- Следующего!.. Фамилия… имя… отчество… Стрелял в портрет вождя революций товарища Троцкого?
- Ну, выстрелил один раз…
- Ясно. Следующего! Председатель сельсовета?.. Та-ах, - ? председатель трибунала Обухов заглянул в бумаги на столе. Прочитал чуть ли не по складам: - Подзуживал толпу во дворе Хворостова, натравливал ее на уполномоченного волисполкома Кульгузкина… - поднял голову, посмотрел на подсудимого. - Было такое дело?.. Нет? Как то есть нет?
- А так: нет - и все! Я не подзуживал толпу. Наоборот, я ее успокаивал, чтоб не было беспорядков.
- Если б ты успокаивал, то беспорядков бы и не было. А то они совершились, беспорядки-то. Стало быть, ты не успокаивал, а наоборот.
- Что наоборот?
- Подзуживал толпу.
- А вы не думаете, что могло бы быть хуже?
- Куда уж хуже: разгромили советскую власть и сделали нападение на представителя вышестоящей власти. Куда уж хуже?
- Могло быть кровопролитие. Могло…
- Значит, вы здесь готовили кровопролитие - уполномоченного волостного исполкома убить?
- Никто ничего не готовил. Уполномоченный волисполкома вел себя разнузданно, как колчаковец, а не как советский работник. Убить его могли. Запросто. Ежели б не сбежал.
- Значит, вы продолжаете оскорблять власть?
- Да какая он власть?!
- Он уполномоченный представитель волостной власти.
- Представитель. Но не власть. Власть - это я. Меня народ выбирал. Я - власть! А он - тьфу!
- Так и запишем. Публичное оскорбление представителя вышестоящей власти! - Обухов покраснел еще больше. Стучал кулаком по столу.
Толпа слушала перебранку трибунала с сельской властью и была явно на стороне своей власти. А когда Обухов начал стучать по столу, загудела, угрожающе накатилась на трибунал, готовая вот-вот смять стол с красной скатеркой и восседавших за этим столом. Сдерживали чекисты из отряда. Толпа заревела - задние напирали на передних, передние навалились на кожаные куртки. Обухов закрутил своей рыжей головой, озираясь, ища помощи. Но в это время из разбитого окна сельского совета вдруг зататакал пулемет, непривычно гулко, страшно. Пули засвистели низко над головами людей. Толпа пригнулась инстинктивно, сгорбилась, втянула головы в плечи, отхлынула невольно от трибунала. Прогромыхала одна очередь, другая, третья. И мертвая тишина повисла над селом. Толпа оцепенела. Не меньше тысячи устьмосихинцев замерли ошеломленные неслыханным и невиданным - с сельсоветского подоконника тупо смотрел в упор немигающий зрачок станкача, словно в душу заглядывал каждому. Именно к каждому - так казалось всем в эту минуту.
Толпу удалось оттеснить от стола. Председатель трибунала Обухов согнал с лица испуг. Даже постарался улыбнуться окружавшим его чекистам. Постучал карандашом по графину - вспомнил, так делал Степан Сладких, призывая людей к вниманию. Вспомнил и - успокоился, захотелось быть похожим на Степана.
- Слушай меня внимательно! - сказал он громко, обращаясь к собравшимся. - Продолжаем работу. Председатель сельского совета обвиняется в науськивании толпы, неорганизованной толпы на уполномоченного волисполкома Кульгузкина.
- Никто никого не науськивал, - возразил Дочкин. - Чего городьбу-то городить!
Обухов покраснел еще больше. Не рыжий стал, а прямо- таки… гнедой - недавний испуг стал отходить, кровь прилила к лицу.
- Никто городьбу не городит. Тебе нужны свидетели? - закричал он на председателя сельсовета.
- Мне свидетели не нужны. Я и без них знаю, что я говорил и чего не говорил.
- Вот и мы хочем узнать, чего ты говорил и чего ты желал бы скрыть, сделать вид, что не говорил. Приведите свидетеля Мурашкина!
Привели макаровского паренька с пробивающимися на верхней вздернутой губе усиками. Он переминался босыми ногами на холодном весеннем песке. Подсмыкивал сползавшие с узких бедер холщевые штаны.
- Скажи, - повернулся к пареньку Обухов. - Ты этого человека видел в огороде… этого самого… как его? - Он заглянул в бумаги. - В огороде у Хворостова, когда тот жег пшеницу? Видел?
- Видел, - твердо ответил паренек.
- Что он там делал? С толпой разговаривал?
- Разговаривал, - поддакнул Мурашкин и шмыгнул носом. (Не знал тогда этот паренек, что в 1937 году он сам будет в НКВД допрашивать таких же, как он, пареньков и решать их судьбу - неисповедимы пути Господни!)
