- Ну, и что?
- Что? А вот что! Я, кажется, твоего дядю в расход пустил.
- Какого дядю?
- В Мосихе. Был там у тебя дядя?
- Б-был, Дядя Петя… Я слышал, что Мосиха бунтовала. Что-то там было. Но мой дядя не из таких, чтоб… А что там было?
- Неповиновение. Неповиновение властям. Разгромили сельсовет, портреты побили. Хлеб сожгли, обнаруженный властями для сдачи. Хотели забрать. Толпа заступилась. Вооруженное нападение было на меня с чекистами. Насилу отбились мы. Едва успели ускакать на паре лошадей. Наутро приехали с подкреплением. Всех голубчиков дома взяли, кто особо бунтовал. Ревтрибунал проезжий прихватили в Куликовой. Он быстро свою катушку размотал. Сразу же мы нашли с ним общий язык. Четверых шлепнули тут же, не сходя с места. В том числе председателя сельсовета. Он там подзуживал во время бунта. В толпе был вместо того, чтобы с нами защищаться от нападающих. Науськивал… Шлепнули.
- Ну, а дядя-то мой что там делал?
- Дядю твоего еще до суда, накануне я сам застрелил. С оглоблей кинулся на меня сзади.
- Быть не может, - пожал плечами Степан. - Не из таких он, мой дядя, чтоб кинуться с оглоблей.
- Значит, похрабрел твой дядя к старости. С оглоблей кинулся на меня.
Степан Сладких положил вилку на стол, опустил руки. Помолчал долго.
- Ну, что ж, ничего не сделаешь. Судьба, видать, его такова. Не везло старику всю жизнь. Тот раз мы с тобой его зятя приговорили. Честно сказать, у него, у того парня, было в чужом пиру похмелье. А что мы могли сделать? Ничего мы не могли сделать. Это надо было тогда доказать, что он не попал или вообще не стрелял… А теперь вот сам дядя опять перешел нам дорогу… Он тебя ударил оглоблей-то?
- Ну-у, что ты?! Такой здоровило если бы ударил оглоблей, я бы, как мячик от лапты за огород бы вылетел.
- Постой, постой. Почему говоришь, что здоровило?
Щупленький у меня дядя. На язык он шустрый, а так чтоб с оглоблей да тем более на власть, на уполномоченного - не-е, он не мог. Как его фамилия-то?.. Юдин?
- Нет, не Юдин. Это я точно помню. Его фамилия… знаешь как? - Кульгузкин заморгал-заморгал припоминая. - Хво… Хвощев. Есть такой? Не, не Хвощев. Хворостов! Есть такой?
- Не знаю. Я же там, в этой Мосихе не жил.
- Хворостов - это точно! Хворостова я застрелил. С него и начался бунт. Три дня бунтовала деревня. Отряд, который я наутро привел из Куликовой, едва усмирил. Только когда троих поставили, расстреляли, тогда затихли.
- Ну, ладно. Бог с ней, с Мосихой и с этим Хворостовым, и с председателем сельсовета. Пусть земля им будет, как говорят… Сейчас-то у тебя как дела? По-моему, отряд товарища Анатолия давно уже уехал из Барнаула, а ты почему здесь?
- Я ж говорю, меня вчера только утвердили. Три дня дали на укомплектование трибунала. Двух членов трибунала надо представить. Одного я сегодня нашел.
- Могу хоть сейчас порекомендовать второго.
Под Кульгузкиным даже стул скрипнул - гак было это неожиданно для новоиспеченного председателя.
- Вон стоит за буфетом. Видишь?
- Это вот тот, который с красной рожей?
- Да.
- Так он же пьяный все время…
- Нет. Это у него вывеска такая. Он вообще не пьет.
- Вывеска в нашем деле много значит.
- Правильно. Наша задача- налететь на село, нагнать страху и - исчезнуть. Самим исчезнуть, а страх оставить… Такая морда нагонит страху не на село, а на всю округу. - Сладких захохотал. И сразу же оборвал смех. - Зато догадлив сверх меры. Ручаюсь, что он сейчас знает о чем мы говорим - что о нем говорим. Только намекни и он - все понял. Вот смотри. Смотри на мой мизинец. Шевельну мизинцем и он - тут, как тут. Смотри.
Степан Сладких поднес левую руку к лицу. Подержал секунду так и… шевельнул мизинцем. Сразу же буфетчик выскочил из-за стойки, подбежал - пулей подлетел - к их столу, махнул перед собой полотенцем.
- Что изволите?
Кульгузкин не сдержался, захохотал.
- Ты - смотри-и! - удивился он.
Степан представил Кульгузкина:
- Слушай меня внимательно. Перед тобой председатель выездной коллегии военно-революционного трибунала товарищ Кульгузкин. Прошу любить и жаловать…
Буфетчик шаркнул подошвой, повернувшись на секунду к Кульгузкину грудью и снова Степану - все внимание.
