- Нету? У панов твоя земля? Что же тебя черт принес сюда? Панов на сук вздернуть надо! Иди домой ливоруцию делать!
- Революция! - воскликнул немец, испуганно огляделся по сторонам, вскочил и снова начал ходить.
- Не понимает! - Кирей огорченно махнул рукой и сел в углу. Из груди Тихона со свистом вырывался воздух. Марко и Параска молчали. Гремели кованые сапоги часового. Кирей опустил голову на колени и застыл.
В окошечко пробивались солнечные лучи. Рождался день.
* * *
Утром Ульяна послала Мишку к Наталке, чтоб вместе с ней отнести свекрам еду. На скамье лежала убранная в праздничную рубаху, желтая, страшная свекровь. В комнате стоял тяжелый трупный запах. Ночь напролет проплакала Ульяна, под глазами у нее легли темные круги. От слез болела голова; подкашивались ноги. Все эти дни она жила в сильном напряжении. Ей казалось, что вот-вот снова придут немцы мстить за Дмитра. Она прислушивалась к малейшему шороху за воротами. И теперь, когда стукнула калитка, настороженно бросилась к окну. В сени вошли Наталка и Марьянка с узелками в руках.
Ульяна, завязывая свой узелок, благодарила Марьянку:
- Спасибо тебе, что хоть ты нас не забываешь! - В карих глазах Ульяны показались слезы.
- Не плачьте, тетя! Итак лица на вас уже нет. Возьмите пару лишних ложек. Дяде Марку и бабушке Параске еду передать некому, так я вот кое-что собрала, а ложек у нас нет.
- Возьму, возьму, Марьянка! Ты как о родных заботишься, доброе у тебя сердце, девушка! Желаю тебе счастья в жизни!
Женщины вышли из хаты. Только успели они выйти за ворота, как встретили Марию Писарчук.
- Завтрак косарям несете, молодицы? - Мария засмеялась. Под ситцевой яркой кофточкой вздрагивали большие груди. - Несите, несите, солнышко уж вон как высоко поднялось! - она медленно подняла руку над головой.
Ульяна остановилась, посмотрела в глаза Марии Писарчук горящими ненавистью глазами.
- Дай вам бог, тетка Мария, всю жизнь вот так носить! - и бросилась догонять своих.
Невестка Писарчука от неожиданности растерялась. Опомнилась она лишь тогда, когда женщины были уже довольно далеко от нее.
- Чертовы большевички! Оборванки!
Женщины подошли к часовому у погреба. Солдат, вскинув винтовку на плечо, делал два шага вперед, потом два назад.
- Нам нужно еду передать арестованным, - показала Ульяна рукой на погреб. Часовой взял винтовку в руки, плоский штык направил на женщин.
- Цурюк! - часовой будто гвоздь забил в дерево.
- Они ведь со вчерашнего утра еще не ели, - умоляла Наталка.
- Цурюк!
- Пойдем к офицеру, может быть, он позволит, - предложила Марьянка.
Они попросили дневального вызвать Шульца. Через минуту офицер стоял на крыльце. Женщины повторили свою просьбу. Нахмурив брови, Шульц выслушал переводчика, потом встрепенулся, крикнул несколько непонятных слов и ушел.
- Господин офицер говорит: когда их сыновья-большевики будут сидеть в погребе, тогда он выпустит стариков на свободу, а сейчас запрещает передавать им еду.
Переводчик повернулся и тоже ушел.
Марьянка еще не потеряла надежды передать еду.
- Я попрошу Бровченко…
Ульяна с Наталкой остались на скамье под воротами, а Марьянка вошла во двор. Петр Варфоломеевич сидел в саду на маленьком стульчике. На мольберте стояла незаконченная картина. Он писал с натуры ветвистую липу. Марьянка рассказала, зачем пришла. Петр Варфоломеевич выслушал ее внимательно, потом положил палитру и кисти, вымыл руки и молча вышел вслед за Марьянкой со двора.
Снова вызвали офицера. Шульц, увидев рядом с женщинами Бровченко, сухо поклонился, но руки не подал.
- Чем могу служить?
- Господин Шульц, вы арестовали немощных стариков. Они уже сутки сидят голодные. С пленными, как мне известно, так не обращаются.
У Шульца нервно задергались брови.
- Я тут хозяин! - резко подчеркнул он. - Арестованные - родители большевиков, которые бежали из-под ареста и убили нескольких солдат армии великого кайзера. Если до двенадцати часов дня крестьяне не приведут ко мне этих большевиков, мой приказ будет приведен в исполнение. Я расстреляю арестованных.
- Господин Шульц, но вы ведь сами уверены, что крестьяне вам этих большевиков не приведут. Где их найти? Лес огромный и густой. Я не могу поверить, чтоб немецкий офицер расстрелял безоружных седых стариков!
- Я их расстреляю, господин Бровченко! Передавать еду - запрещаю. Прошу принять мое почтение! - Шульц приложил к козырьку два пальца, едва-едва наклонил голову.
Петр Варфоломеевич медленно опустился с крыльца.
- Позволил? - бросилась к нему Марьянка.
Бровченко глянул куда-то поверх Марьянки и тихо произнес:
- Нет… Их расстреляют… - Он сгорбился, втянул голову в плечи и пошел вдоль улицы.
Женщины заголосили.