- О чем он разговаривал с толпой?
- Он говорил, что надо этих, приезжих, арестовать.
- А толпа? Как толпа слушала его?
- Ну, как? Слушала.
- С интересом или кто-то возражал?
- Никто не возражал. Все были согласны.
- Он их уговорил? Арестовать уполномоченного и чекистов?
- Ну, да-а.
- Ясно, - Обухов, председатель трибунала, злорадно посмотрел на Дочкина. - Что ты скажешь?
- А скажу то, что я этого парня знать не знаю. Он не наш деревенский.
- Знамо дело, что не ваш. Ваш бы так не стал говорить на своего председателя. Он из Макаровой. А был здесь и все видел и все слышал.
- А что он тут делал, в Мосихе?
- В гости приехал к дядьке. К дядьке ведь приехал, правильно?
- Ага. К дядьке с теткой.
Обухов поднялся за столом. Кругом парила удушливая тишина. Ни звука. Площадь только дышала. И то сдержанно, в полвздоха, чтобы всем было слыхать, что тут происходит, около стола с красной скатеркой. Обвел площадь злым, прищуренным взлядом. Громко объявил:
- Военно-революционный трибунал удаляется, чтобы вынести приговор.
И трибунал неторопливо, гуськом, в сопровождении охраны удалился в сельский совет.
Площадь загомонила вполголоса, зашушукалась, задвигалась тревожно, настороженно. Все посматривали на пулемет, недвижно стоявший на подоконнике. С него был снят щиток для лучшего обзора площади, в глубине блестела кожанка пулеметчика. Он не отвлекался, пулеметчик, на разговоры за спиной у себя, смотрел на площадь неотрывно. Нападать на пулеметчика, видимо, никто не собирался - площадь вздрагивала и трепетала, как осиновые листья в тихую погоду. При старой власти такого страха не было. Больше того - азарт у людей какой-то был бороться с властью. Кто - кого! А тут уже заранее ясно кто - кого. Они, в кожаных куртках приехавшие и обворуженные, они, конечно, сейчас скрутят село, притянут сзади ноги к шее - само себя село и задушит: сами завоевали власть, эта власть и прикончит их. И пикнуть никому не дадут. Но то, что произошло несколько минут спустя, потрясло окончательно - село даже ахнуть не могло, так в шоке и стояло…
А произошло вот что. Трибунал вышел из сельского совета вскоре - совещаться-то, видать, нечего было, все решено было уже заранее. Обухов стал читать громко, чтоб вся площадь слышала, а не только, чтоб одни подсудимые:
- Выездная сессия военно-революционного трибунала под председательством Обухова Михаила Калистратовича и членов коллегии Тихомирова и Тимошенки слушала дело о политических беспорядках в селе Усть-Мосиха. По делу привлекалось четыре человека самых главных зачинщиков беспорядка и самых злостных врагов советской власти. Дело слушалось на основании приказа губревкбма о введении чрезвычайного положения по борьбе с контрреволюцией в губернии, Вот этот приказ. Слушайте внимательно. "В губернии не прекращается организованная явно, контрреволюционная агитация, выражающаяся в намеренном распространении различных нелепых слухов и прямом возбуждении населения против установленных органов Советской власти.
При таких, условиях невозможно установить в губернии революционный порядок, необходимый для успеха той тяжелой всемирной борьбы, которую мы выносим.
Чтобы в корне пресечь все контрреволюционные попытки, губревком объявляет Алтайскую губернию на чрезвычайном положении борьбы с контрреволюцией.
Всем органам рабоче-крестьянской охраны, губчека и волостным ревкомам губревком приказывает:
Лиц, злонамеренно распространяющих ложные слухи и возбуждающих население против Советской власти и ее установленных органов, если эти лица застигнуты на месте преступления, тут же расстреливать. Если они не застигнуты, но изобличены в тех же преступлениях - арестовывать и препровождать под конвоем в Барнаул, в губернскую чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией.
Губчека - принять самые суровые и решительные меры в соответствии с экстренными условиями борьбы с контрреволюцией.
8 февраля 1920 года".
Председатель Б. Аристов
Секретарь А. Керн.
- На основании этого приказа, - продолжал Обухов, - военно-революционный трибунал приговорил вышеозначенных подсудимых к высшей мере революционного наказания - к расстрелу. - Он обвел толпу, замершую в оцепенении. - Приговор окончательный. Обжалованию не подлежит. Привести в исполнение немедленно.
Площадь не шелохнулась. Было слышно как где-то у сельского совета гудел шмель - жужжал и жужжал.
- Комендант! - раскатисто, со смаком повысил голос председатель ревтрибунала Обухов. - Исполняйте!..