- Ну кто ж так воюет? - возмущался Егоров. Он уже побывал дома, обежал всех друзей и теперь томился бездельем. - Заперлись и сидят. Что, у нас дел окромя нету, как их караулить. Давай, ребята, петуха им подпустим.
- А какой толк, церква-то каменная, и мельница тоже!
Так прошел второй день. К вечеру стали собираться тучи.
- Слава Богу, хоть немного сбрызнул бы, а то духотища, прямо терпежу нет. Да и хлебам надоть…
С вечера дождь поморосил и перестал. А ночью хлынул проливной. Ветвистые молнии полосовали небо. Гром, перекатываясь, грохотал над головой, словно кто-то разъезжал на могучей колеснице по небу, устланному листами жести. Воздух посвежел, дышать стало легче. Стоявшие в карауле Филька и рожневский парень Колька Чайников промокли до нитки.
- Пойдем пообсушимся малость, - предложил Чайников.
- Мы, чай, на посту… нельзя же.
- А куда они денутся. В такую погоду куда денутся.
- И вправду, собаку сейчас не выгонишь со двора.
Пошел обсушиться, видимо, не один этот пост. А утром хватились - белых и след простыл.
Ильин скрежетал зубами. Чтобы не ругать партизан на глазах тюменцевцев, вывел отряд за село, построил и начал отводить душу. Под конец пригрозил: -
- В другой раз расстреливать буду за такие дела. Эю же скандал на весь мир. Проворонили! Из-под носу упустили…
Партизаны стояли, понуро опустив головы.
- Обмарались, Иван Степанович, что уж там говорить, - признавались старики. - Стыдно домой ворочаться.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Филька, как бы ни был занят, все-таки каждый вечер бегал к Насте. Больничку, где устроилась недавно Настя сиделкой, превратили в околоток. И у Фильки всегда был повод забежать сюда. Вот и сегодня, возвратясь из Тюменцева, он дождался вечера, шмыгнул из штаба, поправил на боку кобуру с браунингом (кобуру он нашел в квартире немца при обыске) и направился прямо в околоток. Раненых еще не было, и персонал слонялся без дела. Поэтому здесь всегда были рады Фильке. Рада была не только Настя, но и сама фельдшерица Лариса Федоровна. Но за последние дни у Фильки здесь появился соперник. Второй вечер подряд он застает в околотке Милославского. Тот ходит по комнатам, рассказывает всякую чепуху, смешит девчат. Неспокойно стало на душе у Фильки. Поэтому он торопился. Наконец в густых сумерках увидел, что на крыльце околотка кто-то стоит. Филька прибавил шаг. "Он, обормот… И чего только околачивается тут? Надавать разве ему по шее?" Еще не доходя до Крыльца, узнал: в белом халате - Настя, а рядом с ней Милославский. Перевернулось все внутри. Филька остановился перед крыльцом, угрожающе помахивая плетью, - хотя конем Филька еще не обзавелся, но плеть уже раздобыл.
Ой - Филя! Это ты? - воскликнула Настя. - А я тебя заждалась. Домой идти собралась, а одна боюсь.
Филька не ответил. Так же стоял, помахивая плетью. Милославский, видимо, догадался, что мешает ему.
- Может быть, она не придет? - спросил он у Насти.
- Нет, обязательно должна прийти, - ответила Настя, тоже вставая. - Вы подождите еще. Ну а я пойду. - Настя спустилась с крыльца, подошла к насупленному Фильке.
- Пойдем. Что надулся, как индюк? - Она тихо засмеялась.
Когда отошли немного, Филька не вытерпел:
- Чего он тут околачивается?
- Кто?
- Да этот… сморчок.
- Милославский? А тебе разве не все равно?
- Смотри. Еще тебя увижу с ним, берегись.
- Да ты что?
- Ничего, а чтоб больше я не видел. Поняла?
Настя засмеялась, растроганно прижалась к Филькиному плечу.
- Дурачок. Он на перевязку пришел к Ларисе Федоровне.
- Знаем мы эти перевязки. Вот я скажу Данилову, он ему сделает… перевязку…
- Чудак. Он такой хороший, культурный. Все время говорит нам о книжках, стишки рассказывает. Ты, Филя, мне хоть бы один стишок рассказал когда-нибудь.
Филька пробурчал:
- Некогда мне стишками заниматься, воевать надо. Что мы, в бирюльки собрались играть! Стишки!.. Ты выбрось это из головы.
Настя присмирела. Шла молча, сердилась на Фильку. Вот почему-то, когда Милославский придет в околоток, сразу всем бывает весело. Почему бы Фильке не быть таким.
А Филька продолжал о своем. Любил он перед Настей похвастать.
- Данилов говорит, завтра наступать будем на Шелаболиху. Меня берут с собой. Там я непременно коня себе добуду… Ты сегодня не ходила на площадь? Что было! Избирали этот… как его… революционный… нет не так. Военный революционный комитет.
- А что это такое?