* * *
Стрелка на часах Шульца прошла двенадцать. Никто не приходил. Не было известия, что большевики пойманы. Офицер уже понимал, что этого известия никогда и не будет. Между тем официально объявленный им вчера срок миновал, и теперь Шульц расстреляет стариков. Расстреляет, чтобы его боялись другие и знали, что он, офицер армии кайзера, не шутит и своего слова не меняет.
Он надел фуражку и закурил сигару. Вытащив из кобуры револьвер, проверил его, вложил обратно и вышел в коридор. Дневальный вскочил, выпрямился.
- Первый взвод в боевой готовности на улицу! - бросил Шульц дневальному и шагнул на крыльцо. Солдаты строились возле забора, офицер думал, что им сказать. Он засмотрелся на острия плоских штыков, слившихся в одну прямую линию.
- Солдаты великой и славной армии кайзера! Вы пришли сюда навести порядок, дать народу мир и возможность работать. Большевики не хотят мира, не хотят порядка, не хотят работать! Большевики убили ваших товарищей и друзей, сынов великого кайзера. Что вы скажете их матерям и их отцам, когда вернетесь на родину? Их кровь зовет к мести! К мести! Смерть большевикам! - Шульц поднял руку. Взвод стоял будто каменный. Офицер осторожно скользнул взглядом по лицам солдат. Солдаты "ели" глазами свое начальство. Шульц сделал шаг назад.
- Взять арестованных!
Через две минуты солдаты окружили стариков. Кирей шел, заложив руки за спину, опустив седую голову. Марко мял в руках засаленную фуражку, спотыкался, испуганно водил глазами. Ветер сорвал с головы Параски платок и трепал его. Параска придерживала платок за концы. Из ее глаз бежали слезы. Тихона волокли двое солдат. Его лысая голова свисала до самой земли…
Шульц шел в стороне от взвода, шагавшего по середине улицы. На солнце блестели штыки и каски. Земля гудела от топота кованых сапог.
Возле двора Бояров, припав к плетню, рыдала Наталка. У дуба стояли Мирон и Гнат. Вивдя Шелудько часто мигала рыжими ресницами, потом всхлипнула И прижалась к Наталке.
Поровнявшись с ними, Кирей медленно снял шапку, низко поклонился:
- Прощай, Наталка! Прощайте, соседи!.. Больше не увидимся! Похороните, как полагается, в земле, за которую весь век мы страдали. Скажешь Григорию, Наталка, пусть не забывает, как я умер! - Солдат ударил Кирея в спину. Старик глухо охнул, упал, с трудом поднялся, опустил голову и пошел дальше. Наталка заголосила. Мирон и Гнат сняли шапки.
- Прощай, Кирилл!..
Соседи пошли вслед за солдатами. Взвод, ритмично покачиваясь, поровнялся с хатенкой Надводнюков…
- Ой, таточку, та-а-точку, что с вами сде-ела-ли! - всплеснула руками Ульяна, выбегая на улицу. Тихон попытался поднять голову, но солдаты дернули его, и голова опять опустилась к земле. Ульяна вместе с Мишкой и соседями пошла вслед. Из хат выбегали люди. На их лицах были страх и ненависть. Они присоединялись к Ульяне и Наталке, шли за взводом. Толпа быстро росла - крестьян было уже больше, чем немцев. Шульц оглядывался и время от времени высоким фальцетом кричал:
- Цурюк!
Толпа на мгновение останавливалась, но тотчас же опять двигалась вслед за взводом.
- За что вы их?
- За что? - кричали из толпы…
Возле церкви стояли поп Маркиан, Писарчук, Маргела, Варивода и братья Орищенко. Маркиан левой рукой разглаживал пышную бороду, в правой он держал медный крест и евангелие. Взвод поровнялся с кулаками. Кирей поднял голову, оглядел Писарчука.
- Смотришь, как нас ведут на смерть? Черт его побери!.. Продал!.. Буть ты проклят! Люди, проклят будет тот, кто Писарчуку этот день… - он не закончил. Солдат ударил Кирея с такой силой прикладом, что старик упал и уже подняться не смог. Его взяли под руки и потащили.
Возле улочки, которая вела в поле, к толпе присоединились Марьянка и Шуршавиха. Потом их догнал Бровченко. За мельницей, у кладбища, немцы остановились. Взвод разделился на две части. Одни стали лицом к старикам, другие - лицом к толпе. Крестьяне обнажили головы. Ветер играл волосами, трепал платки. Он приносил с поля крепкий запах земли, за которую люди кровь проливали. Кирей полной грудью вдыхал этот запах, не слушая попа Маркиана, совавшего ему крест и евангелие.
- Покайся, раб божий Кирилл, очисти душу свою грешную, чистым предстанешь перед всевышним! - прогнусавил Маркиан, поднимая медный крест.
Толпа стояла тихо-тихо.
- Нет у меня грехов, батюшка! - повернул седую голову Кирей к попу. - Разве это грех, что я люблю землю и хотел жить? Я думаю, это не грех!
- Сына не удержал, а он душу свою большевикам продал, поднял руку свою на ближнего своего! - гнусавил поп заученные фразы.
- У сына своя голова есть, батюшка!.. Он всюду побывал и больше меня знает.
Маркиан ткнул медный крест Кирею в лицо, ткнул - Тихону, потом - Марку. Параска упала перед попом на колени.