- Слушай меня внимательно. Товарищ Кульгузкин желает… - буфетчик навострил уши. - …предложить вам работу у себя. Как вы в принципе на это смотрите? Садитесь. Садитесь. Не на копчик. А на всю задницу садитесь. Я вижу вы уже согласны.
- Конечно. В принципе - конечно… Только что за работа? Я понимаю: плохую вы не предложите. - Он напряженно зыркал глазами то на Степана, то на Кульгузкина.
Кульгузкин положил ему на плечо свою тяжелую короткопалую руку, покрытую рыжими волосами.
- Членом выездной коллегии ревтрибунала… - Буфетчик - морг-морг. При всей его сообразительности он не мог взлететь на такую фантастическую высоту. Не мог.
- Слушай меня внимательно. Он, Кульгузкин - председатель. Справа и слева у него два члена коллегии. Это и есть трибунал. Выездной. Попросту сказать. Вы будете ездить и судить людей. Понял?
- Ездить и судить - я согласен. Когда прикажете приступать?
Степан Сладких хохотал, навалившись спиной на спинку стула. Буфетчик сиял довольством - угодил, нюхом уловил сюжетную струю спектакля… Кульгузкин моргал удивленно.
- А ведь я на полном серьезе, - вдруг сказал он буфетчику.
Тот глазом не повел.
- Я - тоже.
- Ну, вы бы хоть полюбопытствовали про работу: справитесь вы или не справитесь…
- Людей-то судить? Конечно, справлюсь. Чего тут любопытствовать? Я вот с имя - указал он на Степана Сладких. - Куда хошь пойду и спрашивать не буду. Сразу видно, что самостоятельный человек. Ну, а вы как ихние друзья, стало быть, и вам тоже доверие есть. Я готов. Когда прикажете? - Он опять расшаркался.
- Ты только вот что - эти шарканья брось, отвыкай. И спину прямо держи.
- Сейчас - никак не могу. Должность такая. А вот как сяду с правой руки от вас, тах само все изменится…
- Прямо сразу и с правой?
- Ну, а чего такого?
Исчез он так же мгновенно, как и появился - на глазах растаял. Только что стоял и - нету, растворился.
Ну, как? - спросил Степан Сладких.
- А что? Он мне нравится. Из него получится толк.
Через три дня Кульгузкин в сопровождении комендантского конного взвода отбыл в отряд товарища Анатолия исполнять свои обязанности.
2
В том, в первом мирном в Сибири году у Советской власти не было более подготовленной и снаряженной, столь тщательно укомплектованной организации, чем революционные трибуналы при Частях особого назначения и вообще при карательных частях в Красной армии. И не только в Сибири. Во всей Красной армии эти карательные органы работали четко и безотказно. В бывшем царском поезде, в котором сейчас ездил Председатель Реввоенсовета республики Лев Троцкий наряду с агитбригадой нашлось место и для ревтрибунала с комендантским взводом. Только этот ревтрибунал, одетый в кожанки, не опускался, как правило, до рассмотрения дел рядовых красноармейцев - дезертиров, мародеров, насильников - он судил высокопоставленных и не оправдавших доверия… Так, под Свяжеском ревтрибунал Льва Троцкого в один присест осудил к высшей мере наказания 27 ответственных партийных работников, а комендантский взвод тут же привел этот приговор в исполнение - поставил в хвосте царского поезда осужденных в три шеренги и посек всех из пулемета…
Вообще говоря, ревтрибуналы понадобились большевикам ровно через две недели после захвата власти - раньше наркомздрава, наркомфина, наркомата социального обеспечения, комиссариата народного образования и даже раньше самой ЧК! Решения ревтрибунала не подлежали апелляции и кассации; единственной мерой наказания, как правило, был расстрел. Все это было узаконено Декретом Советской власти о суде № 1 от 22 ноября 1917 года.
Степана Сладких утвердили заместителем председателя и членом коллегии губернского ревтрибунала и оставили в Барнауле руководить и курировать всеми выездными сессиями ревтрибунала. Поэтому - как он любил шутить - все реки крови стекались к нему… А "реки" были большими - почти при каждом отряде особого назначения был свой революционный военный трибунал, который старался не бездействовать. За бездеятельность Степан Сладких строго спрашивал со своих подчиненных. А со Сладких тоже спрашивали, и довольно строго над ним стоявшее начальство…
Связь со своими подчиненными Степан Сладких поддерживал, в основном, через начальников отрядов, которые время от времени отчитывались перед губернским начальством, партийным, советским и перед военным командованием, возглавлявшем карательные действия Советской власти на Алтае. Так, через несколько дней после отъезда Кульгузника, состоялся разговор по прямому проводу комбрига-87 Пасынкова с товарищем Анатолием. Вот запись этого разговора:
"У аппарата Анатолий, начальник особотряда.
Пасынков: Скажите, как идет работа, где находится ваш штаб, приехала ли сессия трибунала, прибыли ли политработники, получили ли Вы постановление Чрезвычпятерки, что Вы уполномочены в Боровском и Волчихинском районах вычистить всех контрреволюционеров, бандитов, дезертиров, а также утвердить прочно Советскую власть? Отвечайте.