- Это такое, которому будут подчиняться все. Не только люди, но и все командиры, все отряды. А председателем выбрали Данилова. Ох он и голова! Это он все придумал… - И ни с того ни с сего вдруг спросил - Ты, Настя если меня завтра убьют, будешь плакать?
Настя опешила.
- Дурак. Чего ты мелешь? - Она даже отшатнулась. - Такое сгородит…
До самого Настиного дома шли молча. Настя искоса посматривала на Фильку. Тот сопел. Около дома сразу же стал прощаться. Настя задержала его.
- Посиди.
- Некогда мне рассиживаться. Надо идти в штаб, там дела важные решаются, а я тут прохлаждаюсь.
- Пойдем в избу, поужинаем - ты же не ел, поди?
У Фильки, как всегда, быстро сменилось настроение.
- В избу? Что ты! А отец?
- Ничего, пойдем. Он теперь на Хворостовых глядеть не может.
Филька нерешительно ступил за калитку. В избе Леонтьич встретил гостя широкой улыбкой.
- A-а, Филипп! Заходи, гостем будешь.
Филька, ожидавший обычного крикливого разноса старика, его попреков Филькиной непутевостью, бездомовностью и голодранством, был обрадованно удивлен таким неожиданно радушным приемом.
А Леонтьич восторгался:
- Во какой стал молодец, прямо герой. Ты еще тогда, когда в Камню мы с тобой виделись, героем был, говорил, скоро, мол, мы им рога скрутим. Правда твоя, скрутили мы им. - Старик восторженно топтался вокруг неожиданного гостя. - А я ить, Филипп, тогда тоже не с пустыми руками приехал из города, листовку захватил. Думаю, вот обрадуются ребята, которые против той власти были навостренные. Привез и сразу же Андрею Боркову, покойничку, царство ему небесное. Говорю, передай кому следует. А посля ктой-то донес об этой проклятой листовке, нас с Андрюхой и заграбастал Зырянов - будь он трижды проклят. Но на допросе мы с Андреем стойко держались, как настоящие леворюционеры. Он, правда, слабоват был - больной человек, что с него возьмешь. А я - ни в какую. Плетями Нас пороли - молчим. Зырянов с Ширпаком аж позеленели от злости.
Старик долго еще распространялся за столом о своем героизме, до тех пор, пока окончательно осмелевшему Фильке уже не надоело слушать его. Сославшись на то, что его ждут в штабе (не где-нибудь, а именно в штабе!), Филька распрощался, поблагодарил за ужин и вышел на улицу. Настя пошла его проводить и провожала ровно до… вторых петухов.
Когда небо сильно посерело, Филька направился к штабу, где он обычно ночевал на лавке. К его удивлению, в окнах земской управы все еще горел свет.
Военно-революционный комитет заседал всю ночь. От споров охрипли. Большая часть стояла на том, чтобы не уходить от родных сел. Она-то, часть, эта, и наседала на Данилова.
- Здесь и стены помогают, - доказывал командир куликовского отряда Белослюдцев. - Куда нам расширяться? И так, смотри, - и стал загибать пальцы, - смотри, сколько восстало: наши сразу, в тот же день три села, потом, смотри, Грамотино, Ермачиха, Корчино. Восстали Мезенцево, Тюменцево и Вылково. Смотри, какой размах. Куда тебе еще шире? Раскорячиться можно, раздеремся, как корова на льду. Свои села надо укреплять хорошенько… Ну я согласен, Боровлянку можно еще взять, Шелаболиху - это не так далеко. А что касаемо Сузунов и вообще правого берега, нечего нам там делать, незачем туда идти. Надо здесь, само сердце оборонять. Мы - сердце: Мосиха, Куликово. Раздавят эти села - хана всему восстанию.
Выступали все. Грамотинский командир Горбачев подступал к Данилову с другой стороны.
- Вот ты, Аркадий Николаевич, говоришь, что надо на правый берег идти. А я спрашиваю: с чем? С пиками много не навоюешь.
- А здесь с чем останешься? - выпалил Субачев. - Здесь тебе что, пулеметы дадут, пушки, ерапланы?..
- Здесь, милый мой, - дома. А дома, говорят, стены и те помогают.
Субачев вскипел:
- У-у, какие вы твердолобые! Уцепились за эти самые свои стены, как малое дитя за цицку, и думают, что за них стены будут воевать!
- Ты, Матвей, не сепети, ты еще молод, - вступился Белослюдцев. - С этим делом спешить некуда - главное, надо подумать хорошенько.
- Больно думало-то у вас неповоротливое…
Данилов терпеливо слушал. А когда многие уже порядком поохрипли, он поднялся. Все смолкли, повернулись к нему.
- Слушал я вас, товарищи, и удивлялся, - начал он сдержанно, - удивлялся: взрослые, серьезные люди, многие уже с сединой, а такую ерунду городили - стыдно рассказать Коржаеву, не поверит, что у нас такие командиры…