по спине.
- Ну, будь здоров. Береги себя. Увидимся ли еще…
Данилов растроганно смотрел вслед своему гостю. Тот остановился на пороге кабинета. Поднял руку, растопырив ладонь. Встряхнул ею.
- Если что - не поминай лихом…
Он ушел, прикрыв дверь. А в кабинете у Данилова остался дым его папиросы и как будто бы даже звук его каблуков. Будто он не ушел весь из кабинета. Частица его осталась с Даниловым. И еще. В голове у Данилова остался сумбур от всего того, что наговорил этот человек. В сумбуре этом Аркадий сейчас даже и не пытался хоть как-нибудь разобраться - бесполезное дело. Переваривал только то, что лежало на поверхности и что было четко очерчено. Напросился к нему Плотников, наверное, не только для того, чтобы выговориться. А зачем же еще? Он, конечно, личность романтическая. Но неужели только чтоб поговорить, только чтоб открыть душу другому человеку, для этого он и пришел? А говорил? Говорил он много правильного. Данилов очень понимал его. И это не было для него удивительным. Данилов не удивлялся, что понимал его, этого человека, и сочувствовал ему. И в то же время много было непонятного. Многое было необъяснимо из того, с чем комиссар милиции и начальник политсекретариата Данилов (так официально называлась его должность) сталкивался почти ежедневно в своей работе.
Данилов долго еще не ложился спать в эту ночь. Курил. Ходил по кабинету. Вспоминал разговор, вникал в детали разговора. Прибрал на столе - разложил по своим привычным местам бумажки. Заснул под утро.
Разбудил Данилова настойчивый телефонный звонок. Вскочил, босиком подбежал к столу, снял трубку.
- Да, да я слушаю.
- Говорит начальник горуездной милиции Мухачев, - послышалось в трубке. - Товарищ комиссар, два часа назад из тюрьмы сбежал бывший комиссар Алейского полка Плотников…
Данилов опустился на край стола, поджав под себя босые ноги. Вот это - да-а! Первой была мысль: зачем же он это сделал - его же вот-вот отпустили бы?.. Но тут оказалось: он не просто сбежал. Он увел с собой всю охрану тюрьмы со всем ее оружием. С ним ушло еще и полтюрьмы - все политические, кто сидел по "хлебному" делу…
И вдруг Данилову стало весело… Это - надо же! Как кот с мышкой - пришел, поиграл, чаю попил… Еще на часы дважды посмотрел, удостоверился, не опаздывает ли - все распланировано по минутам. Вот это - человек!.. Революции именно такие люди и нужны, чтобы возглавить ее - решительные, смелые и главное - умные! За Плотниковым люди пойдут. И не просто кучка - массы пойдут…
Через час - когда Данилов все еще сидел на столе босиком - позвонил секретарь губкома партии.
- Вы, конечно, знаете о побеге Плотникова? - спросил он. - А чего вы сидите в кабинете? Надо немедленно принимать меры к задержанию! Не дать ему уйти в леса.
Данилов молчал.
- Вы слышите?
- Слышу, - ответил он тихо. - Не с нашим проворством его ловить. Вы хоть представляете, что это за человек?
- А чего мне его представлять? Я знаю одно: его надо окружить и уничтожить!
Данилов молчал.
- Вы слышите меня?
- Слышу. Я не буду его ловить.
- Как не будете?
- Не могу.
- Вы что, с ним заодно?
Данилов молчал.
- Вы знали о готовящемся побеге?
- Нет, не знал. Но можно было догадаться. Я. не догадался…
- Мы вас снимем с работы.
- Пожалуйста.
- Пока сдайте дела вашему заместителю!
- Хорошо.
В трубке чуть слышно сказали:
- Чего уж хорошего…
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Советскую власть Плотников не принял с самого начала. Собственно, не саму власть, не сами советы не принял, а засилие большевиков в них, в этих советах. И с каждым месяцем - чем дольше он служил в губзем-отделе, тем больше его раздражало некомпетентное вмешательство партийных вождей в деятельности села. Даже такую, сугубо мужицкую контору, как губземотдел, превратили постоянным своим вмешательством в бумажное заведение - в деревню хлынул отсюда нескончаемый поток бумаг с требованиями, приказами, указаниями, предписаниями! И все они строгие категоричные, неукоснительные. И, кроме того, все срочные, спешные, чрезвычайные…
Крестьянина учили ведению хозяйства по-новому, по-революционному, по-советскому. Ему предписывалось поначалу расширять залог, перелог - разъяснялось, что поле, как и человека, нельзя неразумно эксплуатировать, и тому и другому время от времени следует отдыхать… Потом кому-то в губкоме партии пришла мысль (кто-то где-то чего-то вычитал): оказывается, эта заложно-переложная система - примитив и варварство. Оказывается, работать по-новому - это значит, надо переходить к научно-организованному, прогрессивному трехполью… Немного погодя, новое указание: оказывается, нужна не просто трехполка, а непременно с травопольным севооборотом…
Бедный крестьянин, испокон веку пахавший и сеявший, не знал теперь, как ему поступать - по-прежнему пахать и сеять или сидеть и читать бумажки. А тут новое указание: разводить в хозяйстве непременно только… племенной скот (можно подумать, что до советской власти крестьянин не хотел иметь племенной скот, а заводил непременно низкопродуктивный). Потом: чтоб быть в курсе всех этих требований времени и начальства, каждому непременно следует выписать крестьянскую газету "Беднота"… Это тоже вменялось в обязанность.
Крестьянин, таким образом, не был уже хозяином на своем дворе - каждый шаг его предписывался ему властями.
Этого-то Плотников и не мог принять в новой, советской власти. В Барнаульской следственной тюрьме у Плотникова появилось много свободного времени - давно не сидел в тюрьме, отвык от такой благодати - думал и днем и ночью и о крестьянине российском, и о власти советской новой, и о своем месте во всех сегодняшних событиях…
Когда привели в камеру, представился сидевшим там троим:
- Комиссар Первого алейского полка Филипп Плотников!
Сидевший в углу на лежанке дядя с широкой, лопатообразной бородой поднялся навстречу, заулыбался. Тоже бросил руки по швам, задорно отрапортовал:
- Командир полка Первой советской партизанской кавалерийской дивизии Громов!
Плотников несколько удивленно рассматривал бородача. Тот, насладившись эффектом, добавил:
- Громов-Амосов…
- А-а… - заулыбался Плотников, пожимая руку своему сокамернику. - А то у нас, в мамонтовсксй армии свой Громов есть.